К концу раннего палеолита относятся в Восточной Азии пока еще очень немногочисленные костные остатки следующей за древнейшими людьми, или архантропами, стадии развития гоминид — ступени древних людей, или палеоантропов. Самой ранней из этих находок является, по-видимому, череп, найденный в 1958 г. на севере провинции Гуандун, в уезде Шао- гуань, в одной из пещер около села Маба. Сопутствующая фауна позволяет высказать предположение о среднеплейстоценовом возрасте этой находки. Черепная крышка сохранилась полностью; она отличается массивностью и большой толщиной костей, низким сводом, очень покатым лбом, резко выраженным надглазничным валиком. От лицевой части черепа дошли до нас, к сожалению, только отдельные обломки костей. Орудий ’С черепом из Маба найдено не было. Геологические и сравнительно-морфологические данные указывают, что череп этот, вероятно, самый древний в Китае после синантропа. По мнению У Жу-кана и Пэн Жу-цэ, ма- баский человек занимает морфологически промежуточное положение >1ежду синантропами и неандертальцами; он относится, вороятно, к ран ним представителям палеоантропов. Пэй Вэнь-чжун рассматривает его даже в качестве непосредственного потомка синантропа.
Несколько более поздним периодом по сравнению с черепом из Маба датируется так называемый чанъянский человек, костные остатки которого были найдены в 1956 г. в пещере Лундун в уезде Чанъян провинции Хубэй. Цзя Лань-по на основании изучения сопровождающей фауны датирует чанъянскую находку самым концом среднего плейстоцена. Морфологически челюсть и зубы чанъянца обнаруживают целый ряд примитивных особенностей, позволяющих сближать их с соответствующими костными остатками неандертальцев и близких к ним форм. Все же по сравнению с синантропом чанъянец является более прогрессивной формой древних гоминид.
К палеоантропам относится, несомненно, и динцуньский человек, три зуба которого (два верхних правых резца и нижний правый второй коренной) были найдены в 1954 г. около деревни Динцунь в уезде Сянфынь провинции Шаньси. Зубы эти принадлежали, по всей вероятности, ребенку 12—13 лет. Геологические и палеонтологические данные позволяют датировать это местонахождение поздним плейстоценом или «периодом лёсса», очень характерным для Северного Китая (150—100 тыс. лет до н. э.). Морфологическая характеристика динцуньских находок затрудняется их фрагментарностью и принадлежностью молодому субъекту. Несомненно все же, что зубы ребенка из Динцуня сравнительно с зубами синантропов соответствующего возраста были небольшими. Во многих отношениях резцы и коренной зуб динцуньца напоминают аналогичные зубы неандертальских детей. Должна быть отмечена также лопатообразная форма резцов динцуньца, характерная и для синантропов,, а в более поздние исторические периоды — для большинства представителей монголоидной большой расы. Динцуньские находки занимают, по всей вероятности, в эволюционном ряду восточноазиатских гоминид промежуточное положение между синантропом и современными людьми.
В Динцуне вместе с костными остатками человека найдены многочисленные каменные орудия, изготовленные преимущественно из роговика. Среди них встречаются орудия, обработанные как с одной, так и с двух сторон. Некоторые из них напоминают европейские ручные рубила, другие же обнаруживают определенное сходство с мустьерскими скреблами и остроконечниками. Встречаются также формы, близкие к чжоукоудяньским. Китайские археологи выделяют особую динцуньскую культуру, которая большинством исследователей рассматривается как среднепалеолитическая, значительно более поздняя по сравнению с культурой синантропов. Отличную от этой точки зрения гипотезу высказывает В. Е. Ларичев. Он также обращает внимание на специфические черты динцуньского комплекса каменных орудий, сближая его с цзячэн- ским (в том же районе), который он считает более поздним по сравнению с динцуньским. Наиболее характерным орудием этой культуры он считает динцуньский остроконечник (типа Ля-Микок). Отличительной чертой такого остроконечника является, кроме его больших размеров, наличие массивного ударного бугорка, располагающегося не вдоль длинной оси изделия, а сбоку. В Цзячэне остроконечники становятся менее массивными и меньше по размеру. Основываясь на специфике орудий Динцуня и Цзячэна, В. Е. Ларичев противопоставляет динцуньскую и чжоукоудяньскую культуры, сближая первую с западными археологическими комплексами, по которым он даже датирует Динцунь позднеашель- ским или раннемустьерским временем, а Цзячэн — с развитым мустье.
Действительно, такие различия между чжоукоудяньскими и дин- цуньскими орудиями могут иметь не только стадиальный, но и локально географический характер. Следует обратить внимание и на различие каменного материала рассматриваемых районов. Все же стадиальному моменту надо в этом случае несомненно отдать пальму первенства. Сравнение чжоукоудяньского и динцуньского инвентаря показывает, что первый относится ко второму примерно так же, как нижнепалеолитические (шелльские и ашельские) орудия Европы к среднепалеолитическим (му- стьерским). Совершенно ясно выступает переход от грубых орудий неопределенных форм к лучше оформленным вещам, по всей вероятности уже с вполне установившейся функцией. Морфологическое сопоставление зубов динцуньского ребенка с зубами детей синантропов также допускает гипотезу о генетическом родстве обеих форм. Вполне возможно, что динцуньцы были потомками синантропов или сравнительно близких к ним разновидностей древнейших гоминид. Географические соображения не противоречат, очевидно, такому допущению: Чжоукоудянь и Динцунь расположены не так уж далеко друг от друга, в одной ландшафтно-климатической зоне.
Для проблемы происхождения и развития раннего палеолита Восточной Азии громадный интерес представляют новейшие находки нижнего палеолита на территории МНР. В последние годы (1960—1963 гг.) в результате работ Советско-Монгольской археологической экспедиции под руководством А. П. Окладникова в различных районах великой Гобийской пустыни открыто и обследовано четыре нижнепалеолитических местонахождения. Наиболее древнее из них, датируемое предварительно* поздней порой ашельского времени, находится в районе Богдо-сомона. Здесь наряду с весьма архаичными отщепами, отличающимися огромными размерами и значительными по величине ударными бугорками, на террасовидных площадках, располагавшихся вдоль русла пересохшего ручья, найдены также типичные нижнепалеолитические остроконечники, нуклеусы типа леваллуа, скребла с прямым или слегка закругленным рабочим краем. К нижнему палеолиту, по крайней мере к мустьерскому времени, относятся находки из Отцон-Маньт и Их-Богдо. Здесь собраны дисковидные нижнепалеолитические нуклеусы, сколотые с нуклеусов отгцепы, а также отдельные орудия — скребла, остроконечники, ножи, проколки. На обширном плато у подножья хребта Арц-Богдо на площади около 100 км2 открыта совершенно уникальная мастерская, где древний человек начиная с мустьерского времени (или даже и с более раннего периода) добывал и обрабатывал камень. В этой мастерской обнаружены многие десятки тысяч экземпляров обработанных камней. После первичной обработки каменное сырье для изготовления орудий поступало в различные районы. Весьма вероятно, что в Арц-Богдо находились также поселения охотников, так как широкие речные долины представляли собой отличные пастбища для диких животных, на которых охотился первобытный человек.
А. П. Окладников и В. Е. Ларичев, развивая свою точку зрения о западном происхождении нижнепалеолитических культур на территории Северо-Западного Китая и Монголии, считают, что уже в нижнем палеолите в Гоби происходили тесные контакты разнородных по происхождению культур — западных и восточных. Они отмечают близость нижнепалеолитической культуры из Монголии с орудиями из Динцуня и Цзячэна. Именно проникновением с востока объясняют они наличие в Их-Богдо нескольких грубо оббитых галек.
Эта точка зрения представляет известный интерес. Однако конкретные археологические данные заставляют склоняться к автохтонному развитию каменной индустрии на территории Монголии в эпоху раннего палеолита. Против нришлости нижнепалеолитического населения, якобы принесшего .культуру рубил, говорят и чисто географические соображения. У Окладникова и Ларичева нет еще достаточных оснований для противопоставления нижнепалеолитической культуры синантропов и нижнепалеолитической культуры Гоби и для специфического сближения последней с археологическими культурами более западных областей.
К палеоантропам может быть отнесен также хэтаоский, или ордосскии, человек, костные остатки которого обнаружены в среднепалеолитических стоянках Внутренней Монголии. Еще в 1922 г. французские археологи Лисан и Тейяр де Шарден нашли на стоянке Сараоссогол в районе Ор- доса (Хэтао) верхний левый боковой резец ребенка 7—8 лет. Форма резца лопатообразная, такая же как у синантропов и динцуньского ребенка. Вообще сходство хэтаоского резца с динцуньскими поразительно; несмотря на фрагментарность находок, оно позволяет говорить о близком генетическом родстве обеих разновидностей восточноазиатских древних людей, обитавших почти одновременно в сходных естественно-географических условиях, сравнительно недалеко друг от друга.
В 1957 г. в районе Сараоссогола были обнаружены новые остатки хэтаоского человека— теменная и бедренная кости, пролежавшие в земле примерно 70—100 тыс. лет. Теменная кость была извлечена из почвы террасовидного сброса речной долины. От поверхности земли она находилась на глубине 35.5 м. Судя по общим размерам этих костей, их толщине, форме и некоторым морфологическим особенностям, хэтаоский человек занимает промежуточное положение между синантропом щ современным человеком.
Наибольшего внимания из хэтаоских стоянок заслуживают две: Шуй- дунгоу и уже знакомая нам Сараоссогол. Первая из этих стоянок доставила наряду с относительно небольшим числом костей животных (носорог, бык, пещерная гиена, антилопа и др.) огромное количество каменных орудий крупного размера, преимущественно скребел. На второй стоянке (Сараоссогол), наоборот, были весьма обильны остатки животных тех же видов, но почти отсутствовали крупные орудия, а собранные в небольшом количестве обработанные кремни все были очень мелки. Причину разницы в облике и количестве изделий обеих стоянок надо, v возможно, искать в том, что Шуйдунгоу расположена в местности, богатой галечниками из пород, служивших материалом для изготовления орудий, тогда как Сараоссогол находится .в районе мощного развития лёссовых отложений, где нельзя встретить даже самой маленькой гальки какой-либо плотной породы.
Определенную роль в различиях инвентаря Шуйдунгоу и Сараоссогола могли, впрочем, играть и хронологические моменты. В схеме археологической периодизации древних культур Китая, составленной Пэй Вэнь-чжуном, стоянка Шуйдунгоу рассматривается как более древняя, относящаяся к концу среднего палеолита (около 120—100 тыс. лет до н. э.). Стоянка Сараоссогол датируется приблизительно 100—80 тысячелетиями до н. э. Она помещается на грани между средним и верхним палеолитом. Обе стоянки Пэй Вэнь-чжун относит к особой хэтаоской культуре, возникшей в бассейне Хуанхэ еще в начале среднего палеолита и прогрессивно развивавшейся вплоть до порога поздней поры древнекаменного века. Очень важно подчеркнуть в данном случае именно непрерывность развития северокитайского среднего палеолита на протяжении по крайней мере 40—50 тыс. лет.
Скудность костных остатков восточноазиатских палеоантропов мешает решению вопроса об их отношении к древним людям других частей эйкумены — неандертальцам и близким к ним неандерталоидным формам. Однако морфологически промежуточное положение чанъянцев, дин-
цуньцев и ордосцев между синантропами и современными людьми позволяет выдвинуть гипотезу о существовании в Восточной Азии местных групп неандерталоидов — потомков архантропов и предков неоантропов. Наличие же у динцуньцев и хэтаосцев некоторых прогрессивных особенностей строения зубов наводит на мысль об их принадлежности к группе «прогрессивных неандертальцев» вроде знаменитых находок из среднепалеолитических местонахождений Палестины. Если эта гипотеза будет подтверждена более полными палеоантропологическими материалами, можно будет с большой долей вероятности утверждать, что Восточная Азия входила, по крайней мере частично, в область формирования Homo sapiens.
Люди современного вида (неоантропы)
Костные остатки людей современного вида, или неоантропов, живших в эпоху позднего верхнего палеолита, были обнаружены на востоке азиатского материка главным образом в самые последние годы. Наиболее древней из находок этой стадии развития гоминид является, по всей вероятности, череп, найденный в 1951 г. в полукилометре к западу от г. Цзыяна в провинции Сычуань при реконструкции железнодорожной линии Чэнду—Чунцин. Череп из Цзыяна небольшой, с сильно выступающими теменными буграми. Первоначально его считали детским, но теперь антропологи пришли к заключению, что он принадлежал пожилой женщине.
О расовой принадлежности цзыянского черепа судить нелегко из-за почти полного отсутствия лицевых костей. Заслуживают внимания данные о сходстве человека из Цзыяна с некоторыми ранними представителями монголоидной большой расы, в особенности с люцзянским и шаньдиндунскими черепами (см. ниже). Сближающими чертами являются здесь такие признаки, характерные для цзыянского черепа, как широкие и глубокие предносовые ямки на верхней челюсти, относительно высокий и узкий, хотя и слабо выступавший, по-видимому, нос, сагиттальное стреловидное крышеобразное поднятие черепной крышки (типичное, в частности, для эскимосов), уплощенность теменных костей по обе стороны сагиттального шва и некоторые другие.
Все эти черты, особенно в сочетании с общим грацильным обликом, в большей мере сближают цзыянского человека с тихоокеанскими (юго- восточными) монголоидами, чем с монголоидами континентальными (северными) .
Костные остатки животных, обнаруженные вместе с цзыянским черепом, могут быть разбиты, по данным Пэй Вэнь-чжуна, на две группы: позднеплейстоценовую, синхронную с находками человека, и среднеплейстоценовую, попавшую в цзыянское местонахождение уже вторично, в сильно минерализованном состоянии. К первой группе, имеющей для палеоантропологии Восточной Азии наибольший интерес, относятся кости и зубы мамонта, лошади, кабарги; во вторую группу входят остатки стегодонов, носорогов, различных оленей. В обеих группах представлены такие животные, как тигр, гиена, кабан, дикобраз и некоторые грызуны. Обращает на себя внимание большое количество видов, живущих или живших в прошлом в условиях открытых — парковых и степных — ландшафтов умеренного пояса.
Из орудий труда в цзыянском местонахождении было найдено только небольшое костяное шило. По свидетельству Пэй Вэнь-чжуна, оно имеет очень архаичный облик и заметно отличается от более поздних, неолитических форм короткой заостренной частью. Несмотря на единичность этой находки, она представляет большой научный интерес, так как свидетельствует о знакомстве цзыянского человека с обработкой кости.
В целом костные и культурные остатки цзыянца являются пока что единственными бесспорными доказательствами обитания в начале позднего» палеолита людей современного вида в бассейне Янцзы. Весьма возможно, что люди эти, бывшие потомками палеоантропов типа динцуньцев и хэтаосцев, обладали уже некоторыми чертами монголоидной расы, находившейся тогда в процессе своего становления.
Большое значение для истории антропологического состава населения всей Восточной Азии имеет найденный в 1958 г. в пещере Тун- тяньянь около г. Лючжоу (уезд Люцзян Гуанси-Чжуанского автономного района) череп взрослого мужчины, датируемый У Жу-каном началом позднего палеолита. Орудий вместе с ним обнаружено не было, но костные остатки животных оказались многочисленными (китайский носорог, гигантский тапир, стегодон, дикий кабан, пещерный медведь, различные олени, быки и др.). Состав фауны указывает на поздний плейстоцен. Люцзянский череп массивный, узкий, умеренно высокий, по форме мезодолихокранный (черепной указатель 75, I),1 с наклонным лбом и заметно развитым надбровьем. Лицо у него очень низкое, умеренно широкое, уплощенное. Нос относительно очень широкий, переносье низкое, носовые кости выступают слабо. Хорошо выражен альвеолярный прогнатизм.2 Таким образом, почти по всем основным расовым признакам этот череп занимает промежуточное положение между монголоидами и негро-австралоидами, обнаруживая особое сходство с древними и современными южными вариантами монголоидной, большой расы. Люцзянская находка является ценным свидетельством в пользу гипотезы о том, что уже в позднем палеолите на юге Китая существовали переходные расовые типы между монголоидами и негро- австралоидами. Дальнейшие исследования должны показать, представляли ли собой эти типы древние недифференцированные формы, связывавшие обе большие расы Восточной Азии, или они сложились в результате смешения между ними.
В более позднюю эпоху по сравнению с люцзянцем жил, по-видимому, лайбиньский человек, костные и культурные остатки которого были найдены в 1956 г. В уезде Лайбинь Гуанси-Чжуанского автономного района обнаружено разбитое на три куска основание черепа, включая обе верхние челюсти, правую скуловую, нёбную и затылочную кости. По степени стертости зубных коронок можно предполагать, что остатки принадлежали взрослому человеку, вероятно мужчине. Расовая принадлежность лайбиньца вряд ли может быть в настоящее время определена, хотя его несомненно можно отнести к людям современного вида. Из поделок найдено два отщепа со следами обработки и орудие из кварцито- вой гальки. Предположительная датировка лайбиньца позднеплейстоценовым временем основана всецело на геологических и палеонтологических материалах. Однако самый факт нахождения позднеплейстоценового представителя неоантропов на территории Гуанси-Чжуанского автономного района представляет огромный историко-географический интерес, так как свидетельствует, подобно цзыянской находке, о том, что в рассматриваемую эпоху люди современного вида уже заселяли Центральный и Южный Китай.
В данной связи очень интересно отметить, что, по мнению Пэй Вэнь- чжуна, к позднему палеолиту должна быть отнесена некоторая часть хозяйственно-культурных находок, сделанных в последние годы китайскими археологами в пещерах того же автономного района. Находки эти включают многочисленные каменные орудия, изготовлявшиеся главным образом из расколотых галек и нередко имевшие форму топоров или тесел. В гуансийских пещерах найдены были и костяные орудия, в том числе проколки позднепалеолитического облика, очень напоминающие шило из цзыянского местонахождения. Орудия эти принадлежали, вероятно, первобытным охотникам и собирателям, жившим на опушках тропических лесов, а также по берегам многочисленных рек и озер Южного Китая. Здесь можно было собирать раковины с заключенными в них съедобными моллюсками, плоды деревьев, ягоды и птичьи яйца, ловить рыбу, охотиться на мелких, а иногда и крупных животных, даже на слонов и носорогов.
Южнокитайские позднепалеолитические (а также и более поздние — мезолитические) хозяйственно-культурные остатки обнаруживают значительное сходство (хотя и не тождество) с более или менее синхронными находками, сделанными на севере Вьетнама, особенно в пещере Кео-Фай в горах Бакшона. Более отдаленные, но все же вполне определенные аналогии прослеживаются между этими остатками и познепалео- литическим инвентарем южного Индокитая, Индонезии и даже Австралии. Вполне возможно, что указанные аналогии свидетельствуют о реальных генетических связях древнейших насельников Австралии с позднепалеолитическим населением Юго-Восточной Азии, откуда и происходило, по всем данным, первоначальное заселение австралийского материка. О том же говорят, вероятно, и австралоидные морфологические особенности древних (позднепалеолитических) черепов из Ваджака на Яве, описанных Е. Дюбуа еще в 1922 г.
В последние годы палеолитические орудия были найдены в провинциях Гуандун и Юньнань. Их место среди палеолитических культур Восточной Азии еще не совсем ясно, но самый факт позднепалеолитических находок в Юньнани имеет большое значение для проблемы расселения человека. То же самое относится и к данным о палеолите Тибета. Хотя это фрагментарный подъемный материал (он обнаружен в долине р. Хэйхэ) и очевидна его недостаточность для широких научных построений, однако само по себе интересно констатировать, что в столь отдаленные времена люди уже жили на такой большой высоте.
На территории Северо-Западного Китая позднепалеолитических находок до сих пор пока не обнаружено. Однако тот факт, что такие находки сделаны в близлежащих соседних районах (таких, как Тибет, Монголия) и что, как мы узнаем в дальнейшем, неолитические находки на всей территории Северо-Западного Китая довольно обильны, позволяет предположить, что такие находки еще возможны в будущем. В этой связи интересно еще раз напомнить, что самые верхние слои ордосского местонахождения, содержащие палеолитические находки, по-видимому, относятся рубежу между ранним и поздним палеолитом.
Большое количество памятников, относящихся к позднему палеолиту, обнаружено в Монголии, среди них такие, как Орок-нор, Цинкер-сомон и др. Для позднепалеолитических поселений Монголии характерными являются галечные орудия (чопперы, своеобразные нуклеусы, гигантские -скребла, рубящие орудия). Основываясь на коренном отличии орудий раннего и позднего палеолита на территории Монголии, В. Е. Ларичев делает вывод о замене принесенной с запада раннепалеолитической культурь* культурой, пришедшей с востока и юга Азии и составившей основу новой, позднепалеолитической культуры на территории Монголии. Отдавая должное знакомству автора с монгольским археологическим материалом и признавая интересной его точку зрения, необходимо заметить, что эта гипотеза еще нуждается в серьезном подтверждении, для чего особенно необходимо привлечение палеоантропологического материала. Только комплексный подход к изучению данного вопроса поможет его решению. Обращает на себя внимание, что автор также недооценивает при объяснении различий ранне- и позднепалеолитических культур развитие техники обработки камня. Вместе с тем преемственность в чертах и характере ранне- и позднепалеолитических культур на территории Монголии позволяет сделать предположение о непрерывности развития- палеолитических племен на этой территории.
Для географии расселения человека в эпоху позднего палеолита важной является находка плечевой кости человека на территории провинции Ляонин (КНР).
Наиболее многочисленные остатки позднепалеолитических людей были в пределах всей Восточной Азии обнаружены на севере Китая, около Чжоукоудяня вблизи Пекина, там же, где были найдены кости синантропов. Здесь, в Верхней пещере (Шаньдиндун), Пэй Вэнь-чжун еще в 1933 г. нашел скелетные остатки по крайней мере семи особей, датируемые им по геологическим, палеонтологическим и археологическим данным концом древнекаменного века (50—25 тыс. лет до н. э.). Из шань- диндунских черепов лучше других сохранились три: один мужской и два женских.
Мужской череп из Шаньдиндуна отличается значительной массивностью, крупными абсолютными размерами и большой вместимостью мозговой коробки (около 1500 см3). Череп этот долихокранный, с огромным продольным диаметром (204 мм), умеренной шириной и довольно большой высотой (136 мм). Обращает на себя внимание сильно наклонный лоб и резко выраженное надбровье. Лицо высокое и в то же время широкое. Глазницы низкие, прямоугольной формы. Носовые кости выступают умеренно, ширина носа значительна. Отчетливо выражен альвеолярный прогнатизм. Женские черепа в общем сходны с мужскими в таких признаках, как крупные абсолютные размеры, наклонный лоб, значительная ширина лица, низкие глазницы, альвеолярный прогнатизм и др. Естественно, что женские черепа по сравнению с мужскими характеризуются меньшей массивностью.
Если принадлежность шаньдиндунских черепов человеку современного вида (Homo sapiens) и не вызывала никаких сомнений, то вопрос об их расовой диагностике получил в специальной литературе различное освещение. Описавший эти черепа Ф. Вейденрейх (1939 г.) указывает на сходство мужского черепа с верхнепалеолитическими черепами Европы, отмечая вместе с тем ряд монголоидных его особенностей: выступающие вперед скуловые дуги, очень узкие носовые косточки, сильно развиты предносовые ямки и др. Вместе с тем женские черепа Вейденрейх сближает один (№ 102) с меланезийцами, а другой (№ 103) с эскимосами.
Таким образом, получается парадоксальный вывод, что население одной пещеры состояло из представителей трех различных рас — факт настолько необычайный, что Вейденрейх для придания %ему хотя бы внешней правдоподобности рисует фантастическую историю похищения монголоидным мужчиной двух женщин — «эскимоски» и «меланезийки». Однако вся эта романтика первобытного «гарема» выглядит крайне неубедительно; она интересна только как пример того, куда приводит метафизическое представление об абсолютной стабильности расовых признаков на протяжении десятков тысячелетий.
Монголоидные черты мужского черепа (№ 101), правильно подмеченные Вейденрейхом, заслуживают того, чтобы быть специально подчеркнутыми. Но в полном соответствии с этими чертами находятся и аналогичные особенности женского черепа (№ 103), по Вейденрейху — «эскимоидного». Ведь и эскимосы — тоже монголоиды, к тому же сохранившие много древних морфологических признаков. Даже «меланезийский» череп № 102 по крупным абсолютным размерам лица, большой вместимости и некоторым другим особенностям обнаруживает скорее «монголоидность», чем «меланезоидность».
Как же все-таки объяснить наличие на шаньдиндунских черепах таких особенностей, как широконосость и альвеолярный прогнатизм, казалось бы, не свойственных «классическим» монголоидам? Прежде всего следует подчеркнуть, что оба эти признака, даже в их сочетании, широко распространены среди несомненно монголоидных типов Юго-Восточной и Восточной Азии разных эпох. Ф. Вейденрейх не сумел правильно определить систематическое место описанных им черепов потому, что он исходил из сопоставления их с современными и притом очень специфическими и узколокальными географическими расовыми типами эскимосов и меланезийцев. Нерезкая дифференцированность расовых особенностей шаньдиндунских черепов отражает, по-видимому, общие закономерности формирования основных расовых типов людей современного вида. Можно предполагать, что среди позднепалеолитического населения Верхней пещеры мы имеем представителей того периода в развитии монголоидов, когда многие из характерных признаков этой большой расы еще не успели сформироваться.
В то же время необходимо отметить, что при общей слабой диффе- ренцированности монголоидных особенностей шаньдиндунских черепов на них уже можно обнаружить некоторые специфические признаки, характерные для тихоокеанских (юго-восточных) монголоидов, в более поздние эпохи широко распространенных среди населения Китая, Кореи и Японии. Такими «тихоокеанскими» чертами шаньдиндунцев являются значительная высота мозговой коробки (136—150 мм), альвеолярный прогнатизм и некоторая тенденция к широконосости.
Учитывая новейшие палеоантропологические находки, вряд ли можно сомневаться в том, что материковая часть Восточной Азии входила в зону сапиентации, т. е. формирования людей современного вида.
Вывод этот не означает, конечно, принятия полицентрической концепции Вейденрейха, считавшего, что было несколько независимых центров формирования людей современного вида и что в одном из этих центров (восточноазиатском) уже в эпоху раннего палеолита началось образование монголоидной расы, черты которой были свойственны якобы синантропам. В действительности же, как мы старались показать, раса эта, как и другие большие расы человечества, начала складываться только в эпоху позднего палеолита и ее древнейшими представителями в Восточной Азии были отнюдь не синантропы, а неоантропы — цзыянцы, люцзянцы и шаньдиндунцы.
Наличие прямой преемственности между ранне- и позднепалеолитическим населением Восточной Азии подтверждается также археологическими материалами, в частности хозяйственно-культурными остатками деятельности шаньдиндунских людей. В Верхней пещере были в большом количестве обнаружены разнообразные каменные орудия из кварци- товых пластин, костяные и роговые изделия, в том числе полированные1 куски оленьих костей и рогов, один из которых напоминает «начальнические жезлы» европейского палеолита, а также различные орнаментированные предметы. Среди последних особенно интересны крупные каменные «бусины» с отверстиями, просверленные клыки оленя, лисы, дикой кошки и других хищников, костяные подвески, просверленные-речные и морские раковины, доставленные сюда с морского берега за несколько десятков километров. В целом индустрия Шаньдиндуна производит впечатление очень поздней, вероятно близкой к периоду переходному от палеолита к мезолиту.
Основными занятиями древних шаньдиндунцев были рыболовство и собирательство съедобных речных моллюсков. Определенную хозяйственную роль играла также охота, преимущественно на степных животных. Находки морских раковин указывают на существование обмена с приморским населением. Жилищем служили пещеры. Могли, впрочем, существовать и летние временные шалаши. Одежду шили, вероятно, из шкур животных. Можно предполагать, что основной общественной ячейкой шаньдиндунцев был материнский экзогамный род. Погребение с охрой и многочисленными украшениями свидетельствует о развитии религиозных представлений. Очевидно, шаньдиндунцы были одним из наиболее развитых среди известных до сих пор по археологическим раскопкам позднепалеолитических коллективов.
В 1962—1963 гг. позднепалеолитические орудия, изготовленные из кварцитовых галек, были найдены на северо-востоке Кореи, в районе Кульпхори уезда Унги провинции Северный Хамген. Корейские археологи выделили здесь позднепалеолитическую культуру Кульпхо.
Можно считать установленным, что в период позднего палеолита большая часть Восточной Азии (кроме, возможно, Японских островов, Тайваня и некоторых высокогорных и пустынных районов Тибета и Синьцзяна) была уже заселена, хотя и очень неравномерно, людьми современного вида, занимавшимися собирательством, охотой и рыбной ловлей. В расовом отношении люди эти принадлежали в массе к монголоидам, внутри которых намечалось выделение двух ветвей — северо-западной (континентальной) и юго-восточной (тихоокеанской). К первой ветви относились, вероятно, позднепалеолитические насельники Центральной Азии и Сибири, ко второй — их современники на территории собственно Китая (без Внутренней Монголии и Синьцзяна) и Кореи. На крайнем юге Восточной Азии, у границ с Индокитаем, могли присутствовать в составе населения также негро-австралоидные (экваториальные) расовые элементы. Как отмечалось выше, переходным типом является люцзянский человек.
В рассматриваемую эпоху имела, место и известная хозяйственнокультурная дифференциация. На открытых ландшафтах северной умеренной зоны преобладающую хозяйственную роль играли охота на степных животных, а также собирательство страусовых яиц и некоторых видов моллюсков, водившихся в немногочисленных здесь водоемах. На востоке той же зоны, где водоемов было больше и ощущалась уже близость Желтого моря, на первый план в экономике выступали рыболовство и собирание разнообразных моллюсков — пресноводных и морских. На крайнем юге, в субтропиках и тропиках Южного Китая, большое значение имела охота на лесных теплолюбивых животных, как мелких, так и крупных (по-видимому, вплоть до носорогов и слонов).
Никакими прямыми данными о языковой принадлежности позднепалеолитического населения Восточной Азии (как и всего мира) мы, конечно, не располагаем и располагать никогда не будем. Надо, однако, иметь в виду, что многие советские ученые, например С. П. Толстов, А. Н. Брюсов, допускают, что в рассматриваемую эпоху уже началось формирование крупнейших языковых семей человечества, существующих частично и в настоящее время. Гипотеза эта представляется особенно ‘ заманчивой по отношению к тем семьям (или, может быть, лучше сказать, следуя за С. П. Толстовым, семействам), языки которых сильно отличаются друг от друга, что указывает несомненно на большую древность их расхождения от гипотетического языка-основы. Все три главных языковых семейства Восточной Азии — китайско-тибетское, алтайское и индо-океанийское (аустрийское — по терминологии В. Шмидта) — принадлежат именно к этой категории лингвистических подразделений человечества с сильно разошедшимися языками. Не исключена, таким образом, возможность, что позднепалеолитические насельники Северного и Центрального Китая — восточномонголоидные шаньдиндунцы и цзыянцы — говорили на древнейших китайско-тибетских языках, тогда как их современники в районе Хэтао и на юго-востоке Сибири пользовались алтайскими языками. Законна также постановка вопроса о склады- вании в ту отдаленную эпоху на юго-востоке Азии (включая, быть может, и крайний юг Китая) некоторых языков индо-океанийского семейства.
В этой связи интересно вспомнить, что некоторые крупные специалисты по языкам Восточной Азии — А. Конради, Я. Пжилуский, П. Бенедикт и др. — считали, что между китайско-тибетскими и индо-океанийскими языками существует реальное, хотя и отдаленное родство. Были даже попытки конструировать особый «восточноазиатскоокеанцйский» или «тихоокеанский» языковый ствол, включающий все языки обоих названных семейств. Будущие исследования должны показать, есть ли фактическая основа у подобных построений. Данные антропологии, однако, и в настоящее время достаточны для заключения о широком и очень древнем распространении среди китайско-тибетских и индо-океанийских народов расовых типов тихоокеанской (юго-восточной) ветви монголоидов.
