Свадьба в Китае всегда считалась важным семейным событием, особенно в жизни женщины. Сватовство обычно начиналось с взаимного сбора сведений родителями жениха и невесты. Прежде всего узнавали, не состоят ли семьи в родстве и какова степень родства между женихом и невестой. Если это родство третьей и ближе степени по мужской линии, то брак считался безусловно невозможным.
Собранные сведения обе семьи обсуждали на семейном совете (каждая на своем и по возможности скрытно от другой), на котором большую, а иногда и решающую роль играли женщины, особенно бабка (мать матери) в семье жениха и мать в семье невесты. В последние десятилетия перед созданием КНР решающее слово принадлежало отцу — главе* семьи.
В выборе невесты значительную роль играли ее личные качества: работоспособность, знание традиционного ремесла или профессии, воспитанность, здоровье, ловкость и т. п.
При выборе жениха учитывался в основном экономический уровень его семьи и ее общественное положение, затем его физическая крепость и работоспособность, в помещичьих семьях — его ученая степень или должность.
Только разведав, что сватовство будет принято благосклонно, семья жениха направляла сватов к родителям невесты. Кроме профессиональных сватов, в этой роли могли выступать любые доверенные лица, в том числе отец жениха.
По традиции даже в случаях, когда сведения о семье жениха и о нем самом были наиболее благоприятными, отвечать согласием или прямо отказать с первого раза считалось неприличным. Согласие или откаи сообщали во второй или третий приход сватов. Если в третий, решающий приход сватов их усаживали и предлагали угощение, то сама трапеза была символом положительного ответа. Если же сватов еще раз просили «выждать», это было равносильно отказу.
В день сговора обычно устанавливали размер подарков невесте и ее родичам, размер и состав приданого, а также сроки свадьбы. Обычно свадьбу назначали на конец осени, когда урожай снят и реализован.
До официального обручения было принято проводить суанъмин — гадание относительно «соответствия стихий невесты и жениха», или, как в народе говорили, соответствия их бацзы — 8 иероглифов (4 + 4), обозначающих день, месяц и циклические знаки года рождения жениха и невесты. При гадании учитывались системы китайского летоисчисления.
Брак, например, считался невозможным, если невеста родилась в год тигра, а жених в год барана («тигр погубит барана»), зато очень хорошо, если молодые родились в год тигра и дракона, коровы и собаки и т. д. Считалось, что это пары шэн — рождающие, благостные. В противоположность им тигр и баран и т. п. — пары кэ — разрушающие и губительные.
При гадании перед обручением, кроме сопоставления наименования года по животному двенадцатичленному циклу, устанавливали, счастливым ли является соответствие лет по системе ганъчжи (или, как ее называют в народе, цзя-цзы): вторая пара знаков в гадании сответствует одной из «пяти стихий» и «десяти качеств». Например, дерево ян — строительный материал, дерево инь — плодоносящая ветка; вода ян — вода орошающая, вода инь — вода разрушающая, море; огонь ян — солнце, тепло, огонь инь — огонь домашнего очага. И здесь есть пары «шэн» и пары «кэ». Например, если жених родился в год под знаком стихии «дерево», а невеста — в год под знаком «огонь», то брак между ними невозможен, так как «огонь» сжигает «дерево» — «будущая жена погубит мужа»; это пара «кэ». Но если жених родился под знаком «огонь», а невеста — в год под знаком «дерево», то это пара «шэн», так как солнце согреет плодоносящую ветвь и плоды ее будут крупнее и сочнее, — брачный союз этой пары будет награжден многочисленным потомством.
Считалось, что обойти «предсказания» нельзя, так как брак предопределен, каждая пара заранее связана небом. Небесным вершителем брачных дел считался «Подлунный старец» (Юэся лаожэнъ). Ему приносились жертвы в благодарность за «удачный брак». В случае же, если в обход показателей гадания богатая семья решалась заключить брак пары «кэ», то родители жениха (реже сами молодые) приносили жертву в даоской молельне перед изображением «Подлунного старца» и затем оставляли на алтаре две палочки, связанные красным шнуром. Две-
палочки символизировали собой новобрачных, а красный шнурок — «красное дело» — предстоящую свадьбу. Все беды, посланные «Подлунным старцем» за нарушение предначертаний судьбы, должны были пасть не на самих молодых, а на их «заменителей».
Народные суеверия в своекорыстных целях использовались различными шарлатанами. К их числу принадлежали составители гороскопов и гадальщики. Нередко, видя, что семья жениха или невесты зажиточная, гадальщик нарочно подстраивал «несоответствие бацзы» с тем, чтобы за вознаграждение «исправить дело» (как он говорил) или «принять на себя ответственность перед Юэся лаожэнем» (как думали просители) .
За месяц до свадьбы семья жениха направляла подарки родителям, старшим братьям и ближайшим родичам невесты по отцовской линии, ини имели скорее характер знаков почтения, чем передачи материальной ценности. В состав чали {дословно «чайный подарок») входила коробка с разными сортами чая, обрядовые хлебцы, сладости и т. п. Еще до чали семья жениха выплачивала отцу невесты выкуп в денежной форме. В ряде областей выкуп выплачивался в форме «больших подарков», которые подносились позже подарков родичам. Значительная часть денежного выкупа, а также тканей, входивших в «большие подарки», уходила на приготовление приданого.
В приданое входили постельные принадлежности, одежда, утварь и тому подобные предметы, необходимые молодой паре в быту. Торжественная процессия, состоявшая из родичей обеих сторон (особенно невесты), переносила приданое за неделю до свадьбы в дом жениха, где его выставляли для обозрения. Так как многие вещи были сшиты и вышиты невестой, то приданое служило при осмотре показателем ее навыков в рукоделии.
В день свадьбы, назначенный при сватовстве или после внесения выкупа, жених отправлялся в дом невесты. Одетая в свадебный костюм, девушка усаживалась в закрытый паланкин (хуа цзяо). В ряде областей невесту, сидевшую в полном свадебном облачении на кане в средней комнате дома ее отца, относил в паланкин на руках ее старший брат.
Красный, украшенный блестками паланкин, яркий наряд участников процессии, в котором невесту переносили в дом жениха, а также и костюм самой невесты обычно брали напрокат в специальных костюмерных лавках и конторах. Свадьба считалась тем пышнее, чем длиннее была процессия. Поэтому в городах богатые семьи нанимали, кроме носильщиков паланкина, еще и участников процессии, которые несли за паланкином зонты, барабаны и т. д.; на время пути их облачал-т в нарядные одежды, взятые напрокат. По прибытии в дом мужа молодую усаживали в комнате молодых, и в свадебном пире она не участвовала.
В ряде окраинных областей (в Гуандуне, Синьцзяне, Северо-Восточном Китае) в той или иной мере сохранялись так называемые «шутки над молодой».4 Почти повсеместно сохранился и обычай, по которому в комнате молодых собирались женщины — родственницы мужа и разглядывали сидевшую здесь молодую, вслух высказывая свое мнение.
Наутро после первого дня свадьбы молодую знакомили с членами семьи мужа и его ближайшими родственниками по отцу. Наиболее ответственным моментом было знакомство с матерью мужа. Свекровь, уже убедившаяся в том, что жена ее сына сохранила девственность до свадьбы,5 в этот день оценивала умелость молодой, ее навыки в хозяйстве. На третий день после свадьбы происходил обряд встречи родителей молодых (в доме мужа). Этим заканчивается круг брачных обрядов.
В старину в ряде районов по переезде в дом мужа молодая должна была перешагнуть через огонь, что символизировало полный ее переход в «настоящую» семью, однако фактически связь с родной семьей не прерывалась для нее до рождения первого ребенка. Как у многих других народов, молодая навещала свою мать и нередко даже роды проводила у нее. Иногда хуэймынъ, т. е. Обряд возвращения молодой в дом матери, проводился на третий день после свадьбы. Возвращение молодой в дом отца (точнее, матери) на месяц и более было широко распространено в Центральном и Северном Китае. Значительно реже встречалось гостевание молодой у матери после рождения ребенка.
Новая семья, как правило, не была самостоятельной. В большинстве случаев она образовывала лишь новую ячейку в составе большесемейной общины или родственной группы. Таким образом, молодая попадала в положение младшей снохи, наименее самостоятельной в кругу женщин семьи.
Обычаи, связанные с рождением и первыми годами жизни ребенка
Первая беременность всегда является значительным событием в жизни молодой женщины. Особенно важным оно считалось, если не более года отделяло его от дня свадьбы и если старшие женщины семьи и деревенская повитуха «определяли», что ожидается мальчик. Рождение первенца-сына считалось благоприятным предзнаменованием не только для новой брачной пары, но и для всей семьи в целом. Поэтому в хорошей семье старшие женщины (снохи, свекровь) старались оградить будущую мать от тяжелых или вредных работ.
Во время беременности сравнительно рано прекращалась половая жизнь. Боясь нарушить развитие ребенка, молодая зачастую переселялась в дом своей матери, где поступала под опеку бабки. Муж на это время имел право посещения дома тестя, но только в качестве гостя. При этих посещениях семья мужа передавала молодой подарки продуктами, тканями. Однако роды происходили предпочтительней в доме семьи мужа.
Приглашение доктора было явлением редким, что объясняется обычаями, отсутствием врачей, а также крайней бедностью крестьянских масс. Но даже в семьях, где пользовались услугами врача, ребенка обычно принимала опытная полупрофессиональная повитуха. В беднейших семьях роль повитухи мог исполнять и муж. Обычно же роды происходили в отдаленной комнате или отдельной пристройке дома, так как роженица считалась нечистой (в различных местностях на срок от 9 до 30 дней). Дети, незамужние женщины (присутствие которых, по народным суевериям, «затрудняло роды») и мужчины должны были удаляться из дома. Для облегчения родов роженицу водили или заставляли бегать, при этом ее поддерживали, подхватив сзади под мышками, старшие родственницы по мужу. Нередко женщина рожала стоя или сидя на низком табурете, закрытом жесткой тканью. Приняв ребенка, повитуха заворачивала его в халат и, прежде чем передать матери, производила кай-коу — обряд открытия рта, вливая ему несколько капель теплой воды. После этого обряда послед погребался в пределах усадьбы, по возможности тайно. Так же поступали в феодальном Китае и с мертворожденным ребенком, лишь впоследствии извещая местные власти об этом событии.
В провинциях юго-востока и приморья Китая еще в 30-х годах текущего столетия сохранялись следы кувады:6 муж роженицы имитировал роды и послеродовые недомогания (даже если роженица поднялась и начала работать, он оставался в постели несколько дней).
Лучшей пищей для матери в первый после родов день считался «легкий и полезный» отвар из пшеницы или риса. Этот отвар, а затем жидкая каша были основной пищей роженицы в первые четыре дня после родов. Полезным считался также вареный коричневый сахар.
По обычаю рождение ребенка праздновалось семьей на третий день после рождения. Обряд госанъжи представлял собой первый показ ребенка родственникам и знакомым. Ребенка наряжали в халатик, сделанный из одного куска красной ткани. Первыми к нему подходили бабка и дед, затем родичи со стороны мужа, затем свойственники (родичи жены и матери мужа). Родители молодой извещались официально и без такого извещения на празднество не приходили. Затем проводили благодарственное моление предкам и просили их «сохранить нового члена семьи». Основным блюдом на празднестве госаньжи было кушанье из тертых зерен кунжута, яиц и муки, приготовленное без соли. Считалось, что оно способствует восстановлению сил и здоровья матери, а также обилию у нее молока. Родичи и соседи приходили на праздник, принося подарки — пшеницу, сваренные вкрутую и окрашенные в красный цвет яйца, красный сахар и т. п. Корзинка с приношениями обычно была покрыта красной тканью. Состав и размер подарка обычно записывались семьей новорожденного, с тем чтобы иметь возможность отблагодарить дарителей в случае подобного празднества в их семье.
В этот же день дед нарекал ребенку «малое» имя.7 Для мальчика были обычны выспренние имена: фу («богатство»), гуй («знатность»), си («счастье»), лэ («радость») и т. п. Часто имя давалось по событию в семье или соответственно возрасту деда (прадеда или отца) в этот год: люшиэр («деду было 62 года»), ушии («деду стукнуло 51 год, когда родился внук»), лаова («дитя старого человека»). Именами девочек предпочтительно служили названия цветов, реже бабочек, птиц и т. п.
Роженица начинала вставать с постели уже на третий день после родов. К работе она могла приступить по истечении 6—7 дней. В богатых семьях роженица должна была проводить в постели или не выходя из комнаты 10 дней.
Когда ребенку исполнялся месяц, молодая посещала дом своих родителей, где устраивалось (в меньшем размере) празднество, подобное госаньжи.
Когда ребенку исполняется год, обычно празднуют суйсур («годок»). На пра* зднество приглашаются родичи и соседи. По обычаю основными дарителями являются на этот раз родичи по линии матери, приносящие ребенку первый комплект одежды (штанишки, халат, туфли, шапочку). В этот день прежде производилось гадание о будущих склонностях или специальности ребенка. На нити, протянутой поперек люльки, перед ним вешали различные игрушки: писчую кисть, деньги, модели сельскохозяйственных орудий, гонг, а также пластинку белил и румянящую вату. Ребенок силился схватить что-либо из этих предметов. Иногда ему удавалось сорвать с нити игрушку, наиболее привлекшую его внимание. Если это была кисть, то считали, что он будет ученым, если деньги, то купцом, если же белила, то в будущем ему грозят беды от любовных увлечений.
Основную часть забот о ребенке в первые годы несла мать. Только рождение следующего ребенка отвлекало ее. Тогда отец принимал на себя заботы о старшем (особенно если это был сын). Большое участие в жизни мальчика до настоящего времени принимают дяди (братья его матери) и особенно вайцзуму (бабка — мать матери). Они имели законное право обратиться к семье отца с протестом, если отец бил сына, достигшего пятнадцатилетнего возраста, и т. д., в чем вполне правомерно видеть отголоски прошлой обрядности и права, например, авункулата.
Положение женщины в семье и обществе
Положение женщины в семье и в обществе было бесправным не толькс по существу, но и по обычному праву и по Зс чюнодательству, принятому в феодальном Китае. Основанные на упомянутой выше конфуцианской формуле «о трех покорностях», законоположения не только лишали молодую жену равенства с мужем в семье, но даже отнимали у ее семьи право вмешиваться в ее жизнь в доме мужа, заботиться о ней, защищать ее от нападок со стороны других женщин в семье и тем более от деспотизма свекрови.
Враждебное отношение старших снох — жен старших братьев мужа — и особенно свекрови не раз было причиной самоубийства молодых женщин. Если муж высказывал своей жене сочувствие, то этим он «нарушал долг сына», так как косвенно порицал мать. Случаи открытого выступления мужа в защиту жены против тирании его матери были крайне редки.
Свободнее чувствовала себя в семье мужа лишь умелая работница. Однако и в этих случаях все же основную роль играло личное отношение к ней свекрови. Положение молодой в семье мужа несколько улучшалось с рождением сына, особенно если мальчик был первым ее ребенком.
В старом Китае среди обычаев, отражавших положение женщины, следует упомянуть широко известное бинтование ног. Считается, что этот обычай возник в VIII в. в подражание миниатюрной ножке одной из любимейших жен танского императора. Обладание «золотыми лотосами», как называли поэты бинтованную ножку и туфельки соответствующего размера, считалось обязательным признаком красоты (и аристократизма) невесты. Для сохранения маленького размера ноги девочкам с 3—5 лет начинали бинтовать ступни, подтягивая пальцы к пятке полотняным бинтом и втискивая бинтованную ножку в маленький башмачок. Бинтование не прекращало роста ноги, но стопа искривлялась, мостиком выгибался подъем, пальцы как бы врастали в подошву. Первые годы процедура ежедневного перебинтовывания и обмывания ног была мучительной, затем, став привычной, она уже не вызывала боли. Но стоило распустить бинты, как стопа столь же мучительно стремилась принять нормальное положение. Обязательный в аристократических семьях, этот обычай поддерживался и в чиновничьих и купеческих семьях. В бедных семьях девушки участвовали в работе, и потому крестьянки и дочери ремесленников (а далее и рабочих) обычно имели нормальную стопу. Значительное распространение этого обычая в городах связано с «общественным мнением» и, как говорил Jly Синь, рабским подражанием власть имущим. Так женщина лишалась свободы в передвижении (в аристократических семьях женщин носили даже при переходах на сравнительно близкие расстояния). Этот обычай давно начал уходить из жизни. Процесс шел постепенно и стал особенно ощутимым в середине 1930-х годов.
С представлением о том, что женская фигура должна «блистать плоскостью и гармонией прямых линий» связан был обычай стягивания груди. Невесте, т. е. девочке 10—14 лет, туго стягивалась грудь холщовым бинтом, специальным лифом или особым жилетом. Таким образом, приостанавливалось развитие грудей, резко ограничивалась подвижность грудной клетки и кислородное питание организма, резко тормозилось общее развитие организма девушки и способность его противостоять заболеваниям. Бинтование груди постепенно исчезает лишь после создания КНР, в связи со всей перестройкой быта.
Женщины большесемейных групп, связанных родством, или семей, связанных дружбой, часто общались между собой, образуя небольшие замкнутые общественные мирки, мнение которых нередко играло значительную роль в общественной жизни деревни. Однако влияние это сказывалось главным образом на обрядной стороне жизни деревни. В ряде случаев объединение женщин играло и отрицательную роль; именно в этих объединениях разыгрывались настоящие трагедии меж- семейной и внутрисемейной вражды.
Наименее почетным было положение женщин в богатых и аристократических семьях. В помещичьей среде были распространены многоженство и конкубинат (т. е. содержание наложниц). Нередко наложницами помещика становились по принуждению дочери его арендаторов. Сыновья от всех жен участвовали в наследовании после родителей, но преимущество было за старшим сыном. Дети наложниц наследовали отцу с его волеизъявления и в значительно меньшей доле.
Жена не наследовала мужу, но взрослые сыновья обязаны были ее содержать. При разводе дети оставались в семье отца. Для мужчин развод по суду и по обычаю был легким делом. Достаточными поводами для развода считались «дурной характер» жены, непочтительность ее к свекрови, неумелость в хозяйственных делах, болезненность и бездетность. Жену, с которой муж развелся вследствие ее болезненности и бездетности, муж должен был обеспечить материально. Поэтому он часто соглашался оставить у себя бездетную жену, но брал вторую жену. Развод по инициативе жены был невозможен. Разведенная жена могла вступить во второй брак. Женитьба на разведенной проходила при сокращенном круге обрядов. Сохранялись лишь сватовство (иногда даже личное) и свадебная трапеза.
Смерть мужа (а иногда даже жениха) не давала женщине права выйти замуж за другого. В императорском Китае для вдовы считалось позорным покинуть дом мужа, если ее не принуждали к этому родители покойного. В феодально-аристократических кругах открыто поддерживалось мнение, что наиболее почтенна та жена, которая «ушла вслед за умершим мужем», т. е. умерла вскоре после него хотя бы в результате самоубийства. Вторичный брак вдовы был по существу запрещен или считался настолько предосудительным, что, даже если семья мужа выдала вдову замуж, позор падал на женщину, а не на ее родственников, так как считалось, что в загробном мире души супругов встретятся, и тогда душа женщины, не несшей вдовства, должна была «делиться» между душами мужей.
