Однако от такого вывода до решения проблемы происхождения китайцев и других народов Восточной Азии, конечно, еще очень далеко. Возникает прежде всего вопрос: были ли эти древнекитайские племена III—II тысячелетий до н. э. аборигенами бассейна Хуанхэ или они пришли сюда из какого-либо другого места, вытеснив или ассимилировав действительно автохтонное местное население? Вопрос этот, очевидно, является одним из коренных вопросов этнической истории не только Китая, но и всей Восточной Азии.
В старой европейской и американской синологической литературе вопрос о происхождении китайцев решался в большинстве случаев в пользу принятия той или иной концепции об их приходе в места современного обитания из какой-либо другой страны. Наибольшей популярностью в науке долгое время пользовалась теория о западном — центрально- или переднеазиатском происхождении китайцев. Теория эта поддерживалась такими исследователями, как JI. Ришар, А. Конради, А. Ростгорн. Некоторые из них, не удовлетворяясь, как Ф. Рихтгофен, локализацией «прародины» китайцев в бассейне Тарима, искали их связей с древнейшими очагами цивилизации в Передней Азии — Шумеро-Аккадией, Вавилоном, Эламом (Терьен де Лакупри, Е. Т. Вильямс). В более позднее время (20—40-е годы нашего века) сторонниками западного происхождения основных элементов китайской культуры выступили И. Г. Андерсон, Р. Гейне-Гельдерн, С. В. Бишоп, В. Эберхард и многие другие.
Первоначально сторонники концепции западного происхождения китайцев основывались главным образом на отсутствии в Китае костных и культурных остатков древних людей, а также на древнекитайских мифах о приходе предков китайского народа *с западных гор». Здесь следует отметить, что древнекитайские письменные памятники, содержащие сведения о мифической эпохе в истории Китая, являются важным источником для реконструкции этнической предыстории китайцев. Наряду с фантастическими и легендарными сведениями они содержат и рациональный элемент. В частности, упомянутые выше легенды отражают* вероятно, вполне реальные факты передвижения древнекитайских племен в восточном направлении в пределах самого Китая. Однако судить о приходе предков китайцев из Средней или тем более из Передней Азии, по этим данным никак нельзя.
Позднее, когда в Китае были обнаружены богатые археологические- и палеоантропологические материалы, защитники концепции западного происхождения китайцев стали придавать особое значение сходству яншаоской керамики с расписной глиняной посудой из Анау, Элама, Три- полья и других неолитических местонахождений Западной Азии и Европы.
Основываясь на наличии крашеной керамики, Андерсон связывал культуру Яншао с аналогичными культурами Средней Азии и Европы, считая, что оттуда на север Китая проникли древнейшие земледельческие племена. Развивая эту концепцию, Гейне-Гельдерн также объяснял расцвет яншаоской культуры миграцией в бассейн Хуанхэ племен западного происхождения, из Дунайского бассейна и Причерноморья (культуры Петерен и Триполья). Из Северного Китая, как считал этот автор* шло переселение носителей «культуры четырехгранного топора» (как он называл яншаосцев) по всей Юго-Восточной Азии вплоть до Полинезии. В конечном счете оказывалось, что весь восток азиатского материка вместе с примыкающими к нему островами был «оплодотворен» европейскими культуртрегерами. Это построение Гейне-Гельдерна не может быть принято уже потому, что хотя «четырехгранный топор» действительно встречается в яншаоских стоянках, однако, как уже было отмечено выше, для культуры Яншао в целом и в особенности для ее западных локальных вариантов характерен другой тип топора, относящийся, по классификации самого Гейне-Гельдерна, к категории «овальных топоров». «Четырехгранные топоры» более характерны для культур Восточного Китая. С другой стороны, следует отметить, что наличие или отсутствие керамики с полихромной росписью является одной из примечательных черт всякой неолитической культуры, но отнюдь не единственной чертой, позволяющей охарактеризовать данную культуру в целом. Само понятие «археологическая культура» предполагает установление совокупности черт, определяющих особенности материального производства и образа жизни ее носителей. Новейшие археологические данные позволяют утверждать, что культуры «крашеной керамики» Азии и Европы появились самостоятельно в различных частях эйкумены — предгорных и степных очагах мотыжно-земледельческого хозяйства. Против теории западного происхождения культуры Яншао свидетельствуют, далее, данные относительной хронологии. На стыке ареалов Яншао и Мацзяяо — ближайшей культуры «крашеной керамики», примыкающей к Яншао с запада, культурный слой Яншао всегда расположен ниже слоя Мацзяяо. Поэтому если даже встать на точку зрения миграции культур крашеной керамики в районе верхнего течения Хуанхэ, то следует признать, что такая миграция должна идти не в восточном, а в западном направлении.
Интересно подчеркнуть, что среди сторонников теории западного происхождения китайцев почти нет языковедов. Это вполне понятно: нет ведь никаких фактических данных, которые позволили бы, хотя бы гипотетически, установить родство китайского языка с какими-либо языками западной половины Евразии. С лингвистической точки зрения подобная теория всегда останется построением, лишенным реальной основы. Наряду с этим высказывались также гипотезы о южном происхождении китайцев, базирующиеся преимущественно на лингвистических данных. Наиболее полно и последовательно гипотезы эти развивались JI. Вигером и А. Форке, которые указывали на близкое родство китайского языка с языками таи, тибетцев и бирманцев и старались доказать, что южное происхождение имеет также древнекитайская иероглифическая письменность. В этом отношении заслуживают внимания и некоторые черты физического облика яншаосцев.
Антропологический тип носителей культуры Яншао впервые стал известен по работам М. Д. Блэка, который в 1928 г. описал скелеты из раскопок Андерсона в Ганьсу и Хэнани. Данные Блэка обладают двумя серьезными недостатками. Во-первых, как сейчас установлено, в неолитическую серию Блэка попало несколько более поздних черепов; во-вто- рых, эта серия включает краниологические материалы из могильников как Яншао (Хэнань), так и Мацзяяо—Цицзя (Ганьсу). По-видимому, этим и объясняются некоторые различия между данными Блэка и яншао- скими краниологическими сериями из Шэньси (Баньпо, Баоцзи, Хуа- сянь), опубликованными за последние годы китайским антропологом Янь Инем. Все черепа серий из Шэньси характеризуются ясно выраженными монголоидными особенностями: заметно уплощенным лицом, выступающими скулами, небольшими углами выступания носовых костей, плоским переносьем, сильно развитыми предносовыми ямками и т. п. По всем этим признакам рассматриваемые яншаоские черепа сходны, с одной стороны, с позднепалеолитическими черепами из Цзыяна, Люцзяна, Шань- диндуна, с другой — с современными черепами китайцев и других народов Восточной Азии. Особенно большое сходство черепа яншаосцев обнаруживают с современными северо- и среднекитайскими краниологическими сериями. Для тех и других характерны средние горизонтальные размеры мозговой коробки при значительной ее высоте, мезодоли- хокрании, большей частью — средняя высота и ширина лица. Некоторые отличия древнего населения Северного Китая от современного (несколько более длинная мозговая коробка, общая массивность, более низкие глазницы, тенденция к широконосости и альвеолярному прогнатизму) могут найти свое объяснение в тех закономерностях изменений антропологических признаков во времени, которые установлены советскими исследователями для самых различных расовых групп.
В этой связи интересно вспомнить, что низкие глазницы, сравнительно широкий нос, массивность и т. п. — все эти признаки в несравненно большей степени характерны для позднепалеолитических черепов Восточной Азии. На основании этих сопоставлений мы можем считать весьма вероятным автохтонное развитие антропологического типа населения бассейна Хуанхэ на протяжении многих тысячелетий: от позднего палеолита с его еще не вполне дифференцированными палеомонголоидами к определенно монголоидным формам неолита и далее к еще более специфическому типу северных китайцев позднейшего времени. В то же время новейшие палеоантропологические материалы дают возможность и оставить вопрос о существовании локальных расовых особенностей у отдельных групп яншаосцев. Так, сравнение сборной ганьсу-хэнаньской серии Блэка с шэньсийскими сериями Янь Иня показывает, что у вторых более резко выражены многие южномонголоидные черты: сравнительно небольшая ширина лица, относительная широконосость, альвеолярный прогнатизм и др. Это, возможно, указывает на южные связи неолитического населения современной провинции Шэньси. Но как бы значительны ни были эти связи, у нас, однако, нет достаточных оснований говорить о миграции яншаосцев с юга. Культура Яншао по своему происхождению целиком связана со «страной лёсса». То же самое можно сказать, как мы уже знаем, и о более поздней культуре «хэнаньского Луншаня». Однако признание местного происхождения этих культур не означает признания их полной изолированности от культур соседних районов. Следует иметь в виду, что многие хозяйственно-культурные достижения первоначально возникли не в Восточной, а скорее в Западной Азии и Северной Африке (в особенности в Двуречье и бассейне Нила). Вполне возможно, что именно отсюда через Среднюю Азию эти достижения могли распространяться и далеко на восток, вплоть до бассейна Хуанхэ. Вероятно, например, что именно этим путем распространялась одна из важнейших сельскохозяйственных культур Восточной Азии — просо, а также одно из древнейших домашних животных — свинья. Такое распространение не следует, конечно, связывать с массовыми миграциями населения. Древние культуры Восточной Азии и всего мира складывались на основе социально-экономического развития автохтонных племен, но в то же время находились во взаимосвязях с соседними районами эйкумены.
В свете новейших археологических материалов и их сопоставления со свидетельствами древнекитайских письменных памятников представляется вероятным, что яншаоско-луншаньские племена явились основой формирования этнической общности, известной в китайской историографии под названием Ся. Такой вывод можно сделать вне зависимости от того, подтвердят ли будущие исследования гипотезу о принадлежности к Ся тех вышеупомянутых промежуточных слоев, которые соединяют культуру «хэнаньского Луншаня» и ранние варианты культуры Шан-Инь. С наименованием Ся в более позднее время неизменно связывалось в представлении самих древних китайцев их собственное происхождение. Ся, таким образом, древнейший этноним, употреблявшийся для обозначения предков современных китайцев. Все прочие народы делились древними китайцами на четыре категории в соответствии со странами света: по их "представлениям, на востоке от них жили и, на юге — манъ, на западе — жун, на севере — ди. Эти термины не были этнонимами в собственном смысле слова и представляли собой сборные наименования различных этнических групп. Хотя эти наименования впервые появляются в письменных памятниках I тысячелетия до н. э., они тем не менее отражают этнические отношения, существовавшие в более раннее время, вплоть до эпохи позднего неолита, который, как мы видели, во многих районах Восточной Азии затянулся до II и даже I тысячелетия до н. э.
Древние дун-и и юэ
Восточные соседи Ся — дун-и (дун — восток) впервые упоминаются в эпиграфических памятниках эпохи Инь. Многие черты сближают дун-и этого времени с юэ — широко расселенными племенами, упоминаемыми в китайских письменных источниках I тысячелетия до н. э. Ряд ученых связывает с юэ линию этногенеза чжуан-дунских народов. Действительно, различные варианты этнонима юэ и теперь еще встречаются в качестве самоназваний у народов этой группы. Возможно, например, что сюда относится слово «буи» — наименование одного из самых крупных чжуан-дунских национальных меньшинств.
Древних чжуан-дунцев правдоподобнее всего искать среди юэ, живших на территории Цзянсу (у-юэ), Хубэя и Хунани (ян-юэ), а, может быть, также Юньнани (дянъ-юэ). Однако термин «юэ» имел, возможно, собирательное значение и мог применяться к племенам, говорившим на различных языках; частое его употребление в источниках в сочетании «бай-юэ» (буквально «сто юэ») лишний раз подчеркивает эту собирательность. Среди юэ имелись несомненно и предки вьетнамцев. Многие историки считают, что наибольшую роль в этногенезе вьетнамского народа сыграли ло-юэ (вьетнамское лаквъет), обитавшие в IV—II вв. дон. э. на юге Гуанси и на крайнем севере Вьетнама. Китайские историки (Линь Хуэй-сян и др.), а также некоторые европейские и американские синологи (Бенедикт, Эберхард и др.) высказывали также предположение о связи юэ с индонезийцами; при этом имелись в виду главным образом приморские группы юэ в Чжэцзяне (дун-юэ), Фуцзяни (минъ-юэ) и Гуандуне. В этнографическом отношении древние юэ действительно очень напоминали народы Индонезии и даже Океании. Сведения древних источников в сопоставлении с этнографическими данными позволяют предположить, что юэ занимались мотыжным земледелием, возделывая преимущественно клубнеплоды (возможно, таро и ямс) и рис, а также рыболовством. Из домашних животных знали собак и свиней. Жили они в свайных прямоугольных домах, носили одежду типа набедренной повязки и распашного халата-кимоно, частично изготовлявшуюся из луба (наподобие полинезийской тапы). Согласно свидетельствам источников, юэ татуировали тело, коротко обрезали волосы, в качестве основного средства передвижения они использовали лодки. Эта последняя черта материальной культуры юэ может быть прослежена уже в поздненеолитической культуре Лянчжу. Ряд особенностей позволяет считать, что к тому же этническому кругу принадлежали и носители культуры классического Луншаня и Люлиня. В частности, особого внимания заслуживает тот факт, что в неолитических погребениях на территории провинции Шаньдун у взрослых мужчин оказываются выломанными передние зубы. Аналогичный обычай, связанный с обрядом инициации, засвидетельствован у ряда народов Юго-Восточной Азии, у аборигенов Тайваня (гаошань), а также у неолитического населения Японии. Если исходить из распространенного предположения о том, что ориентировка древних погребений связана с направлением миграции данной этнической общности, то заселение приморских районов Восточного Китая могло происходить и со стороны побережья. На это, по-видимому, указывает восточная ориентировка неолитических погребений в Шаньдуне и Цзянсу. .Дальнейшие пути расселения тех племен юэ, которые могут рассматриваться как предки индонезийцев, остаются не вполне ясными. Возможно, что с побережья Китая они попали на Тайвань, где разделились на два потока. Один поток мог направиться на север, в южную Японию, дав там начало известным нам по японским хроникам племенам хаято и кумасо; именно так в эту страну могли проникать южномонголоидные элементы, в настоящее время широко распространенные среди японцев и принесшие южные (индонезийские) элементы в их культуру и язык. Другой поток, который мог идти не только через Тайвань, но и по побережью Китая и Индокитая, имел южное направление. С ним индонезийские народы могли проникнуть в Индонезию и на Филиппины, чамы — во Вьетнам. Скорее всего картина расселения индонезийцев была очень сложной, пути их скрещивались и переплетались, так что не исключено, что формирование гаошань Тайваня происходило в несколько приемов, в результате переселений как с запада — из материкового Китая, так и с юга — с Филиппин.
Мань
Древнее население Центрального Китая фигурирует в древнекитайских письменных памятниках под названием манъ, или нанъманъ (нанъ — юг). Можно предполагать, что мань, являясь предками народов мяо-яо, в языковом отношении составляют ветвь китайско-тибетской семьи. Культура мяо и особенно яо богата южными элементами (хотя и не столь ярко выраженными, как у чжуан-дунцев), антропологический тип их — южномонголоидный, в языке неоднократно отмечались южные связи, несмотря на сомнительность гипотезы В. Шмидта и его школы о принадлежности языков мяо- яо к «аустроазиатской», или мон-кхмерской, семье. Вместе с тем исторические легенды мяо свидетельствуют о приходе их предков в места современного обитания откуда-то с севера. Древнекитайские памятники (например, «Шаньхайцзин») упоминают о борьбе мифического императора Хуанди с какими-то «сань-мяо» (буквально «три мяо») на территории нынешней провинции Хэбэй. Разбитые Хуанди, .сань-мяо ушли якобы на юг. Если гипотеза некоторых советских ученых (в частности, Р. Ф. Итса), отождествляющих этих легендарных сань-мяо с предками современных мяо, верна, то можно предполагать, что первоначальным очагом дифференциации языков мяо внутри китайско-тибетской семьи были районы среднего течения Янцзы, а может быть, и янцзы-хуанхэ- ского междуречья в пределах современных провинций Цзянси, Хунань, Сычуань (восточная часть), Хубэй (с возможным распространением в древности и еще далее к северу).
Жуны и цян
С районом расселения западных жунов, упоминаемых в письменных источниках VII—II вв. дон. э., следует, по-видимому, связывать ареал формирования предков тибето- бирманских народов. В настоящее время народы этой группы локализуются на очень широкой территории, включающей запад и юго-запад Китая (Цинхай, Тибет, Сычуань, Юньнань), северо-восток Индии и значительную часть Бирмы. В прошлом, однако, территория их расселения была гораздо более ограниченной. Бирма была заселена племенами рассматриваемой ветви с севера, Тибет — с востока; даже в южную часть Сычуани и тем более в Юньнань они проникли из более северных районов, по-видимому, только в первых веках нашей эры, потеснив жившие здесь раньше различные племена, в том числе предков чжуан-дунцев, и на крайнем юге Юньнани предков кава, бэнлун и булан, говоривших на языках мон-кхмерской семьи. Область первоначального расселения древних тибето-бирманцев охватывала в эпоху неолита, по всей вероятности, восточную и центральную части Цинхая (возможно, соседние районы Ганьсу), простираясь к югу до севера Сычуани и округа Чамдо.
Среди западных жунов древнекитайские источники выделяют группу, именуемую цян. Этот этноним встречается уже в иньских эпиграфических памятниках; с ним, по-видимому, можно связывать и поздненеолитические культуры на территории Ганьсу и Цинхая — Мацзяяо и Цицзя. Китайским антропологом Янь Инем были изучены два черепа из погребений культуры Цицзя. Один из них мезокранный, другой резко бра- хикранный. У обоих черепов очень высокое лицо и узкий нос — признаки, сближающие насельников Цицзя с современными восточными тибетцами' и северными китайцами. Весьма вероятно, что именно из бассейна Таохэ началось в более позднее время расселение тибетцев на юг и запад. Возможно также, что неолитические памятники Сычуани принадлежали юго-восточному крылу древних тибето-бирманских племен — предкам современных народов группы ицзу. Продвигаясь на юг, народы эти могли уже в позднем неолите достигнуть северной Юньнани. Вполне законна постановка вопроса о принадлежности вышеописанных цанъэрских памятников около оз. Эрхай отдаленным предкам народов группы ицзу.
Бэйди
На северных рубежах Восточной Азии уже в эпоху неолита складывались и развивались различные племенные группы, говорившие на алтайских языках — тюрко-монгольских к западу от Большого Хингана и тунгусо-маньчжурских к востоку от него. Первая группа племен упоминается в источниках начиная с 1 тысячелетия до н. э. под сборным наименованием ди, или бэй-ди (бэй — север). Племена эти были расселены на огромной территории современной Монголии и частично Синьцзяна, доходя на севере до Алтае-Саянского нагорья. Источником их формирования послужило, вероятно, неолитическое население Центральной Азии, обнаруживающее, по данным археологии, древние хозяйственно-культурные связи, с одной стороны, с долиной Хуанхэ, с другой — с южной Сибирью. Большинство бэйди издавна вело кочевой или полукочевой образ жизни, занимаясь главным образом скотоводством (овцы, лошади, в меньшей степени крупный рогатый скот и верблюды).
Если область формирования тюрко-монгольских народов большинство специалистов помещает в пределах современной Монголии и Алтае-Саянского нагорья, то прародину тунгусо-маньчжуров естественно искать в более северных и восточных районах, т. е. скорее всего где-то на юге Восточной Сибири. В научной литературе высказывались, правда, гипотезы о южном происхождении тунгусо-маньчжуров, об их приходе на север Азии из бассейна Хуанхэ или из еще более южных стран. С. М. Ши- рокогоров, например, связывал с тунгусами северокитайский неолит, а В. Копперс пытался проводить этнографические параллели между эвенками и мяо. Основывались подобные построения главным образом на некоторых своеобразных культурно-бытовых чертах тунгусов, особенно на их оригинальном распашном костюме с фалдами и отдельным нагрудником, как будто плохо приспособленном для сибирских холодов.
А. П. Окладников и другие советские исследователи показали несостоятельность этих теорий. Археологические раскопки могильников байкальской неолитической культуры позволили установить бытование там: распашного тунгусского «фрака» уже в III — II тысячелетиях до н. э. В инвентаре носителей этой культуры также оказалось много общих черт с хозяйственными и бытовыми вещами современных тунгусов. В расовом отношении байкальские неолитические племена относились к северомонголоидному палеосибирскому типу, преобладающему и у современных эвенков Прибайкалья. О приходе этого типа откуда-то с юга не может быть, конечно, и речи. Зато большую вероятность приобретает гипотеза о том, что носителями байкальской культуры были прототун- гусские племена — непосредственные предки современных восточносибирских эвенков. В Маньчжурии то же происхождение имеют орочоны и некоторые другие группы, объединяемые в настоящее время под общим именем эвенков (собственно эвенки, солоны и так называемые «якуты»).
Гипотеза эта, однако, не решает вопроса о происхождении родственных тунгусам маньчжурских народов. С историко-географической точки зрения казалось бы естественным связать с предками этих народов амурскую неолитическую культуру оседлых рыболовов, хорошо исследованную в последние годы советскими археологами. И в наши дни ведь многие особенности этой культуры сохраняются у маньчжурских народов Приамурья — нанайцев (гольдов), ульчей, орочей, а также у живущих уже в пределах КНР хэчжэ (сунгарийских гольдов). Но в действительности вопрос оказывается гораздо более сложным. Дело в том, что наибольшее сходство с неолитическими рыболовами и охотниками на морского зверя обнаруживают на северо-востоке Азии отнюдь не перечисленные маньчжурские народы, но соседние с ними нивхи (гиляки), говорящие на совершенно особом «палеоазиатском» языке. Топонимические, а отчасти и историко-археологические данные показывают, что в прошлом палеоазиаты различных групп были распространены в бассейне Амура гораздо шире, чем в настоящее время. Именно они и были скорее всего создателями амурской неолитической культуры.
Что касается маньчжурских народов, то их появление в бассейне Амура представляло собой, по-видимому, длительный процесс, связанный с передвижениями древнетунгусских племен Прибайкалья и Забайкалья в более восточные районы.
Поздние дун-и
Во II—I тысячелетиях до н. э. палеоазиаты, возможно родственные позднейшим нивхам низовьев Амура и Сахалина, обитали на территории Приамурья и Маньчжурии. Впоследствии тунгусы, расселяясь на восток из области своего первоначального формирования, частично оттеснили палеоазиатов на север, частично же ассимилировали их. Современные китайские ученые связывают с палеоазиатами этнические группы «восточных и», упоминаемых в источниках III в. до н. э.—III в. н. э. Здесь необходимо оговорить, что понятие «восточные и» (дун-и) претерпело на протяжении нескольких столетий значительное изменение. Если в период VII — III вв. до н. э. «восточными и» называлось население прибрежных районов Шаньдуна, Чжэцзяна, Цзянсу, то к началу нашей эры, после того как эти районы были уже освоены древними китайцами, в понятие «дун-и» стали включать население Маньчжурии и северных районов Кореи. Для характеристики этнической принадлежности древних насельников Корейского полуострова и Маньчжурии большое значение имеют палеоантропологические материалы из Ситуаныпаня около Цзилиня, Унги на крайнем севере Кореи (около Посьета), датируемые II тысячелетием до н. э., и на о-ве Чходо. Найденные здесь черепа отличаются от северокитайских ко- роткоголовостью и более широким лицом и приближаются к антропологическим типам современных корейцев и маньчжуров. В этой связи интересно отметить, что корейский язык, по мнению некоторых специалистов, обнаруживает известное сходство с алтайскими и, может быть, имеет с ними общее происхождение. Вместе с тем лингвистические, этнографические и антропологические данные указывают на вероятные древние связи населения Кореи, особенно южной, с тихоокеанским островным миром. Возможно, что в формировании корейцев приняли участие по крайней мере три группы племен: палеоазиатская, тунгусо-маньчжурская (язык которой в конце концов возобладал) и южная, говорившая скорее всего на языках индонезийской группы (быть может, близких к языкам древних юэ). Само заселение Кореи могло происходить двумя путями: северным, или материковым (со стороны южной Маньчжурии), и южным, или морским, непосредственно с побережья (либо через Тайвань, Рюкю и Кюсю).
Древнейшие племена Японских островов
В антропологическом отношении ранненеолитические племена Японии, по-видимому, обнаруживали значительное сходство с современными айнами, живущими на о. Хоккайдо и заметно отличающимися по расовому типу, языку, культуре и быту от соседнего японского населения. Как и для айнов, для этих древних насельников Японских островов были характерны такие признаки, как небольшой рост (150—155 см для взрослых мужчин), общая массивность черепа, низкое, умеренно широкое лицо со слабо выступающими скулами, тенденция к широконосости и прогнатизму. Вполне возможно, что уже тогда развивались и другие специфические особенности айнов — волнистые волосы, исключительно сильное развитие третичного волосяного покрова и т. п. Во всяком случае данные палеоантропологии позволяют видеть в ранненеолитическом населении Японии непосредственных предков айнского народа. На разных стадиях культуры дзёмон, кроме того, можно проследить постепенное развитие культовых изображений, орнаментальных мотивов и прочих черт культуры, свойственных современным айнам.
Характер мезолитических и неолитических культур Японии заставляет искать этнические связи ее населения того времени не столько в Восточной, сколько в Юго-Восточной Азии. И в современной культуре айнов есть ряд черт, напоминающих культуры народов тропических частей Азии: ряд элементов обрядности, отравление стрел, тип ткацкого стана, изготовление тканей для одежды из луба и т. д. Многие исследователи уже давно сближали айнов с народами Южной и Юго-Восточной Азии, а также Океании. Этот взгляд получил наиболее полную аргументацию в работах JI. Я. Штернберга, который, подробно проанализировав данные антропологии, археологии, этнографии и языкознания, вскрыл глубокие южные связи айнов. Штернберг относит айнов к «кругу аустронезийских народов» и находит особо тесное сходство их с ближайшими из этих народов, живущими в Индонезии, на Филиппинах и на Тайване. Есть все основания предполагать, что предки айнов, создавшие ранненеолитическую культуру Японии, проникли сюда из Индонезии через цепь островов, образованную Филиппинами, Тайванем и Рюкю.
Зато совершенно несостоятельной надо считать в настоящее время другую концепцию этногенеза айнов, согласно которой они являются потомками древнего европеоидного населения, обитавшего в прошлом на территории Сибири и в дальнейшем вытесненного монголоидами. Защитники этих взглядов видя'г в айнах остатки этих древних европеоидов, оттесненных на Японские острова, и генетически связывают айнов с населением Европы (Бельц, Монтандон, Эйкштедт и др.). Эта концепция была использована в германской расистской литературе для «доказательства» исторической миссии индогерманцев в Азии и получила также распространение в профашистской японской литературе, искавшей «научного обоснования» японо-германского союза накануйе второй мировой войны. В действительности же сходство айнов с европеоидами касается лишь некоторых признаков (главным образом формы волос и третичного волосяного покрова) и отнюдь не свидетельствует об их генетическом родстве. Археологические, этнографические и лингвистические данные также не подтверждают домыслов о европейском происхождении айнов.
Предположительно в середине II тысячелетия до н. э. в южную Японию вслед за айнами проникали также этнически отличные от них племена, имевшие южномонголоидный антропологический тип и говорившие на каких-то малайско-полинезийских языках. К сожалению, при современном состоянии изученности археологии южной Японии их невозможно дифференцировать от айнов ни на археологическом, ни на палеоантропологическом материале.
Третий важный этнический компонент населения древней Японии, который можно усмотреть в носителях энеолитической культуры яёи, представляется связанным с населением северной части Восточной Азии как в языковом, так и в культурном отношении: прежде всего с корейцами, а возможно, и с другими народами алтайской языковой семьи — тунгусо-маньчжурскими и монгольскими.
В японской литературе широко распространена теория, согласно которой современные айны и японцы восходят к существовавшим якобы еще в неолите двум резко различным и территориально обособленным расам — к протоайнской и «протояпонской». Первая считается носительницей культуры дзёмон и помещается на северо-востоке страны; вторая связывается с культурой яёи и юго-западными областями. «Протояпон- ская» раса объявляется, таким образом, создательницей более высокой культуры, и дальнейшая история Японии рисуется как вытеснение ею «протоайнов». Эта теория лишена научных оснований. Анализ неолитических памятников Японии показывает, что ранние неолитические культуры обнаруживают большую общность от Хоккайдо до Рюкю и не могут быть разделены на различные культуры северо-востока и юго-запада.
Древнее неолитическое население Японии должно рассматриваться в качестве не только предков айнов, но в значительной степени и самих японцев, в расовом типе которых как на севере, так и на юге ясно выступают айнские антропологические черты. Появление культуры яёи несомненно отражает установление в это время связей с материком, сопровождавшееся, вероятно, и притоком населения с соседних материковых территорий (через Корею). Процессы эти нашли отражение в расовом составе древнего и современного населения Японии, которое включает австралоидные (айнские), восточномонголоидкые и южномонголоидные компоненты. В языке и культуре айнов и японцев южные (малайско- полинезийские) и северные (корейские, тунгусо-маньчжурские) черты также переплетаются между собой.
