Вэй Хой


Крошка из Шанхая




Пер. с англ. Е. Кудрявцевой.
Перевод выполнен по изданию
Washington Square Press, 2002
Translated from the Chinese by Bruce Humes


Впервые опубликовано в Китае в 1999 году.


Комментарии – П. Новиков.
Комментарии, отмеченные инициалами Е.К. – Е. Кудрявцева.


Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, случайны.






Крошка из Шанхая  [1] 



Посвящается моим родителям, 

Моему любимому университету Фудань 
[2]









1 Встреча с любовником



Знаешь, на свете белом, столько всего, всего, 
Пейзажей невиданных, чудных. 
Но жажду я лишь одного – 

Любовника, не из занудных 
[3].
Джони Митчелл [4]



Мое настоящее имя – Ники, но друзья зовут меня просто Коко. Как ту знаменитую француженку Коко Шанель [5], которая дожила чуть ли не до девяноста лет. Она мой кумир, конечно, после Генри Миллера [6]. Каждое утро, просыпаясь, я только и думаю о том, как бы прославиться. Это моя единственная мечта, цель существования. Ужасно хочется поразить и потрясти этот город, обрушившись на него шумно и внезапно, как залп фейерверка.
Наверное, все дело в том, что я живу в Шанхае. Город окутан мистическим туманом, погружен в атмосферу слухов и недомолвок и полон легкого презрения ко всему вокруг – отголосок былой эпохи шили янчан - иностранных концессий [7]. Царящий здесь дух чопорности, высокомерия и самодовольства действует на меня непостижимым образом: он и привлекает, и отталкивает.
Что ж, мне только двадцать пять. Год назад вышел сборник моих коротких рассказов. Он не принес ни гроша, но зато привлек ко мне всеобщее внимание. Читатели-мужчины даже стали присылать мне письма с эротическими фотографиями. Три месяца назад я ушла из редакции, окончательно бросила журналистику и вот теперь работаю в затрапезном кафе со странным названием «Зеленый стебель» – эдакая официантка-босоножка в мини-юбке.



***



Среди постоянных клиентов «Зеленого стебля» я приметила высокого красивого молодого человека. Он часами простаивал у стойки с чашкой кофе, читая книгу. Мне нравилось наблюдать за сменой выражения на его лице, за каждым его движением. Казалось, он знал, что я исподволь слежу за ним, но ничего не говорил.
Так и не проронил ни слова до того самого дня, когда вдруг неожиданно прислал мне коротенькую записку, а в ней всего одна фраза: «Я тебя люблю», его имя и адрес.
Этот мужчина, родившийся в год Зайца и на год моложе словно приворожил меня. Трудно сказать, что именно так притягивало в нем, но, думаю, больше всего привлекали непомерная усталость от жизни и тоска по любви, которые я чувствовала кожей.
Мы совершенно разные. Я энергична, амбициозна. Для меня мир – райский сад со множеством спелых и сочных яблок на деревьях, которые я непременно должна съесть, причем сразу и целиком. Он вечно погружен в себя и страшно сентиментален. Для него жизнь – горький, ядовитый плод. Он откусывает его по кусочку и чутко прислушивается, как смертоносная отрава медленно растекается по жилам. Но наша разительная непохожесть только усиливала взаимное влечение с той неизбежностью, с которой притягиваются частицы с разным зарядом. Мы стремительно погружались в любовь.



***



Вскоре после знакомства Тиан-Тиан [8] поделился со мной семейным секретом. Его мать жила где-то в провинциальном испанском городке и на пару с каким-то испанцем владела небольшим китайским ресторанчиком. Оказывается, в Испании можно неплохо заработать, продавая омаров и вонтоны [9].
Отец Тиан-Тиана умер внезапно, довольно молодым. Умер на чужбине, когда поехал в Испанию навестить жену. В свидетельстве о смерти было написано «от инфаркта миокарда». Урну с его прахом доставили домой самолетом компании «Макдоннел-Дуглас». Тиан-Тиан до сих пор помнит тот солнечный день и то, как безутешно рыдала его бабушка – невысокая сухонькая старушка. Она плакала, и слезы беспрерывно текли по ее морщинистым щекам тонкими струйками, словно кто-то отжимал мокрое белье.
– Бабушка уверена, что это убийство. У отца никогда раньше не болело сердце. Все твердит, что его убила моя мать. У нее был любовник, и они были заодно. – Тиан-Тиан посмотрел на меня странным и пристальным взглядом и спросил: – Ты могла бы в такое поверить? Я ничего не понимаю. Просто теряюсь в догадках. Может, бабушка и права. Но что бы там ни было, а мать каждый год присылает кучу денег, так что на жизнь мне хватает.
Он замолчал и начал наблюдать за мной. Его странная история сразу захватила меня: мне вообще нравятся трагические сюжеты со сложной интригой. Еще когда я изучала китайский язык в университете Фудань в Шанхае, то мечтала писать убойные триллеры. В мгновение ока фразочки и словечки вроде «мрачное предзнаменование», «предательский заговор», «кинжал», «яд», «роковая страсть», «безумие» и «мертвенная луна» пронеслись в моей голове. Со щемящей нежностью вглядываясь в его тонкие и прекрасные черты, я впервые поняла причину его постоянной грусти.
– Тень смерти со временем только слегка бледнеет, – сказала я Тиан-Тиану. – Между твоей нынешней жизнью и прошлой болью всегда будет лишь тонкое стекло.
У него в глазах стояли слезы, он с силой сжал пальцы.
– Но я нашел тебя, и теперь ты – моя вера, – произнес он. – Не оставайся со мной просто из любопытства. Но и не бросай сразу.



***



Я переехала к Тиан-Тиану, в его большую квартиру с тремя спальнями, расположенную на западной окраине города. В гостиной была простая и удобная обстановка: у одной стены стояла раскладная софа из ИКЕИ с обивкой из ткани, у другой – пианино фирмы «Штраус». Прямо над ним на стене висел автопортрет, на котором Тиан-Тиан был изображен с непривычно гладкими волосами, будто только что вынырнул из бассейна.
Если честно, этот район мне совсем не по душе. Почти все дороги изрыты колдобинами, а по обеим их сторонам жмутся друг к другу ветхие, убогие лачуги, стоят покосившиеся и облупившиеся рекламные щиты, а между ними громоздятся зловонные кучи мусора. Недалеко от нашего дома есть телефон-автомат. В дождливую погоду крыша кабинки протекает, как «Титаник». Из окна квартиры не видно ни зеленого деревца, ни прилично одетого прохожего, ни клочка чистого неба. В этом унылом месте нельзя думать о будущем.
Тиан-Тиан любил повторять, что будущее – это ловушка для человеческого разума, встроенная в мозг.
На какое-то время после смерти отца Тиан-Тиан утратил дар речи. Он просто не мог говорить. Потом перестал ходить в школу. Из-за одинокого детства он превратился в настоящего нигилиста. Отрицание окружающей действительности выражалось у него преимущественно в том, что он мог часами валяться в постели, читать, смотреть телевизор, курить, философствовать о противостоянии жизни и смерти, духа и плоти, участвовать в телевизионных конкурсах, играть в компьютерные игры и спать. В остальное время он рисовал, ходил со мной на прогулки, ел, покупал продукты, бродил по книжным лавкам и магазинам грампластинок, подолгу сидел в кафе или периодически заглядывал в банк. Когда заканчивались деньги, отправлялся на почту и посылал матери письма в красивых голубых конвертах.
У бабушки он почти не бывал. Ему пришлось переехать, потому что их совместная жизнь превратилась в сущий кошмар. Она буквально помешалась на этой истории с «убийством» в Испании. Ее сердце было разбито, дух сломлен, а лицо поблекло. Но жизнь еще теплилась в тщедушном теле. Она и сейчас живет в своем выстроенном на западный манер доме, предаваясь гневу и проклиная свою злосчастную судьбу и коварную невестку.



***



Суббота. Хорошая погода. Дома тепло. Я просыпаюсь ровно в 8.30. Лежащий рядом Тиан-Тиан открывает глаза. Секунду мы смотрим друг на друга, потом молча целуемся. Наши утренние поцелуи полны нежности, любви и свежести. Прикосновения губ легки, словно две резвящиеся рыбки соприкасаются гладкими, серебристыми боками, танцуя в прохладной воде. Это наш непременный утренний ритуал и единственное проявление взаимного сексуального влечения.



***



У Тиан-Тиана не ладилось с сексом. То ли на почве переживаний по поводу неожиданной и загадочной смерти отца и возникших из-за этого комплексов, то ли по другой причине, но у него ничего не получалось. Помню, как мы впервые оказались в постели, и я вдруг поняла, что он ничего не может. Я была так потрясена, что не знала, смогу ли остаться с ним. Еще со студенческих лет секс всегда казался мне очень важной и обязательной стороной близких отношений (хотя с тех пор мое мнение изменилось).
Осознав свое полное бессилие, он в отчаянии смотрел на меня, с ног до головы покрывшись холодным потом. За двадцать четыре года он впервые был наедине с женщиной.
В сознании любого мужчины сексуальная состоятельность по важности не уступает жизни, а любые отклонения или неудачи порождают мучительные, тягостные переживания и душевную боль. Он разрыдался, я тоже. Всю оставшуюся часть ночи мы целовали, ласкали и баюкали друг друга, шепча нежные слова утешения. Я полюбила его трепетные поцелуи и ласковые прикосновения. Я ощущала кончик его языка у себя во рту, как мороженое, которое тает, слегка обжигая нёбо. Именно он научил меня, что у поцелуя есть душа, что каждый поцелуй неповторим и обладает множеством собственных красок и оттенков.
Он был добрым, ласковым и доверчивым, как дельфин. Он покорил мое дикое сердце безудержным темпераментом. И то, что он был не в силах мне дать – истому и муку сладострастного порыва, счастье соития и завершающий восторг оргазма, – все это потеряло для меня значение.
В книге «Невыносимая легкость бытия» Милан Кундера [10] дал классическое определение любви: «Заниматься любовью и спать с женщиной – две разные страсти. Они не только существуют отдельно, но и противоположны друг другу. Любовь воплощается не в плотском вожделении и жажде совокупления (это чисто телесное влечение может распространяться на бесчисленное множество женщин), а в стремлении мирно спать рядом (обычно с одной-единственной)».
В самом начале наших отношений с Тиан-Тианом я и не подозревала, что когда-нибудь буду чувствовать то же. Однако целая череда последующих событий и появление в моей жизни другого мужчины убедили меня в правоте этого утверждения.



***



Мы встали в девять часов. Тиан-Тиан залез в огромную ванну, а я раскурила первую за этот день сигарету «Майлд Севен». На крохотной кухне приготовила завтрак – яйца, кукурузный отвар и молоко. Летним утром, когда солнечные лучи озаряют окрестности медовым светом, невольно впадаешь в поэтическое настроение. На душе умиротворение и покой. Звуки журчащей воды, доносившиеся из ванной, убаюкивали.
Взяв большой стакан молока, я отнесла его в ванную. Тиан-Тиан нежился в клубах пара, лежа с закрытыми глазами, изредка зевая и открывая рот, словно рыба.
– Ты пойдешь со мной в «Зеленый стебель? – спросила я.
– Знаешь, Коко, у меня идея, – сказал он тихо.
– Интересно, какая? – Я подала ему молоко, но он не взял стакан, а лишь слегка наклонился и отхлебнул.
– Бросай-ка ты эту работу в «Зеленом стебле».
– И что же я буду делать?
– У нас достаточно денег. Необязательно все время работать. Ты могла бы написать роман.
Оказалось, он уже давно обдумывал это. Ему хотелось, чтобы я сочинила роман и произвела настоящий фурор в литературном мире.
– Сегодня в магазинах нет ничего стоящего, одна белиберда, – продолжил он.
– Пожалуй, – ответила я. – Но не сейчас. Хочу еще немного поработать. Иногда в кафе попадаются очень интересные люди.
– Ну ладно, – промямлил он. Это было его излюбленное словечко. Оно означало, что он слышал и понял сказанное, но самому ему добавить нечего.
Мы позавтракали. Затем я одевалась и красилась, одновременно не без изящества расхаживая по квартире в поисках любимой сумки из кожи с пятнами, как на леопардовой шкуре. Он сидел на софе с книгой в руках и, проводив меня взглядом, сказал: «Я позвоню».



***



Город в час пик. Бесконечная череда машин, толпы пешеходов, вечно обуревающие их, но невидимые постороннему взору желания и неисчислимые тайны – все сливается в единый бурный поток, который несется по огромному городу, как стремительная горная река по узкому ущелью. Солнце немилосердно испепеляет улицу, с обеих сторон зажатую небоскребами – этими чудовищными порождениями цивилизации, возвышающимися между небом и землей. На их фоне все тревоги и мелочи повседневной жизни кажутся пылинками, висящими в раскаленном воздухе. Они, как воплощение прагматизма нашего мира, неотступно преследуют нас, словно надоедливый и монотонный мотив.






2 Современный мегаполис



Раньше я видел небоскребы, уходящие ввысь и исчезающие в снежной мгле. И вот, как и при моем отъезде, их контуры снова выплыли из тумана подобно призракам ночи. Тусклый свет пробивался сквозь металлические ребра их каркаса. Мне вновь открылась панорама города от Гарлема до Бэттери, с толпами людей, спешащих куда-то, словно муравьи, с вечной сутолокой и суетой, с пустеющими театрами. И я рассеянно подумал, что же за это время случилось с моей женой?
Генри Миллер



Была половина четвертого, и «Зеленый стебель» пустовал. Одинокий солнечный лучик пронизывал ажурную листву небольшого зонтичного дерева, высвечивая плавающие в нем золотистые пылинки. Внутри кафе был странный полумрак. Здесь, в этом небольшом зале с разложенными на стойке журналами и звучащим из стерео джазом, царила атмосфера далеких тридцатых годов.
Я скучала за барной стойкой. Ужасно тоскливо просто стоять и ничего не делать.
Главный официант старик Ян мирно посапывал в задней комнате. Он был родственником и доверенным лицом босса, дневал и ночевал в баре, распоряжаясь всей выручкой, а заодно и нами.
Мой напарник Паучок воспользовался неожиданным перерывом и решил втихаря заскочить в офис компьютерной фирмы на углу и разжиться у них дешевыми запасными частями. Это был трудный подросток, мечтавший лишь об одном – стать суперхакером. Его вполне можно было назвать недоучкой, потому что, несмотря на IQ в 150 баллов, он так и не закончил факультет компьютерной техники в университете Фудань. Его вышибли оттуда за несанкционированный доступ к базе данных шанхайской системы он-лайновой связи, вскрытие счетов абонентов и пиратское пользование Сетью.
Так мы и работали с ним на пару – бывшая многообещающая журналистка и чокнутый компьютерщик с подмоченной репутацией. Жизнь иногда играет с нами злые шутки. Ирония судьбы – здесь уж ничего не попишешь. Оба не в том месте, не в той роли, но по-прежнему преисполнены Юношеских мечтаний.
От нечего делать я принялась расставлять ароматные белые лилии в большом кувшине с водой. В прикосновении их нежных благоухающих лепестков было что-то манящее и соблазнительное. Я, как и все женщины, неравнодушна к цветам. Но думаю, что однажды подойду к зеркалу и вместо отражения своего лица увижу там ядовитое растение. А мой самый шокирующий и самый популярный роман поведает миру правду о человечестве: о насилии, похоти, радости, бесчисленных тайнах, машинах, власти и смерти.
Тишину прорезал дребезжащий звонок стоящего на стойке старенького дискового телефона. Звонил Тиан-Тиан. Почти каждый день он звонил примерно в этот час, когда мы оба уже изнывали от тоски. «Встречаемся в то же время, в том же месте. Ты сегодня обедаешь со мной», – он говорил торопливо и многозначительно, как будто речь шла о чем-то очень важном.
Вечером я сняла форменную мини-юбку и короткую шелковую блузку и переоделась в облегающую кофточку и брюки. Схватив сумочку, легкой поступью выбежала из кафе. Только что зажгли разноцветные уличные фонари, мерцающие огни витрин блестели, как рассыпавшиеся черепки золотых сосудов. Я шла по улице, влившись в многотысячную толпу людей и машин, снующих взад и вперед, словно по Млечному пути, внезапно расстелившемуся по земле. Наступало самое волнующее и удивительное время в жизни города. Здание «Коттон-клуба» располагалось на углу улиц Хуайхай и Фусин, некоего подобия Пятой авеню в Нью-Йорке или Елисейских полей в Париже. Это двухэтажное здание типично французской архитектуры бросалось в глаза еще издали. Завсегдатаями клуба были или лаовай 
[11] – иностранцы с характерным похотливым блеском в глазах, или миниатюрные и похожие на хитрых лисичек местные красотки. Голубая неоновая вывеска над входом напоминала язву сифилитика в описании Генри Миллера. Нам с Тиан-Тианом ужасно нравилась эта метафора. Наверное, именно поэтому мы и ходили сюда. (Генри Миллер не только написал роман «Тропик Рака», но и дожил до восьмидесяти девяти лет и сменил пять жен. Я всегда считала его своим духовным наставником.)
Я толкнула дверь и вошла. Оглядевшись, заметила сидевшего в углу Тиан-Тиана. Он помахал мне рукой. Я удивилась, увидев рядом с ним совершенно незнакомую модно одетую женщину в топе из блестящей черной ткани с бретельками. У нее на голове был парик, причем весьма вычурный, а крохотное личико покрывал слой переливающейся золотистой и серебристой пудры. Она походила на инопланетянку, только что прилетевшую с далекой неведомой звезды.
– Это Мадонна. Мы вместе учились в начальной школе, – сказал Тиан-Тиан. Решив, что этого, по-видимому, недостаточно, он добавил: – Она была моим единственным другом в Шанхае.
Затем представил меня:
– А это Ники, моя подружка. – Произнося эти слова, он машинально взял меня за руку и притянул ее к себе на колени.
Мы с Мадонной обменялись приветственными кивками и улыбками. То, что мы обе дружили с Тиан-Тианом, бывшим созданием цельным и хрупким, словно бабочка, сразу пробудило в нас взаимную симпатию и доверие. Однако первые же ее слова неприятно поразили меня.
– Тиан-Тиан так много рассказывал мне о вас по телефону. Он может болтать часами. Он от вас просто без ума, я даже начала ревновать. – Она засмеялась низким, слегка гортанным смехом, как актриса в старом голливудском фильме.
Я взглянула на Тиан-Тиана, видевшего с нарочито безразличным видом, как будто все сказанное не имело к нему ни малейшего отношения.
– Он обожает говорить по телефону. На те деньги, что он каждый месяц тратит на телефонные разговоры, можно купить широкоэкранный цветной телевизор, – с притворной беззаботностью произнесла я. И тут же подумала, как вульгарно и пошло измерять все деньгами.
– Слышала, ты писательница, – заметила Мадонна.
– Ну, вообще-то я довольно давно ничего не писала… И меня вряд ли можно назвать писателем. – Мне было немного стыдно: одного желания стать писателем маловато.
Тут вмешался Тиан-Тиан:
– У Коко уже вышел целый сборник рассказов. Это круто! Она все подмечает. И непременно добьется успеха. – Он сказал это спокойно и уверенно, без малейшего намека на лесть.
– Ну, пока-то я работаю официанткой, – произнесла я равнодушно. – А ты? Ты похожа на актрису.
– А разве Тиан-Тиан тебе ничего не говорил? – Она изумилась и, секунду поколебавшись, как будто не зная, как я отреагирую, добавила: – У меня был бордель в Гуанчжоу [12]. Потом удачно выскочила замуж. Мой старик откинул коньки и оставил мне в наследство кучу денег. Так что теперь я наслаждаюсь жизнью!
Я кивнула с деланным безразличием, хотя на самом деле была поражена. Итак, прямо передо мной сидела расфуфыренная богатая вдовушка! Теперь понятно, откуда у нее эти повадки опытной куртизанки и пугающе пронзительный взгляд, невольно наводящий на мысль о пристрастии к героину.
Мы ненадолго замолчали, пока официант подавал заказанные Тиан-Тианом блюда. Он ставил на стол тарелку за тарелкой – мои самые любимые шанхайские деликатесы!
– Если тебе хочется чего-нибудь еще, заказывай, – предложил Тиан-Тиан Мадонне.
Она кивнула в ответ.
– Вообще-то у меня желудок с кулачок, – для пущей наглядности она сжала пальцы. – Я – поздняя пташка. Встаю, когда другие уже ложатся спать, а завтракаю, когда остальные ужинают. И ем очень мало. Из-за этой хреновой жизни мое тело превратилось в кучу дерьма.
– Очень милого дерьма, на мой вкус, – польстил ей Тиан-Тиан.
Пока мы ели, я исподволь наблюдала за Мадонной. Такое лицо бывает только у женщины с богатым и бурным прошлым.
– Будет время, заезжай в гости. Гарантирую и песни, и танцы. И в карты перекинешься, и выпивка найдется. А еще сможешь встретить уйму всякого занятного народа. Я только что заново отделала квартиру. Угрохала полмиллиона гонконгских долларов на одну светомузыку. Получилось шикарнее, чем в этих гребаных шанхайских ночных клубах, – отметила она без тени самодовольства.
У нее зазвонил мобильник. Она вынула телефон из сумочки и перешла на воркующий сексуальный тон.
– Где-где? Бьюсь об заклад, ты в заведении у старика У. Когда-нибудь ты помрешь прямо за игорным столом, маджонг [13] тебя доконает! Сейчас я обедаю с друзьями. Ладно-ладно, поговорим в полночь! – кокетливо закончила она, весело сверкая глазами.
– Звонил мой новый парень, – пояснила Мадонна, выключая телефон. – Он у меня художник, немного сдвинутый. Я вас познакомлю при следующей встрече. Нынешние мужики знают, как умаслить женщину. Поклялся, что умрет в моей постели, – она снова рассмеялась. – Правда или нет, но мне приятно.
Во время этого разговора Тиан-Тиан читал номер «Синьминь Ивнинг Ньюз» и не обращал на нас никакого внимания. Он всегда читает эту газету, чтобы не забывать, что все еще живет здесь. Пожалуй, только это и связывает его с реальной повседневностью Шанхая. Мне же безудержный напор и непрекращающаяся болтовня Мадонны потихоньку начинали действовать на нервы.
– А ты недурна, – сказала Мадонна, бесцеремонно окинув меня оценивающим взглядом. – У тебя не просто привлекательная внешность. В тебе чувствуется то холодное равнодушие, которое так заводит мужиков. Эх, жаль, что я бросила свой бизнес, а то бы сделала из тебя самый лакомый кусочек в городе!
И прежде чем я успела ответить, она снова расхохоталась, да так, что чуть не задохнулась.
– Ладно, ладно, я пошутила.
Она все время нервно закатывала лихорадочно блестевшие глаза. Ее манера держаться выдавала в ней искушенную во всех тонкостях обольщения шлюху, чувствующую себя раскованно и непринужденно в любой компании, но по-настоящему оживлявшуюся только при знакомстве с новым человеком. Эта манера типична для шлюх всех национальностей и всех времен.
– Думай, что говоришь, а то я начну ревновать! – Тиан-Тиан оторвался от газеты, нежно обнял меня за талию и притянул к себе. Мы всегда и везде сидели так, словно сросшиеся сиамские близнецы. Даже там, где это выглядело неуместно.
Чуть улыбнувшись, я взглянула на Мадонну.
– Ты тоже очень красивая. У тебя необычная, своеобразная красота. Не подделка, а подлинная.
У выхода из «Коттон-клуба» она нежно обняла меня на прощание и сказала:
– Дорогуша, мне есть что тебе порассказать. Думаю, пригодилось бы для твоего бестселлера.
И Тиан-Тиана тоже заключила в объятия.
– Мой никчемный малыш, – проворковала она, – береги свою любовь. Любовь – самая сильная штука на свете. И окрыляет, и помогает забыться. Ты кроткое и беспомощное дитя и без любви зачахнешь. У тебя нет иммунитета против жизни. Я тебе позвоню.
Она послала нам воздушный поцелуй, скользнула в белый «Фольксваген Сантана-2000», стоящий у обочины тротуара, и умчалась прочь.
Я задумалась над тем, что она сказала. В ее словах таился глубокий философский смысл, который был ярче света и правдивее истины. Аромат ее поцелуя все еще витал в воздухе.
– Она просто сумасшедшая, – воскликнул Тиан-Тиан. – Но настоящее чудо, правда ведь? Когда я безвылазно сидел в своей комнате, она не давала мне делать глупости, почти насильно вытаскивала меня из норы. Мы с ней катались по полуночным автострадам, курили травку и ошалевшие слонялись по городу до рассвета.
– А потом я встретил тебя. Так было предопределено. Ты совсем не похожа ни на Мадонну, ни на меня. Мы совершенно разные. Ты амбициозна, полна планов на будущее. Твоя уверенность и энергия дают мне силы жить. Ты мне веришь? Я никогда не лгу.
– Идиот, – ласково сказала я, ущипнув его за задницу.
– Сама ты ненормальная, – закричал он, сморщившись от боли.
С точки зрения Тиан-Тиана, любой человек, чье поведение хоть немного выходило за рамки обыденного, заслуживал восхищения. Он с особым пиететом относился к пациентам психиатрических клиник. По его глубокому убеждению, в обществе таких людей считали сумасшедшими исключительно потому, что их интеллект намного превосходил привычные представления о разумном. В его понимании красота вечна только в неразрывном единстве со смертью и безнадежностью, даже со злом. Он восхищался эпилептиком Достоевским; Ван Гогом, в припадке безумия отрезавшим себе ухо; экстравагантным импотентом Сальвадором Дали, гомосексуалистом Алленом Гинзбергом [14] или известной киноактрисой Фрэнсис Фармер, которую в эпоху маккартистской «охоты на ведьм» бросили в психушку и подвергли лоботомии. Среди его идолов – ирландский певец Гэвин Фрайдей [15], всю жизнь накладывавший толстенные слои разноцветного грима, или Генри Миллер, который в самый тяжелый период своей жизни мог попрошайничать у ресторана, вымаливая объедки со стола, или бродить по улицам как нищий, побираясь ради нескольких монет, чтобы хватило на метро. В сознании Тиан-Тиана эти люди уподоблялись диким полевым цветам, распускающимся и буйно цветущим на воле и умирающим в гордом одиночестве.
Ночь окрасила город в мягкие полутона. Тиан-Тиан и я, тесно прижавшись друг к другу, брели вдоль улицы Хуайхай. Казалось, что и рассеянный свет фонарей, и тени деревьев, и готическая крыша здания магазина «Парижская весна», и прохожие, облаченные в блеклую осеннюю одежду, – все плыли куда-то вдаль в ночном сумрачном тумане. Шанхай погрузился в очень редкую и непривычную для этого города атмосферу беззаботности и изысканности.
Я жадно впитывала ее, словно мне в ладони щедро насыпали пригоршню волшебных нефритов или рубинов, с помощью магической силы способных избавить меня от юношеского презрения к условностям и помочь мне забраться в самое нутро этого неприступного города, подобно тому, как самонадеянный червячок пробуравливает себе ход внутрь спелого яблока.
Мне стало весело от таких мыслей. Я схватила Тиан-Тиана за руки и закружила его в бешеном танце на тротуаре.
– Ты романтична и непредсказуема, как приступ аппендицита, – тихо сказал он.
– Это мой любимый фокстрот, – совершенно честно и серьезно ответила я. – Называется «Медленная прогулка по Парижу».
Как обычно, мы дошли до Бунда [16]. Ночью здесь всегда стояла божественная тишина. Мы поднялись на последний этаж отеля «Мир» [17], где когда-то обнаружили тайный ход на крышу – достаточно было пролезть через узкое окно в женском туалете и вскарабкаться по пожарной лестнице. Мы часто забирались туда, и нас ни разу не поймали.
Стоя на крыше, мы любовались силуэтами зданий на обеих берегах реки Хуанпу, подсвеченными огнями уличных фонарей. Особенно нам нравилось смотреть на самую высокую в Азии телевизионную башню – «Жемчужину Востока». Ее длиннющий стальной шпиль дерзко вспарывает ночное шанхайское небо, возвышаясь над остальными зданиями, словно фаллический символ жизнеутверждающей силы этого города. Лениво плещущие волны и качающиеся на них паромы, трава, черная в сумраке ночи, яркие неоновые огни и здания фантасмагорических очертаний (эти осязаемые признаки материального процветания) не более чем гормональные стимуляторы, которыми город накачивает себя до одурения. Все это не имеет никакого отношения к людям, живущим среди этих сооружений. Каждый из нас может кануть в небытие в любой момент – погибнуть в автокатастрофе или умереть от болезни, но наше исчезновение останется незамеченным. Город будет расти и развиваться с непреклонным упорством, не меняя курса, как планета, никогда не сходящая с привычной траектории в необъятных просторах вечности.
Думая об этом, я начинала ощущать себя крохотным муравьем, беспомощно копошащимся на земле.
Однако эти мысли не могли омрачить чудесное настроение, в котором мы оба пребывали, стоя на крыше исторического здания. Мы любовались городом под звуки играющего в отеле джаз-оркестра. Они то набегали как шум прибоя, то стихали вдали. И говорили о любви. Мне нравилось раздеваться до лифчика и трусиков, чтобы обнаженное тело овевал влажный бриз с реки. Может быть, у меня комплекс насчет нижнего белья, или я по природе нарциссистка или эксгибиционистка, а может, еще что-нибудь в этом роде, но я надеялась, что мой вид сможет пробудить в Тиан-Тиане плотское желание.
– Пожалуйста, не надо, – страдальчески проговорил Тиан-Тиан и отвернулся.
Но я продолжала медленно раздеваться, как стриптизерша. Я была словно в горячке. Это странное ощущение ослепляло меня, я больше не думала ни о своей красоте, ни о себе самой, ни о собственной личности. Я будто растворилась. Мне хотелось сочинить новую сказку, сказку, предназначенную только нам двоим – мне и мужчине, которого я боготворила.
Он сидел, прислонившись к перилам ограждения, бесконечно печальный, но преисполненный благодарности, и как завороженный смотрел на танец любимой женщины в лунном свете. Ее обнаженное тело было стройным, как лебединая шея, и одновременно мощным и пружинистым, как у леопарда. Каждое по-кошачьи грациозное движение, каждый изгиб, поворот и прыжок были изящны и невероятно соблазнительны.
– Ну, пожалуйста, милый, попытайся! Возьми меня по-настоящему, любимый, попробуй!
– Нет, я не могу, – беспомощно повторял он, съеживаясь как от удара.
– Ну, тогда я спрыгну с крыши, – сказала женщина с горьким смехом и ухватилась руками за ограждение, словно хотела перелезть через него. Он поймал ее, привлек к себе и поцеловал. Но бушевавшая в нем страсть билась в бессильном теле, не находя выхода. Бренная плоть не успевала за порывами души.
И обступившие нас темные призраки победили… Пыль покрыла нас, и я, и моя любовь захлебнулись ею.



***



Три часа утра. Свернувшись калачиком в огромной удобной кровати, я вглядывалась в лежащего рядом Тиан-Тиана. Он уже заснул или притворялся спящим. В комнате повисла странная тишина. Его автопортрет смотрел на меня со стены. Разве можно было не любить такие безупречные черты?
Лежа рядом с любимым, я снова и снова гладила и ласкала себя, доводя до изнуряющего блаженного оргазма. И в этом сладостном томлении мне уже чудилось грядущее наказание за мои грехи.






3 У меня есть мечта



Перед добродетельными женщинами откроются врата рая, а для порочных открыты все двери.
Джим Стайнман [18]


Женщина, вступающая на писательскую стезю, обычно стремится достичь видного положения в мире, где безраздельно правят мужчины.
Эрика Джонг [19]



Что я за человек? Мать и отец убеждены, что сущий дьявол, начисто лишенный совести. (Уже в пять лет я научилась добиваться своего, упрямо топая ногами, пока не получала вожделенный леденец на палочке.) Учителя, бывший босс и коллеги по редакции журнала считают меня умной, но своевольной, хорошим профессионалом с непредсказуемым характером и невыносимой привычкой с первых кадров фильма или первых страниц детектива догадываться, кто же убийца или чем закончится любовная история. Большинству мужчин я, наверное, кажусь изящной красоткой, мягкой и податливой, как нежный весенний свет, отражающийся на зеркальной глади озера; обладательницей огромных, по-восточному раскосых глаз и длинной стройной шеи, как у Коко Шанель. Но я-то знаю, что на самом деле я всего лишь обыкновенная женщина, и останусь ею, даже если когда-нибудь и стану знаменитой.
Когда была жива моя прабабушка по отцовской линии, она часто говаривала: «Судьба человека подобна нити, удерживающей воздушного змея. Один ее конец здесь, на земле, а другой витает в облаках. От судьбы не уйдешь», или философски вопрошала: «Разве какая-то пора жизни достойнее остальных?»
Эта седовласая, как лунь, тщедушная старушка целыми днями сидела в кресле-качалке, свернувшись калачиком, напоминая клубок белоснежной шерсти. Многие верили, что она обладает пророческим даром. Она точно предсказала шанхайское землетрясение 1987 года, сила которого достигла 3 баллов по шкале Рихтера, и заранее, за три дня, до своей действительной кончины оповестила о ней родственников. Ее фотография до сих пор висит на одной из стен в доме у родителей. Они уверены, что ее чары по-прежнему оберегают их от злых сил. Вообще-то именно прабабушка напророчила мне писательскую карьеру. Как она образно выразилась, звезды – покровители творчества – благосклонны ко мне, а в моем чреве полно чернил, так что я обязательно оставлю свой след в литературе.
Во время учебы в университете я обычно писала письма ребятам, в которых была тайно влюблена. Эти живые и необычайно страстные послания почти всегда помогали завоевать сердце очередного избранника. Работая в редакции журнала, я готовила интервью и материалы, следуя законам беллетристики, лихо закручивая сюжет и пользуясь таким необычным языком, что вымысел казался правдой и наоборот.
Но когда я, наконец, поняла, что попусту растрачиваю свой талант, то бросила высокооплачиваемую работу в журнале. Чем в очередной раз разочаровала моих бедных родителей, повергнув их в отчаяние. Ведь отцу пришлось изрядно подергать за ниточки, чтобы пристроить меня на приличную должность.
– Дитя, неужели ты действительно моя родная дочь? Почему ты платишь нам черной неблагодарностью и упорно наступаешь на одни и те же грабли? – спрашивала меня безутешная мать. – Столько усилий, и все зря!
Моя мама – миловидная, хрупкая женщина, всю жизнь усердно гладила мужу рубашки и наставляла дочерей на путь истинный, который непременно должен был привести их к счастью. Она категорически не признавала физической близости до брака и считала верхом неприличия надевать футболку на голое тело, потому что при этом видно соски.
– Когда-нибудь настанет день, и ты поймешь, что самое главное в жизни – это размеренность, стабильность и реализм. Даже Айлин Чан [20] утверждает, что любому человеку необходима основательность, – говорил отец.
Он прекрасно знал, что я восхищаюсь этой писательницей. Папуля – невысокий коренастый, добродушный профессор, преподающий историю и обожающий хорошие сигары и задушевные беседы с молодежью. Этот безукоризненно воспитанный интеллектуал баловал меня с самого детства. К трехлетнему возрасту он уже приобщил меня к оперному искусству и научил восторгаться «Богемой». Он жил в постоянном страхе, что когда я вырасту, то непременно стану жертвой сексуального маньяка, и был убежден, что «его ненаглядная, дорогая девочка должна опасаться мужчин, и никогда не лить из-за них слез, потому что они этого не стоят».
– Мы думаем совершенно по-разному. Наши поколения разделяет пропасть длиною в век. Давай не будем спорить, ведь это абсолютно бессмысленная трата времени, а просто научимся уважать друг друга, – сказала я ему. – Мне двадцать пять, и я твердо намерена стать писателем. И хотя эта профессия теперь немодная, я попробую вернуть ей былое значение.
Когда я встретила Тиан-Тиана и решила переехать к нему, дома поднялась настоящая буря, по разрушительной силе не уступающая океанскому шторму.
– Ума не приложу, что мне с тобой делать. Нам только остается сидеть и ждать, до чего еще ты докатишься. Мне даже кажется, что ты мне не родная дочь! – голос матери срывался на крик. У нее был такой оскорбленный вид, будто ей дали пощечину.
– Ты огорчила маму, – упрекнул меня отец. – Я тоже разочарован, дочка. Такие девушки, как ты, всегда попадают в беду. Ты говорила, что у этого молодого человека странная семья, что его отец умер при загадочных обстоятельствах. А сам-то он нормальный? На него можно положиться?
– Поверь, я знаю, что делаю, – отрезала я. Поспешно побросала в сумку кое-что из одежды, несколько музыкальных дисков, зубную щетку, прихватила картонную коробку с книгами и ушла.



***



Янтарное солнечное пятно разлилось рядом со стереосистемой на полу кафе подобно луже пролитого виски. После ухода группы безупречно одетых американцев снова наступила тишина. Старик Ян засел у себя в офисе-спальне и орал на кого-то по телефону. Паучок вальяжно прислонился к подоконнику и с жадностью грыз недоеденную кем-то из посетителей шоколадную вафлю. (Он постоянно так поступал, чтобы развить в себе животные инстинкты и чувство самосохранения.) За окном стройной чередой выстроились сикаморы. Город был по-летнему свеж и зелен, напоминая кадр из европейского фильма.
– Коко, а чем ты занимаешься, когда тебе скучно? – спросил Паучок с отсутствующим видом.
– Скучно, это и значит, что нечем заняться, поэтому как можно в это время чем-то заниматься? – резонно возразила я. – Вот как сейчас, например.
– Вчера ночью я просто помирал со скуки и решил заглянуть в чат. Клево, когда можно болтать одновременно с десятком человек.
Я взглянула в его глубоко посаженные, словно вдавленные ложкой, черные глаза.
– Я познакомился в Сети с девушкой по прозвищу Соблазнительница. Непохоже, чтобы это был один из тех парней, которые строят из себя баб. Она сказала, что красива и что до сих пор девственница.
– В наше время девственницы тоже себе на уме, ты разве не знал? – решила я подразнить его. – К тому же любая девушка, не стесняющаяся говорить о таких вещах, просто бесстыдница.
– А по-моему, все, что говорит Соблазнительница, это круто, – продолжил он без тени улыбки. – У нас с ней одни и те же идеалы. Мы оба мечтаем заграбастать уйму денег и путешествовать по миру.
– Уж очень похоже на ту неразлучную парочку из «Прирожденных убийц» [21]. И как же ты собираешься разбогатеть?
– Открою свой магазин или ограблю банк, пойду на панель или подамся в жиголо. Да как угодно! – ответил он почти серьезно. – У меня и план есть.
Он наклонился ко мне и прошептал на ухо такое, от чего я чуть не грохнулась в обморок.
– Да ты что, совсем спятил? Не смей этого делать! – прошипела я с яростью.
Этот придурок собирался ограбить кафе и звал меня в сообщницы. Он приметил, что каждый вечер старик Ян складывает всю дневную выручку в сейф, а относит деньги в банк только раз в месяц. У Паучка был дружок-медвежатник. Он решил и его взять в долю, и с нашей помощью вскрыть сейф, захапать все денежки и смыться. Конечно, это должно выглядеть так, будто ночью в кафе пробрался неизвестный грабитель и обчистил сейф.
Паучок уже и дату назначил: на следующей неделе, во вторник, у него был день рождения. Будто бы случайно мы оба будем работать в вечернюю смену. В честь дня рождения он собирался угостить старика Яна выпивкой. Тот бы вырубился, и все дела.
Услышав этот безумный план, я не на шутку разнервничалась. У меня даже мурашки побежали по спине.
– Очнись, придурок! Брось ты эту затею. Лучше придумай что-нибудь дельное. Погоди-ка, а это часом не Соблазнительница тебя надоумила?
– Тсс… – прошептал Паучок, услышав, что старик Ян закончил свою телефонную перебранку и возвращается в бар. Я прикусила язык, испугавшись, что могу невольно выдать приятеля.
Дверь кафе открылась, и на пороге появился Тиан-Тиан. У меня по телу прокатилась удушливая теплая волна. Он был в серой рубашке, черных вельветовых брюках, в руках книга. Длинноватые волосы растрепаны, близорукие глаза подернуты влагой, сжатые губы чуть изогнуты в улыбке. В общем, более или менее, мой любимый во всей красе.
– Миленок пришел, и… О, как она счастлива, – нараспев и с легкой добродушной издевкой произнес старик Ян с выраженным шанхайским акцентом, с которым обычно исполняют старинные сучжоуские баллады [22]. Вообще-то Ян – добрая душа, хотя и простоват.
Такое приветствие смутило Тиан-Тиана. Я принесла ему капуччино и ободряюще пожала руку.
– У нас еще целых сорок пять минут, – сказал он тихо, глядя на часы. – Я подожду, когда ты закончишь.



***



– Паучок просто свихнулся на мысли о деньгах, – говорила я, яростно жестикулируя из-за обуревающего меня беспокойства. На маленьком круглом столике, за которым мы с Тиан-Тианом на китайской шахматной доске играли в «четыре из пяти», горела одинокая свеча, и на противоположной стене преувеличенные взмахи руки превращались в театр теней.
– Когда умным людям приходит в голову мысль совершить преступление, это похуже укуса бешеной собаки, – развивала я мысль. – Они будут грабить банки с помощью компьютеров, взрывать самолеты и корабли, использовать невидимое секретное оружие для уничтожения людей, даже не остановятся перед тем, чтобы вызвать эпидемию или спровоцировать трагедию. Если в 1999 году действительно наступит конец света, его устроят именно такие безбашенные придурки.
– Ты проиграешь. У меня скоро будет четыре из пяти, – Тиан-Тиан указал на шахматную доску, пытаясь привлечь мое внимание к игре.
– Рассудок – это дар, а безумие – инстинкт. Но пользоваться ими ради наживы непростительно. – Мой полемический задор понемногу угасал. – В итоге гений может натворить больше бед и глупостей, чем полный идиот. Когда мы выходили из «Зеленого стебля», там стояла подозрительная, гробовая тишина. Мне даже было слышно, как я моргаю. Наверное, скоро произойдет убийство или еще что-нибудь ужасное. У меня тревожное предчувствие.
– Тогда увольняйся, сиди дома и пиши, – спокойно сказал Тиан-Тиан.
Слово «дом» звучало в его устах совершенно естественно. Это жилище из трех спален и гостиной, где стоял запах подгнивших фруктов, сигаретных окурков, французских духов и алкоголя, полное книг, музыки и наших безудержных фантазий, крепко держало нас обоих. Его атмосфера окутывала, словно волшебный туман колдовского леса. Сколько ни пытайся разогнать его, – он снова сгущается вокруг. Обжитое нами пространство было более реальным, прочным и осязаемым, чем обычный дом.
Пойдем домой. Настало время проникнуть в суть вещей. Начни писать. Пора вступить на тернистый путь творчества, прихватив мечты и любовь вместо багажа. И пиши, пиши неустанно, безупречную прозу, роман за романом. И пусть в них будет острота и страсть, интригующая завязка, напряженное действие, нарастающая и мощная кульминация и неожиданная долгожданная развязка. Пусть они звучат так, будто самая знаменитая певица мира стоит на вершине Эвереста и во всю мощь своего дивного голоса поет одну из прекраснейших арий на свете.
Будто неведомая сила внушила мне эту мысль. Невидимая рука стремительным росчерком пера написала это у меня перед глазами. Тиан-Тиан заставил меня пообещать, что завтра утром я позвоню старику Яну и уволюсь.
– О'кей, – согласилась я. Уйти с работы, покинуть кого-нибудь, распрощаться с прошлым. Для такой, как я, расставание превратилось в инстинкт, оно давалось мне легко. Мне суждено двигаться по жизни от одной цели к другой, доходить до предела и снова отправляться в путь.
Чтобы польстить моему самолюбию, Тиан-Тиан продолжил:
– Как только я увидел тебя в «Зеленом стебле», сразу понял, что из тебя выйдет настоящая писательница. Ты смотришь прямо в душу, и в том, что ты говоришь, столько подлинного чувства. Ты очень наблюдательна, видишь каждого посетителя насквозь. Я как-то слышал, ты говорила с Паучком об экзистенциализме и магии вуду.
Я нежно обняла Тиан-Тиана. Его слова согревали меня лучше любой ласки, ни одному мужчине до него этого не удавалось. Часто, слушая его завораживающий голос, глядя ему в глаза, любуясь его губами, я испытывала необыкновенный прилив чувственности, который подхватывал меня, словно бурный поток.
– А еще что? Продолжай. Мне нравится слушать тебя, – пробормотала я, целуя его в мочку уха.
– А еще… тебя невозможно провести или вызвать на откровенность. Наверное, у всех одаренных писателей раздвоение личности. То есть, я имею в виду, что они не очень надежные люди.
– Что тебя беспокоит? – озадаченно спросила я, отрывая губы от его уха.
Тиан-Тиан покачал головой.
– Я люблю тебя, – сказал он, легко обняв меня за талию и положив голову мне на плечо. У самой шеи я ощутила прикосновение его трепещущих ресниц. И снова теплая волна неизъяснимой нежности наполнила сердце. Наши руки сплелись, мои – скользнули на его ягодицы, его – легли мне на живот. Так мы и замерли лицом к лицу, глядя друг на друга, как на свое отражение в холодной водной глади зеркала.



***



Позже, когда он заснул, свернувшись калачиком в кровати, я еще долго лежала в задумчивости, обняв и прижавшись к его спине. Все это время его упрямство и уязвимость оставались для меня необъяснимой загадкой. Сама не знаю почему, но я считала, что отвечаю за него, и меня мучила совесть.



***



На самом деле в день рождения Паучка в «Зеленом стебле» не произошло ровным счетом ничего страшного. Не было ни профессионального вора, ни ограбления, ни хитроумного плана – даже пылинки не пропало. Все шло своим обычным чередом. Старик Янь по-прежнему спокойно и беззаботно пересчитывал выручку по вечерам, давал нагоняи персоналу, ругался по телефону и храпел в задней комнате. Сменившая меня официантка оказалась ничуть не хуже, а вскоре после этого Паучок бесследно исчез вместе со всеми своими коварными замыслами в неизвестном направлении.



***



Я всерьез засела за книгу. Ни на что другое просто не хватало времени. Мне приходилось все время подстегивать воображение и ждать, когда из этого мучительного, сводящего с ума безмолвия проступят очертания будущего сюжета и действующих лиц. Тиан-Тиан прислуживал мне, как верный раб, всеми силами пытаясь помочь мне реализовать мой волшебный дар и создать что-то подлинное и стоящее. Это стало смыслом его жизни.
У него появилась новая страсть – ходить за покупками в супермаркет. Подобно родителям, мы добросовестно посещали супермаркеты «Топс», набивая тележку всякой вкусной снедью и разными хозяйственными мелочами. И хотя медики предупреждают, что такие продукты, как шоколад и попкорн, страшно вредны для здоровья, именно они нам и нравились.
Дома я раскладывала перед собой девственно чистые листы бумаги, которым в скором времени предстояло стать рукописью, и иногда, как бы невзначай, поглядывала на себя в маленькое зеркало: проверяла, не проступает ли уже на лице выражение мудрости и знания человеческой природы, отличающее любого настоящего писателя. Тиан-Тиан неслышными шагами ступал по квартире, заботливо наливал мне содовую, готовил фруктовый салат со специальной заправкой, отламывал дольки от плитки шоколада «Дав» и кормил меня ими, чтобы лучше думалось; придирчиво выбирал музыкальные диски, чтобы они будоражили творческую фантазию, но не отвлекали, и регулировал кондиционер. Огромный письменный стол был уставлен блоками сигарет «Майлд Севен», они громоздились друг на друге подобно кирпичной кладке, завален книгами и пачками писчей бумаги. Я совсем не умела пользоваться компьютером и не собиралась учиться.
Я придумала уйму заголовков для будущих книг. По моему замыслу все произведения должны были иметь глубокое содержание и привлекательную, эротичную обложку.
Инстинкт подсказывал, что следует писать о Шанхае на рубеже веков. Об этом жизнелюбивом городе, об окружающей его ауре призрачного счастья, о новом поколении, которое он вскормил, о вульгарной, сентиментальной и таинственной атмосфере, царящей в его переулочках и аллеях. Это уникальный азиатский город. Начиная с тридцатых годов прошлого века в нем сохранялась и развивалась культура, представлявшая собой своеобразный сплав китайской и западной цивилизаций. И сейчас город захлестнула вторая волна, пришедшая с Запада. Описывая Шанхай, Тиан-Тиан как-то употребил слово «постколониальный». Разноязыкая и пестрая толпа посетителей «Зеленого стебля» напоминала мне о временах расцвета старомодных салонов с их изысканной светской болтовней. Но все меняется, и современный Шанхай похож на любой другой многонациональный город.
Написав удачный, с моей точки зрения, абзац, я обычно с чувством и выражением читала его Тиан-Тиану.
– Моя дорогая Коко, ты уловила самую суть. Своим творчеством ты способна создать вымышленный мир, гораздо реальнее того, в котором мы живем. Подожди-ка… – Он схватил мою руку и прижал ее к своей груди, поближе к сердцу. Оно билось под моей ладонью. – Гарантирую, это тебя вдохновит, – добавил он.
Часто Тиан-Тиан ни с того ни с сего покупал мне подарки, как будто ему доставляло удовольствие тратить деньги на красивые, но совершенно бесполезные вещи.
Но мне-то были нужны не подарки, а он сам. Дождусь ли я того дня, когда мы станем близки?
Чем сильнее любовь, тем острее боль плоти.



***



Однажды ночью мне приснился эротический сон. Мне привиделось, что мое обнаженное тело сплелось в какой-то дикий клубок с телом мужчины в темных очках. Наши конечности извивались как щупальца спрута, а золотистые волосы на его теле маняще щекотали кожу, от чего меня бросало в жар. Где-то вдали звучал мой любимый джаз. Потом музыка внезапно оборвалась, и я проснулась.
Воспоминания об этом сне невольно порождали угрызения совести. А затем я вдруг подумала: что занимало Тиан-Тиана в последнее время? Он был больше меня увлечен будущей книгой. Это превратилось у него в навязчивую идею. Возможно, моему творчеству суждено сыграть роль гормонального стимулятора, способного усилить связывающую нас необъяснимую и ущербную любовь? Было ли это добрым знамением, благословением свыше… или наоборот? Кто знает!…
Я не могла избавиться от этих мыслей, потом вдруг повернулась к Тиан-Тиану и заключила его в объятия. Он мгновенно проснулся, увидел следы слез у меня на лице и, не задавая вопросов, не произнося ни единого слова, начал нежно и бережно ласкать мое истомившееся тело. Никто не учил его, но он мог сделать так, что я возносилась к небесам. Не плачь. Не говори о расставании. Я просто хочу улететь с тобой по другую сторону ночи.
Бренность и горечь нашей жизни неизбывны, а от романтических грез не остается и следа.






4 Искуситель



Я из Берлина, и твоя любовь мне принадлежит. Ночь близится, сомкни, любимая, объятия, и воспарим.
Борис Брахт



Мадонна пригласила нас на тематическую вечеринку в стиле ретро под названием «Возвращение авеню Жоффр», которую устраивали на последнем этаже небоскреба на углу улиц Хуайхай и Яньдан. Авеню Жоффр, а ныне улица Хуайхай, была старинным бульваром, символом шанхайского романтического прошлого тридцатых годов. В атмосфере постколониального увлечения былыми нравами, возрождающегося интереса к старинным традиционным одеяниям, ципао 
[23], плакатам с изображениями волооких красавиц, рикшам и джазовым оркестрам, то есть ко всем атрибутам прежней вальяжной жизни, снова входящим в моду, этот бульвар бархатной лентой обвивал измученное ностальгией сердце Шанхая.
У Тиан-Тиана было скверное настроение, но он все-таки пошел со мной. Как я уже говорила, мы были неразлучны, тенью следуя друг за другом, как сиамские близнецы.
Я в стилизованном ципао и Тиан-Тиан в традиционной чжуншань 
[24] вошли в кабину лифта. «Подождите, пожалуйста!» – раздался вдруг незнакомый голос. Тиан-Тиан придержал рукой уже закрывающиеся двери лифта, и в кабину, обдав нас ароматной волной одеколона «Си-Кей», скользнул высокий мужчина, судя по внешности, приезжий из Европы.
Откуда-то сверху падал бледный, розоватый свет. Стоя между двумя мужчинами и машинально следя за почти неуловимым мельканием индикатора этажей скоростного лифта, я на мгновение утратила чувство реальности от легкого головокружения. Невольно взглянув на стоящего рядом высокого иностранца, я отметила про себя равнодушно-безразличное и одновременно чувственное выражение его лица, выдававшее опытного плейбоя.
Двери лифта неслышно разошлись в стороны, и меня оглушил шум, крепкий запах табака и человеческих тел. Высокий незнакомец улыбкой дал понять, что пропускает меня вперед. Мы с Тиан-Тианом миновали прикрепленную к стене пластмассовую вывеску «Авеню Жоффр» и, отодвинув тяжелую бархатную портьеру, вошли в зал. Нашему взору предстало море лиц. Гости танцевали под декадентскую музыку прошлых лет.
Мадонна шла нам навстречу, излучая радость, словно электрическая лампочка в тысячу ватт. Ее подвижное, необычайно оживленное лицо напоминало фосфоресцирующее глубоководное существо.
– Дорогие мои, ну наконец-то! О боже, Марк, как дела? – Она непроизвольно приняла кокетливую, сексуальную позу, обращаясь к шедшему за нами незнакомцу. – Поди-ка сюда. Я хочу тебя кое с кем познакомить. Это Марк, из Берлина. А это мои друзья Тиан-Тиан и Коко. Между прочим, Коко у нас писательница.
Марк вежливо протянул руку: «Привет». Прикосновение теплой, сухой ладони было приятным. Тиан-Тиан уже отошел от нас и курил, усевшись на софе и рассеянно уставившись в пустоту.
Мадонна пришла в полный восторг от моего черного атласного ципао (сделанного вручную на одной из шелкопрядильных фабрик в Сучжоу, правда с несколько претенциозной вышивкой на груди в виде огромного розового пиона). Она похвалила, назвав ку – «крутым», и старинный костюм Марка западного покроя с плотным облегающим шею воротником и тремя петлицами. По словам Марка, он купил этот костюм по баснословной цене у наследника какого-то шанхайского капиталиста. И хотя костюм был немного поношен, все же имел весьма аристократичный вид.
Подошли другие гости.
– Это мой приятель Ай Дик. А это Номер Пять и Сиси, – быстро представила их Мадонна.
Длинноволосому парню по имени Ай Дик на вид нельзя было дать и восемнадцати. Однако он уже стал настоящей знаменитостью в Шанхае, прославившись своими авангардистскими работами. У него и в самом деле есть недурные карикатуры. Именно его талант изначально и привлек Мадонну. Должно быть, его неординарная, чуть блеклая и детская манера письма пробудила в ней материнский инстинкт.
Номер Пять – походил на ходячую рухлядь. Он и его вырядившаяся в мужскую одежду подружка Сиси – оба в пиджаках и галстуках – были весьма странной и колоритной парочкой.
Марк пытливо посмотрел в мою сторону и, чуть помедлив, подошел.
– Может, потанцуем? – предложил он.
Я оглянулась туда, где на софе, стоящей в углу, расположился Тиан-Тиан. Он сидел, опустив голову. В руках – маленький пластиковый пакетик с несколькими унциями марихуаны. Перед очередным приступом хандры он всегда до отупения пичкал себя марихуаной.
– Ладно, – вздохнула я.
Со старомодной виниловой пластинки в игральном автомате, сквозь шуршание и потрескивание, доносился чудный золотой голос Чжоу Сюань [25], исполнявшей «Времена года». Ее пение неожиданно растрогало меня до глубины души. Марк двигался, полуприкрыв глаза, и, казалась, наслаждался танцем. Краем глаза я видела фигуру Тиан-Тиана, свернувшегося калачиком на обширной софе и тоже устало прикрывшего глаза. От красного вина и косячка всегда развозит. Я была уверена, что Тиан-Тиан уже заснул. Он почему-то быстрее засыпал среди людского многоголосья и призрачных теней.
– Ты где-то витаешь, – неожиданно произнес Марк по-английски, но с заметным немецким акцентом.
– Неужели? – рассеянно ответила я.
Его глаза блестели в темноте, как у притаившегося в чаще хищника, излучая невероятно притягательную энергию, которая шла откуда-то из глубины его существа мощным потоком и фокусировалась в них, словно в линзе. Типичный взгляд белого мужчины. Он удивительным и странным образом действовал на меня.
Костюм Марка был безупречно отутюжен, опрятен и элегантен, волосы обильно напомажены, и выглядел он как сложенный, новехонький зонт.
– Я смотрю на моего приятеля, – сказала я.
– Похоже, он прикорнул, – слегка улыбнулся Марк. Его улыбка пробудила мое любопытство.
– Тебе кажется это забавным? – поинтересовалась я, употребив вместо «забавный» французское слово.
– Ты перфекционистка [26]? – он неожиданно сменил тему.
– Понятия не имею. Я не всегда сама себя понимаю. А почему ты спросил?
– Твоя манера танцевать наводит на эти мысли, – ответил Марк. Он производил впечатление чувствительного, но уверенного в себе и самодовольного человека. На его лице промелькнула улыбка, больше напоминающая ухмылку.
Заиграли джаз, и мы стали танцевать фокстрот. Все вокруг погрузилось в неоклассический, подернутый зыбким сине-фиолетовым туманом мир, сотканный из атласа, шелка и миткаля. Я без устали кружилась в этом водовороте счастья и беззаботности.
Когда музыка смолкла и все разошлись, включая Марка, на софе никого не оказалось. Тиан-Тиана нигде не было видно. Мадонна тоже куда-то испарилась. На мой недоуменный вопрос Номер Пять сообщил, что Мадонна и Ай Дик только что уехали, а Тиан-Тиана он видел на софе буквально минуту тому назад.
Вскоре появился Марк, который принес, мягко говоря, не самую плохую новость на свете. Оказалось, что Тиан-Тиан рухнул в мужском туалете прямо рядом с писсуаром, но, к счастью, не порезался и не сблевнул. Он, должно быть, заснул на ходу. Марк помог мне дотащить его до выхода и вынести на улицу, а затем поймал такси.
– Поеду вместе с тобой, – решил он. – Тебе одной все равно не справиться.
Я взглянула на Тиан-Тиана. Он вырубился напрочь. Несмотря на хрупкое телосложение, в бессознательном состоянии он весил как упитанный молодой слоненок.
Было два часа ночи. Такси мчалось по пустынным городским улицам. За окном мелькали небоскребы, витрины магазинов, неоновые вывески, рекламные щиты, одинокие фигуры загулявших прохожих. В этом городе, который никогда не смыкает глаз, всегда происходит что-нибудь таинственное.
Сильный запах алкоголя, накатывавший на меня волнами, чередовался со стойким ароматом одеколона «Си-Кей», который настырно проникал в легкие. Я была опустошена. Из двух сидевших рядом со мной мужчин один был в полной отключке, другой упорно молчал. В этой напряженной тишине я лишь замечала промельк теней за окном и чувствовала пристальный, исподволь изучающий меня взгляд.
Машина подъехала к дому. Мы с Марком перетащили Тиан-Тиана по лестнице к нам в квартиру, положили на кровать, и я накрыла его одеялом.
Марк ткнул пальцем в письменный стол:
– Значит, здесь ты и работаешь?
Я утвердительно кивнула.
– Совсем не умею пользоваться компьютером. К тому же, говорят, от него бывает рак кожи. Я слышала, компьютеры превращают людей в одержимых и неуравновешенных пессимистов, боящихся выходить из дома. Во всяком случае…
Я вдруг осознала, что Марк приближается ко мне, а с лица у него по-прежнему не сходит эта самоуверенная чувственная улыбка.
– Было очень приятно с тобой познакомиться. Надеюсь, еще увидимся. – Он слегка, на французский манер чмокнул меня в обе щеки, пожелал доброй ночи и уехал.
У меня в руке осталась его визитная карточка. Там были указаны адрес и телефон его фирмы – какой-то международной, принадлежащей немцам, инвестиционной компании с офисом на улице Хуашань.






5 Ненадежный человек



Что бы ни говорили о сексе, его не назовешь достойным занятием.
Хелен Лоренсон [27]



Мое восхищение высокими мужчинами отчасти объясняется собственным тщеславием, отчасти порождено неприязнью к одному из бывших приятелей, который был просто мужичок с ноготок.



***



Он был ростом чуть больше 160 сантиметров, с невыразительным лицом, парой дешевых очков на носу и показным пылом новообращенного христианина. (Правда, потом оказалось, что на самом деле он был приверженцем манихеизма [28] или зороастризма [29].)
Сейчас уж и не припомню, что я в нем нашла. Наверное, меня привлекла его эрудиция и способность наизусть цитировать пьесы Шекспира на оксфордском английском. Он мог три дня напролет просиживать на лужайке за статуей Мао прямо в центре университета Фудань и без умолку говорить о рождении Иисуса Христа в хлеву и о том, что это символизировало истину.
Газонная трава щекотала и будоражила кожу сквозь тонкую юбку, лизала бедра шершавым языком. Наши лица обвевал легкий ветерок. Он все говорил и говорил, как одержимый. А я, поддавшись гипнотическому влиянию его одержимости, внимала каждому его слову. Порой казалось, что мы проведем на этой лужайке семь дней и семь ночей, пока на нас не снизойдет нирвана.
Итак, не обращая ни малейшего внимания на его небольшой рост, я решила отдаться во власть его пылкой, искушенной души. (Наверное, мне до скончания века суждено влюбляться в начитанных, талантливых, наделенных ораторским даром умников. Даже представить себе не могу, чтобы я запала на мужчину, который не в состоянии с ходу вспомнить, по меньшей мере, десять пословиц, пять философских изречений или имена хотя бы трех композиторов.) Конечно, я очень скоро поняла, что с той зеленой лужайки перебралась прямо в тинистое болото, в котором и увязла.
Он был не просто религиозным фанатиком, но вдобавок еще и сексуальным маньяком, обожавшим пробовать со мной самые изощренные позы из порнофильмов. Его бурная фантазия и разыгравшееся больное воображение рисовали сладострастные картины: он сидит где-то в темном углу и, смакуя каждое движение, наблюдает за тем, как меня насилует какой-нибудь неотесанный плотник или водопроводчик. Даже в автобусе, по дороге к его родителям, он не мог удержаться, чтобы втихаря не расстегнуть ширинку и не засунуть туда мою руку. Его ликующий член, едва прикрытый большой газетой, просто слюнки пускал от удовольствия. Все это казалось мне очень грустным и совершенно безнадежным, как сцена из «Ночи в стиле буги».
Затем выяснилось, что он еще и патологический лгун (даже чтобы встретиться с приятелем за чашкой чая, врал, что идет в киоск за газетой) и алчный клоун (беззастенчиво компилировал статьи из отрывков чужих произведений и публиковал их в Шэньчжэне [30] под собственным именем). Это переполнило чашу моего терпения, особенно если учесть, что виновником всех этих неприятностей был невзрачный коротышка. Я чувствовала себя обманутой. Воображение сыграло со мной злую шутку, ослепив и лишив рассудка. И я бросила его, придавленная собственным унижением.
– Ты не можешь уйти вот так! – кричал он мне вслед из спальни.
– Ты мне отвратителен, – выпалила я.
Перед первым свиданием заботливая мать всегда предупреждает дочь, что нельзя верить мужчинам. Но все увещевания, продиктованные самыми благими намерениями, в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Женщина способна осознать свое место в этой жизни и постичь истинный порядок вещей, только когда взглянет на мужчин и населяемую ими половину мира с высоты житейской мудрости и опыта.
Он все время названивал мне в общежитие. Сидевшая внизу у телефона пожилая консьержка из Нинбо [31] снова и снова надсадно кричала, подзывая меня к аппарату: «Ники, тебе опять звонят. Тебе звонят, Ники!» Затем, когда я приезжала на выходные к родителям, этот непрекращающийся кошмар настигал меня и там. Он беспрестанно звонил родителям домой, упрямо отказываясь смириться с поражением, пока я не возьму трубку и не поговорю с ним. Доходило до того, что его хулиганские звонки будили всех нас в три часа ночи. Так продолжалось до тех пор, пока нам не удалось поменять номер телефона. К тому времени мама совершенно разочаровалась во мне и даже не хотела со мной разговаривать. В том, что ко мне пристало такое дерьмо, она винила только меня. Это именно я сделала неправильный выбор, приняла сорняк за садовый цветок. С ее точки зрения, нет ничего унизительнее для женщины, чем ошибиться в выборе мужчины.
Самой безумной и излюбленной выходкой бывшего дружка была такая – подкараулить меня где-нибудь у университета, на дороге или в подземном переходе, и неожиданно громко выкрикнуть мое имя посреди многолюдной толпы. Его лицо при этом дрожало от нервного возбуждения, глаза прятались за дурацкими очками. Как только я оборачивалась, он мгновенно скрывался за деревом или в ближайшем магазинчике, словно жалкий каскадер из дешевого фильма.
В ту злосчастную пору моей самой заветной мечтой было пройтись по улице в обнимку с полицейским. Вконец измученное сердце отстукивало сигнал SOS. Вскоре после поступления на работу в редакцию я использовала журналистские связи и завязала знакомства в административном отделе городского совета. При содействии друзей я добилась, чтобы моего «бывшего» очень серьезно предупредили через полицию. Поскольку он не был настолько безрассудным, чтобы ссориться с полицией и властями, то, слава богу, оставил меня в покое.
После этого я побывала на приеме у одного своего знакомого психолога по имени Дэвид У, подрабатывавшего в юношеском центре.
– Отныне и навсегда с коротышками покончено, – заявила я, сидя в кресле, которое действовало на меня просто гипнотически. – Такие парни больше никогда не переступят моего порога. С меня хватит! Конечно, я насквозь испорченная девчонка, по крайней мере так считает моя мать. Наверное, у нее есть для этого основания. Я ни разу ничем не порадовала ее, только огорчала.
Психолог с умным видом объяснил мне, что борьба двух начал в моей душе – женского и писательского – неизбежно обрекает меня на хаос. Все художественно одаренные люди слабовольны, беспомощны, противоречивы и непоследовательны, импульсивны, наивны, склонны к мазохизму, нарциссизму, эдиповым комплексам и тому подобным вещам. Мой бывший дружок, как сказал У, просто затронул сразу несколько подобных струн в моей душе, от беспомощности до мазохизма и нарциссизма. Что же касается моего желания вечно каяться перед матерью за собственные прегрешения, то это будет постоянным эмоциональным рефреном моего существования до конца дней.
– А в отношении роста, – продолжал Дэвид, солидно откашлявшись, – думаю, он действительно влияет на поведение взрослого человека, особенно мужчины. Мужчины маленького роста гораздо активнее стремятся к самореализации, чем высокие. Например, они прилежнее учатся, стараются заработать больше денег, упорнее добиваются победы над соперниками и, кроме того, всегда стараются покорить самых прекрасных женщин, чтобы самоутвердиться и доказать окружающим собственную мужскую полноценность.
Вот Шон Пенн совсем невысокого роста, правда ведь? Но он один из талантливейших актеров Голливуда, его любила Мадонна [32], хотя он привязывал эту самую сексуальную женщину планеты к кожаному креслу и измывался над ней, как дикарь. И таких примеров великое множество. Подобных мужчин невозможно забыть.
Он сидел в залитой вкрадчивым светом комнатке, отрешенный от мира и погруженный в размышления. И поскольку он слишком часто разговаривал с пациентами как посланник Бога на земле, его лицо почти утратило реальные черты. Он ерзал в большом кожаном кресле, которое изредка приглушенно и печально вздыхало. Несмотря на духоту, в комнате буйно разрослись несколько карликовых деревьев в горшках и роскошный бамбук, сочно зеленеющий круглый год.
– Ну, допустим, – сказала я, – нельзя судить о способности мужчины к любви только по его росту. Но мне хочется забыть всю эту историю как можно скорее. В жизни многое можно предать забвению. Что до меня, то чем неприятнее опыт, тем скорее я стремлюсь выбросить его из памяти.
– Вот именно поэтому ты – хороший писатель. Писатель может распрощаться со своим прошлым, облекая его в слова и выплескивая на бумагу, – благожелательно заметил Дэвид.






6 Благоухающая ночь



Ночь – это движение.
Дилан Томас [33]



Похолодало, город остекленел, превратившись в огромную прозрачную глыбу. На юге осень чиста, светла и навевает романтическое настроение.



***



В один ничем не примечательный вечер позвонил Марк. Услышав в телефонной трубке мужской голос с заметным немецким акцентом, я подумала: «А вот и высокий европеец объявился!»
Мы обменялись банальными любезностями, поговорили о том, какая чудная нынче погода и что этой осенью в Берлине значительно прохладней, чем в Шанхае, хотя и лето, в общем-то, выдалось неплохое…
Оба были несколько растеряны. Я знала, что лежащий на кровати с закрытыми глазами Тиан-Тиан прислушивался к моим словам, но одновременно прекрасно понимала, почему позвонил этот немец, что-то говоривший на том конце провода. Такого рода деликатные ситуации чем-то напоминают первую пробу гашиша в каком-нибудь злачном месте. Сначала на вкус не очень, и даже очень не очень. Но в следующий раз к отвращению примешивается удовольствие и наступает внутреннее раскрепощение. Наверное, я принадлежу к тому типу женщин, которым в глубине души только это и нужно.
– На той неделе в пятницу в Шанхайском выставочном центре открывается экспозиция немецких авангардистов, – сообщил Марк в заключение разговора, – если твой дружок и ты не против, могу прислать приглашения.
– Это было бы здорово. Спасибо.
– Пока! Увидимся на следующей неделе. Тиан-Тиан лежал, закрыв глаза, и вроде бы спал. Я приглушила звук у телевизора, он и так работал по двадцать часов в сутки. Совсем недавно у нас появилась привычка заниматься «нашим сексом» под очередную кровавую бойню Квентина Тарантино, засыпать под сладострастные стоны Умы Турман или пальбу Джона Траволты.
Я зажгла сигарету, села на софу и задумалась о состоявшемся только что телефонном разговоре, об этом мужчине и о его теле, с ног до головы окутанном ароматом дорогого одеколона, о его наглой, бесстыдной ухмылке. Я все думала и думала о нем и вдруг разозлилась. Этот самодовольный тип бесцеремонно и неприкрыто пытался обольстить женщину, совершенно точно зная, что у нее был постоянный парень, которого она никогда не бросит. Из этого ровным счетом не выйдет ничего путного, и все закончится самой банальной интрижкой.
Я подошла к письменному столу и по заведенному ежедневному ритуалу перенесла на бумагу очередную главу нового романа. Я писала о непредсказуемости появления Марка и неотвратимости определенных событий в моей жизни. Сюжет романа пророчески сулил множество мрачных перемен, которые мало-помалу происходили наяву, сопровождая каждый мой шаг.
Вечером того же дня к нам без приглашения, как снег на голову, свалились Мадонна с Ай Диком. Голос Мадонны словно в глубоком колодце гулким эхом отдавался в пролете лестницы, где-то несколькими этажами ниже. Включив карманный фонарик, они поднимались наверх, одновременно громко выкрикивая наши имена – оба попросту забыли, на каком этаже мы живем. Они передвигались почти на ощупь, так как у каждого на носу восседали миниатюрные солнечные очки.
– Господи, ничего удивительного, что вокруг казалось темным-темно. Когда мы минуту назад подъезжали к дому, я чуть не сшибла чей-то велосипед, – смеясь, проговорила Мадонна, стаскивая очки. – Я и забыла, что напялила их!
Ай Дик был немного бледен, но очень привлекателен в черном шерстяном свитере «а-ля свободный художник». В руках он держал несколько жестянок с кока-колой и пивом. Их шумное вторжение бесповоротно нарушило покой и тишину нашего дома. И Тиан-Тиану волей-неволей пришлось отложить английский журнал, знаменитый несметным количеством головоломок. Тиан-Тиану больше всего нравились кроссворды и математические ребусы.
– Мы собирались просто прокатиться, но случайно проезжали мимо и решили заглянуть на огонек. У меня в сумочке кассета, но не факт, что фильм хороший. – Мадонна просканировала комнату взглядом и предложила: – Может, сыграем в маджонг. Для партии нас как раз четверо.
– У нас нет костяшек для маджонга, – приглушенным голосом поспешил отговориться Тиан-Тиан.
– Зато у меня есть, внизу в машине, – не унималась Мадонна, хитро прищурившись и призывно глядя на Ай Дика. – Ай Дик мог бы спуститься и принести их сюда.
– Да ну их, давайте лучше развлечемся, – голос Ай Дика был слегка раздражен, тонкие быстрые пальцы приглаживали волосы. – Мы часом не помешали тебе писать, а? – поинтересовался он, взглянув на меня.
– Без проблем.
Я поставила пластинку. Низкий, чуть хрипловатый женский голос зазвучал в такт музыке, похожей на саундтрек старых французских фильмов. На софе было удобно, комнату заливал неяркий мягкий свет, а на столе в кухне нас ждали красное вино и колбаса. Понемногу мы поддались этой расслабляющей атмосфере, лениво обсуждая новости, слухи и досужие сплетни и время от времени перескакивая на заумные темы.
– Этот город болен клаустрофобией. Тусуется лишь горстка нормальных людей, – сетовала Мадонна.
Под тусовкой она имела в виду как одаренных, так и бездарных художников, иностранцев, аферистов всех мастей, частных предпринимателей из тех отраслей бизнеса, которые процветали в данное время, настоящих и поддельных линглеи 
[34] и представителей «неприкаянного поколения» [35]. Входящие в этот круг люди то оказывались в центре всеобщего внимания, то надолго исчезали из поля зрения, но никогда не сходили со сцены бесконечного светского спектакля, без антрактов идущего в этом городе. Они были похожи на красивых, мерцающих синеватым блеском светлячков, ведущих таинственное, зыбкое существование и питающихся грезами.
– Несколько человек как-то умудрились попасться мне на глаза три вечера подряд, но, убейте, я так и не смогла запомнить, как их зовут, – сказала я.
Тут, по обыкновению, встряла Мадонна:
– Вчера я видела Марка в пивном баре «Paulaner's Brauhaus». Он сказал, на следующей неделе открывается выставка немецких художников.
Я искоса взглянула на нее, потом на Тиан-Тиана и ответила с нарочитым безразличием:
– Он уже звонил. Обещал, что пришлет приглашения.
– Все та же тусовка, те же набившие оскомину лица, – съязвил Ай Дик. – Просто свора цирковых зверушек.
Чем больше он пил, тем бледнее становился.
– Ну, уж меня увольте, – устало произнес Тиан-Тиан, набивая трубку гашишем. – Это пустые, никчемные людишки. В конце концов, большинство из них лопаются как мыльные пузыри.
– Неправда, – запротестовала Мадонна.
– Шанхай – это город, одержимый наслаждением, – сказала я.
– Ты что, об этом пишешь роман? – полюбопытствовал Ай Дик.
– Коко, давай, прочти им что-нибудь из того, что уже написала, – попросил Тиан-Тиан, глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами. На этом поле он чувствовал себя спокойно и уверенно. Когда моя работа стала частью нашей совместной жизни, она перестала быть просто литературным творчеством. Настолько тесно срослась с переполнявшей нас страстью и преданностью, с невыносимой легкостью нашего бытия.
Все повеселели, пустив по кругу набитую гашишем трубку, несколько бутылок вина и стопку исписанной бумаги, которая была моей рукописью.
Лениво плещущие волны и качающиеся на них паромы, трава, черная в сумраке ночи, яркие неоновые огни и здания фантасмагорических очертаний (эти осязаемые признаки материального процветания) не более чем гормональные стимуляторы, которыми город накачивает себя до одурения. Все это не имеет никакого отношения к людям, живущим среди этих сооружений. Каждый из нас может кануть в небытие в любой момент, погибнуть в автокатастрофе или умереть от болезни, но наше исчезновение останется незамеченным. Город будет расти и развиваться с непреклонным упорством, не меняя курса, словно планета, которая никогда не сходит с привычной траектории в необъятных просторах вечности. Думая об этом, я начинала ощущать себя крохотным муравьем, беспомощно копошащимся на земле…
Я была словно в горячке. Это странное ощущение ослепляло меня, я больше не думала ни о своей красоте, ни о себе самой, ни о собственной личности. Я будто растворилась. Мне хотелось сочинить новую прекрасную сказку, сказку только для нас двоих – для меня и для мужчины, которого я боготворила.
Он сидел, прислонившись к перилам ограждения, бесконечно печальный, но преисполненный благодарности, и как завороженный смотрел на танец любимой женщины в лунном свете, чье обнаженное тело было стройным, как лебединая шея, и одновременно мощным и пружинистым, как у леопарда. Каждое по-кошачьи грациозное движение, каждый изгиб, поворот и прыжок были изящны и невероятно соблазнительны…
Мы испытывали ностальгию по бытовавшим на Западе в шестидесятых годах богемным вечеринкам, по-карнавальному веселым и красочным. Аллен Гинзберг прославился тем, что появился на сорока поэтических салонах кряду, где присутствующие наслаждались поэзией вперемешку с наркотиками. Той ночью наш импровизированный вечер наполнил мою душу лирической радостью, замешанной на алкоголе, невинности и любви. Я купалась в их восхищении, считая его божественным предопределением, неотделимым от музыки Вивальди из «Времен года», бескрайних водных просторов и зеленых лугов. Мы были похожи на маленьких трогательных овечек из книги – не из Библии, а из моего наивного и претенциозно-самонадеянного романа, каждая фраза которого клеймом горела на моей бледной коже.
Часы пробили полночь. Все проголодались, но когда я принесла еще одну тарелку с колбасой, Мадонна спросила:
– А что, ничего другого нет?
Я виновато понурила голову:
– Все съели.
– Можно заказать еду на дом, – нашелся Тиан-Тиан. – У «Крошки из Сычуаня [36]» открыто допоздна. Позвони им, они без проблем все доставят.
– Дорогой, ты просто умница, – радостно защебетала Мадонна, нежно обняв Ай Дика за мощную мускулистую талию и чмокнув Тиан-Тиана в щеку. Она принадлежала к той породе легковозбудимых женщин, которые в состоянии экзальтации ведут себя необычайно сексуально и кокетливо.
Посыльный из ресторана принес четыре коробки с едой и рисом. Я поблагодарила его и немного дала на чай. Сначала он наотрез отказывался от чаевых, но потом, покраснев как рак, все-таки взял деньги. Его застенчивость удивила меня. Из любопытства я стала расспрашивать, кто он и откуда. Выяснилось, что его зовут Дин, он только что приехал из деревни и работает в ресторане всего несколько дней. Я сочувственно кивала, зная, что новичков всегда норовят держать на посылках и заставляют бегать по мелким поручениям.
Мы наелись до отвала, а потом снова пили. Так продолжалось до тех пор, пока не начали слипаться глаза. Мадонна и Ай Дик расположились во второй спальне. Поскольку там были кровать и кондиционер, мы с Тиан-Тианом на всякий случай ничего в ней не меняли – вдруг поссоримся и решим спать в разных комнатах. Правда, пока такого еще не случалось.
Было, должно быть, около двух или трех часов. Что-то тихое и мягкое прокралось внутрь спальни в черноте ночи. Я ясно и отчетливо увидела его – лунный свет, тонкой струйкой просочившийся в комнату сквозь щели неплотно закрытых жалюзи. Почти полчаса я лежала, пристально вглядываясь в эту серебристую нить. Она была слабой и холодной, словно притаившаяся в расщелине маленькая сонная змейка. Я выпростала ногу из-под одеяла, по-балетному вытянула пальцы, пытаясь попасть ими в серебристую лунную струю. До меня доносилось слабое, едва различимое дыхание мирно спящего рядом мужчины и приглушенные стоны двух любовников, в пылу страсти безжалостно истязавших матрас в комнате для гостей.
Меня оглушало биение собственного сердца, пульсация крови в жилах, чувственный и удовлетворенный рык североевропейского самца в соседней комнате и тиканье электрических часов. Кончики пальцев, легко касаясь, прошлись по набухшему пульсирующему холмику между бедер, и все тело мгновенно свело горячей судорогой оргазма. Обессиленные пальцы в изнеможении вынырнули из этой содрогающейся плоти и скользнули в рот. На языке остался солоновато-горький привкус, привкус моей подлинной женской сущности.
Лежавший на простыне луч лунного света исчез, и маленькая змейка бесследно растворилась в ночной дымке.






7 Один день нашей жизни



Пальто нашел и шляпу нахлобучил, 
И на ходу в автобус сиганул. 
Мой путь наверх лежит сквозь дым летучий, 

Но кто-то говорит, и я заснул 
[37].
The Beatles



Обнаженные деревья купались в солнечном свете. Мы весь день не выходили из дома, лишь пару раз выглянули на улицу. Стоявшая в ванной комнате стиральная машина была битком набита несвежими носками и грязными рубашками. Тиан-Тиан не соглашался нанять уборщицу или приходящую горничную, которая могла бы хоть изредка наводить здесь порядок. Он не желал допускать посторонних в свое жизненное пространство, позволять чужому человеку прикасаться к его нижнему белью, пепельницам или домашним тапочкам. А мы сами почти ничего не делали по дому и постепенно совсем обленились. В идеале мы, наверное, вполне обошлись бы и без трехразового питания.
– Все что нужно человеку – это потреблять 2790 килокалорий в сутки, 1,214 МЕ витамина А и 1,094 миллиграмма кальция, – рассуждал Тиан-Тиан, размахивая передо мной несколькими флакончиками с зелеными, белыми и желтыми таблетками.
Он был убежден, что эти таблетки содержат все необходимые нашему организму витамины и питательные вещества.
– Чтобы они казались вкуснее, можно растворять их во фруктовом соке, йогурте или еще в чем-нибудь и выпивать в таком виде, – вполне серьезно говорил он.
Я безоговорочно верила каждому его слову, но, на мой взгляд, с таким питанием недалеко до невроза и депрессии. Лучше уж каждый день заказывать еду на дом в «Крошке из Сычуаня».
Тиан-Тиан постоянно понукал меня, как заправский надсмотрщик, заставляя писать. И пока я работала, сам сидел в соседней комнате и занимался живописью: акриловыми красками расписывал купленное в супермаркете нижнее белье от И Эршуана, изображая на ткани маленьких леопардов, искаженные людские лица и аквариумы с золотыми рыбками. После еды мы устраивали друг для друга персональную выставку своих произведений. Я читала ему отрывки из романа. Он до колик смеялся над той сценой, которую я позже вымарала – над разговором пациентки и ее психоаналитика.
– Муж мне отвратителен. Он настоящая свинья.
– В постели или вне ее?

- Безмозглый болван. Только и умеет, что трахаться. Не пропускает ни одной юбки. Будь его воля, даже козу бы трахнул. Скоро мое терпение лопнет, и я его кастрирую, как Лорена Боббитт 
[38], которую судили в Вирджинии семь лет тому назад.
– Вы что, всерьез подумываете об этом?
– Господи, почему все мужики убеждены в своей правоте? За кого вы нас, женщин, держите? За пустых безвольных кукол? Похоже, даже психоаналитику не под силу решить мои проблемы. Зря трачу деньги на тупого придурка!
– Что вы имеете в виду?
– Где ваше профессиональное чутье, вы должны уметь заглянуть человеку в душу! Невыносимо, когда тобой все время манипулируют!
– Если вы мне не доверяете, можете уйти! И, пожалуйста, не забудьте закрыть за собой дверь!
– Ну, все, с меня хватит! Все вы свиньи! – и с этим воплем она выбежала из кабинета.
– Это так вульгарно, похоже на фарс, – хихикнул Тиан-Тиан, – но смешно.
Я померила одну из белых футболок, на которой Тиан-Тиан карикатурно нарисовал уморительную кошачью мордочку. Выглядело классно. На остальном белье красовались изображения луны, губ, глаз, солнца и женских лиц. На софе высилась целая груда из нескольких дюжин вручную расписанных вещей.
– Мы могли бы куда-нибудь пристроить это на продажу, – сказала я.
– Думаешь, людям понравится?
– Давай попробуем. Попытка не пытка. Если не получится, раздарим друзьям как сувениры.
Боясь конфуза, Тиан-Тиан стеснялся выходить со своим товаром на городские улицы. Поэтому мы присмотрели тихое место в расположенном неподалеку студенческом городке Восточнокитайского университета. Здесь было очень мило, свежо, зелено и чистенько. Казалось, что вы отрезаны от окружающего мира.
Конечно, это было заблуждение: даже в башне из слоновой кости найдется распахнутое окно, из которого видна жизнь.
Мы решили расположиться неподалеку от спортивной площадки, там, где вдоль аллеи выстроились лавочки, торгующие всякой мелочью. Было обеденное время, студенты проходили мимо, неся пустые подносы в кафетерий. Они с любопытством поглядывали на нас, некоторые приседали и рассматривали наш товар, интересовались ценами. Роль продавца взяла на себя я. Тиан-Тиан все время молча стоял рядом.
– Футболки по шестьдесят юаней [39], а нижнее белье по сорок.
– Дорого, – качали они головой и безжалостно проходили мимо.
Я не уступала, потому что запрашивать слишком низкую цену значило принизить художественные способности Тиан-Тиана, проявить неуважение к его творчеству. Небо потемнело, студенты ехали на велосипедах на вечерние занятия, а на спортивной площадке не осталось ни души.
– Я просто умираю с голода, – тихо сказал Тиан-Тиан. – Давай закончим и пойдем домой!
– Постой-ка, – я вынула из кармана плитку шоколада, протянула ему, а сама закурила. – Подождем еще минут десять.
Как раз в этот момент к нам приблизилась пара – темнокожий молодой мужчина обнимал за талию белую девушку в очках.
– Привет, – обратилась я к ним по-английски. – Белье с ручной росписью по цене распродажи.
Когда рядом был такой робкий человек, как Тиан-Тиан, мне поневоле приходилось действовать напористо и решительно. А ведь в детстве я была настолько не уверена в себе, что, даже придя в булочную за хлебом для матери, страшно нервничала, сжимая деньги в потном кулачке.
– Вы это сами расписывали? – поинтересовалась девушка, с улыбкой рассматривая наш товар. – Очень недурно.
У нее был приятный мелодичный голос, умные и выразительные глаза.
– Это рисовал мой приятель, – сказала я, гордо указывая на Тиан-Тиана.
– Очень хорошая работа. Похоже на Модильяни или на Матисса, – похвалила девушка.
Тиан-Тиан светился от счастья.
– Спасибо, – сказал он, и прошептал мне на ухо: – Сделай им скидку. Эта женщина такая милая.
Я притворилась, что не слышу, и приветливо улыбнулась черно-белой влюбленной парочке.
– Мойя, что ты думаешь? Я, пожалуй, куплю все, – сказала девушка, доставая кошелек.
У темнокожего молодого человека, которого она называла Мойей, был горделивый и величественный вид сына вождя племени, приехавшего сюда учиться из какой-нибудь африканской страны. Он нежно обнял девушку.
– Позволь мне заплатить, – сказал он, доставая пачку банкнот по сто юаней. Но девушка настояла, что заплатит сама. – Спасибо. Приходите еще, – улыбнулась она нам на прощание.
Мы только что заработали кучу жэньминьби – целую тысячу юаней. Тиан-Тиан был сам не свой от радости, обнял меня и поцеловал.
– Надо же, я и сам могу зарабатывать! Вот уж не думал! – твердил он слегка удивленно, но очень довольный собой.
– Конечно. Ты замечательный человек. Если захочешь, добьешься успеха в чем угодно, – сказала я, желая ободрить его.
Мы пообедали в ближайшем ресторане. Аппетит у обоих был отменный. Мы даже исполнили несколько любовных баллад в частном заведении с караоке, звуковая система в котором была просто ужасна.



«Дорогая, если вдруг ты собьешься с пути,


я всегда буду рядом.


Дорогая, будет больно иль страшно идти, 


я всегда буду рядом…» -





весело подпевали мы старинной шотландской песенке.






8 Кузина в разводе



Со мной по соседству живут девятнадцать мужчин. 
Восемнадцать глупы, как пробки, 
а тот, что с мозгами, вообще ни на что не годен.
Бесcи Смит [40]



Мне позвонили отец с матерью. Они выбросили белый флаг. Китайские родители легко идут на уступки ради общения с детьми.
Во время телефонного разговора они старались говорить самым благожелательным тоном, но при этом не поступаться принципами. Они поинтересовались, как у меня дела, есть ли проблемы. Услышав, что у нас некому вести хозяйство, мама даже предложила приходить время от времени и помогать по дому.
– Берегите себя. Выбирайтесь почаще, – заботливо сказала я. Лучше бы они были более эгоистичными и меньше беспокоились обо мне.
Мать сообщила мне удивительную новость: моя кузина Чжуша недавно развелась. Уехав от мужа и еще не подыскав подходящей квартиры, она временно остановилась у них, ведь моя кровать все равно пустовала. Вдобавок к этим неприятностям у нее что-то не ладилось на работе, поэтому в последнее время она пребывала в скверном расположении духа. И не могла бы я повидаться с кузиной, если у меня будет свободное время?
Я была ошеломлена. Чтобы Чжуша развелась?
Чжуша была благовоспитанной молодой женщиной на четыре года старше меня. Она вышла замуж за однокурсника после окончания факультета германистики Института иностранных языков и сейчас работала в одной из немецких торговых фирм. Ей страшно не нравилось, когда ее называли «белым воротничком» или «красоткой из конторы». В определенном смысле мне импонировала ее независимость, и даже она сама была мне симпатична, несмотря на разницу в темпераменте и амбициях.
В детстве родители всегда ставили мне Чжушу в пример. Даже в раннем детстве она была яркой личностью – старостой класса с тройной нашивкой на рукаве, лучшей ученицей школы; прекрасно пела, танцевала и декламировала стихи. Дошло до того, что одну из ее фотографий, запечатлевших ее невинную улыбку, увеличили и выставили в витрине известной шанхайской фотостудии на улице Нанкин. И она красовалась там к вящему восхищению многочисленных друзей и одноклассников, то и дело бегавших туда полюбоваться на ее очаровательную мордашку.
Тогда я ей не на шутку завидовала. Однажды в июле во время Международного детского фестиваля самодеятельности я втихаря испачкала чернилами ее белую жоржетовую юбку. В результате она выглядела ужасно глупо, исполняя «Пять маленьких цветов» в школьном актовом зале, и разрыдалась сразу после ухода со сцены. Никто так и не понял, что это моих рук дело. Сначала ее отчаяние забавляло меня. Но когда я увидела, как сильно она расстроилась, мне стало не по себе. Ведь обычно она была добра ко мне, помогала с математикой, делилась леденцами и всегда заботливо брала за руку при переходе улицы.
Повзрослев, мы стали реже видеться. Когда она вышла замуж, я еще училась в университете. В тот день стояла ясная погода. Но как только на лужайке в сиреневом Саду Динсян [41] началась видеосъемка свадебной церемонии, дождь полил как из ведра. Это жалкое зрелище надолго осталось в моей памяти – бедная, промокшая до нитки Чжуша в обвисшей свадебной фате. Печальная улыбка на лице, блестящие от воды черные завитки волос, прозрачное белое платье, до неприличия откровенно облепившее тело – во всем ее облике была странная, хрупкая красота, которую трудно передать словами.
Ее муж, Ли Минвэй, крупный, высокий молодой мужчина с гладкой кожей и неизменными очками в серебристой оправе, был на факультете председателем студенческого совета. Потом он некоторое время работал переводчиком в германском консульстве, а к моменту их свадьбы стал редактором «Финансового вестника Торговой палаты Германии». Общительностью он не отличался, но был хорошо воспитан и элегантен, одним словом, настоящий джентльмен. У него на лице всегда была спокойная, несколько отрешенная улыбка. Я как-то подумала, что хотя мужчина с такой улыбкой вряд ли хороший любовник, зато муж наверняка отличный.
Мне бы и в голову не могло прийти, что Чжуша когда-нибудь разойдется с ним.
Я дозвонилась до нее по сотовому. Голос у Чжуши был грустный, а качество связи неважное. Помехи были такие, словно где-то холодные капли дождя барабанили по асфальту. Я спросила, где она сейчас. Она ответила, что в такси. Уже подъезжает к «Виндзорскому замку», одному из самых популярных женских фитнес-клубов.
– Может, присоединишься? – спросила она. – Позанимаемся вместе.
Я чуть поразмыслила.
– Занятия – это не для меня. Лучше просто поболтаем.



***



Я миновала вестибюль и вошла в зал, где было полным-полно грузных женщин зрелого возраста в трико. С добросовестностью участниц художественной самодеятельности они пытались воспроизвести несколько балетных па из «Лебединого озера» под бдительным оком русской инструкторши. Свою кузину я обнаружила в следующем зале, сплошь уставленном спортивными тренажерами. Она немилосердно потела на беговой дорожке.
Чжуша и раньше-то отличалась стройностью и хрупкостью телосложения, а сейчас выглядела совсем худой и изможденной.
– Привет! – помахала она рукой при моем появлении.
– Ты что, приходишь сюда каждый день? – спросила я.
– Угу, особенно в последнее время, – ответила она на бегу.
– Смотри, не перестарайся! У тебя все мышцы станут как камень, а это гораздо хуже развода! – сострила я.
Она ничего не сказала и продолжала бежать. На лбу блестели капли пота.
– Да прервись ты хоть ненадолго, – попросила я. – Хватит мелькать туда-сюда. У меня даже голова кружится, когда я на тебя смотрю.
Она протянула мне бутылку с минералкой, открыла вторую для себя и, усевшись на ступеньки, окинула меня оценивающим взглядом.
– А ты все хорошеешь и хорошеешь. Все дурнушки с возрастом становятся красавицами, – уныло съязвила она.
– Любовь всегда красит женщину, – заметила я. – Ты лучше скажи, что за кошка пробежала между тобой и Ли Минвэем?
Она замолчала, видимо, не хотела ворошить прошлое. Но потом все-таки вкратце рассказала, что произошло.
Довольно долго после свадьбы их жизнь текла спокойно и безмятежно, в полной гармонии. Они вращались в определенном профессиональном и социальном кругу, общаясь с такими же супружескими парами, как и они сами. Как и все, ходили на вечеринки и посещали светские салоны (или шалун, как их принято было здесь называть). Вместе с остальными благополучными парами путешествовали, развлекались, отдыхали, бывали на званых обедах, ходили в театр и говорили друг другу дежурные любезности. Оба увлекались спортом, любили поиграть в теннис, поплавать. У них были одинаковые вкусы и в музыке, и в литературе. В общем, это была безмятежная, размеренная жизнь: спокойная, но не скучная, не слишком роскошная, но вполне обеспеченная.
Однако за видимым благополучием скрывалась проблема. С самой первой брачной ночи у них с мужем практически не было сексуальной жизни. Ничего с того момента, когда она закричала от боли при первой же попытке физической близости. Оба до сих пор оставались девственно невинными. Для каждого это была первая и единственная любовь в жизни. И в результате их супружество свелось к однообразному и монотонному существованию.
Они не придавали очень большого значения сексу и со временем мирно разошлись по разным спальням. Но каждое утро муж стучался в ее дверь, приносил завтрак в постель, нежно целовал Чжушу и ласково называл своей принцессой. Стоило ей хоть раз закашлять, и он бежал на кухню готовить лекарственный отвар. Наступление месячных он вообще воспринимал как опасную болезнь и просто места себе не находил в тревоге за ее здоровье. Он водил ее по традиционным китайским врачевателям и сопровождал в походах по магазинам. Он ловил каждое ее слово. Можно сказать, что они были просто образцовой супружеской парой, если не вспоминать про секс.
В то время все просто с ума сходили по фильму «Титаник». И вот они отправились в кино, нежно взявшись за руки. Представления не имею, что в этой картине так сильно подействовало на Чжушу. Может, на нее произвел неизгладимое впечатление выбор героини, когда та бросила благополучного, заботливого и любящего, но скучного жениха ради мимолетного романа со страстным юным незнакомцем. Что бы там ни было, но во время сеанса Чжуша все глаза выплакала, вымочила слезами все носовые платки так, что хоть выжимай, и вдруг прозрела и осознала, что никогда в жизни не любила по-настоящему. А женщина под тридцать, не познавшая любви, – жалкое зрелище.
Той ночью муж решил остаться у нее в спальне. Он спросил, не хочет ли она ребенка. Она сказала «нет». Она чувствовала себя совершенно потерянной. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Рожать ребенка в браке без любви было бы полным безумием. Муж вышел из себя. Она тоже рассердилась и в сердцах сказала, что когда она говорит, что не хочет ребенка, то именно это и имеет в виду.
Между ними пролегла пропасть непонимания. Муж начал подозревать, что у Чжуши роман на стороне. Как-то вечером он принялся допытываться, почему у нее чулки надеты не так, как утром. Оказалось, что когда она уходила на работу, он заметил крошечное пятнышко от лака для ногтей на одном чулке. А когда вернулась, то, по его словам, чулок с предательским пятнышком был уже не на левой, а на правой ноге. В другой раз кто-то из знакомых позвонил ей поздно вечером, и во время разговора она ясно услышала, что муж снял трубку на параллельном аппарате.
Утренних завтраков в постель уже не было и в помине. А однажды она случайно забыла ключи, и он продержал ее под дверью целый час, не отзываясь и не открывая на звонки.
– Когда я вспоминаю все это, то прихожу в ужас. Привычный мир переворачивается вверх тормашками, почва уходит из-под ног. Ты считала, что хорошо знаешь человека, с которым прожила пять лет. И вдруг выясняется, что он способен на такое. И вот ты падаешь с небес на землю. В мгновение ока на месте любящего мужа появляется совершенно незнакомый, чужой человек. Даже хуже, чем чужой, потому что ему известны твои слабости, самые уязвимые места, и он может ранить гораздо больнее… Вот они, мужчины… – печально произнесла Чжуша, съежившись от неприятных воспоминаний и вытирая покрасневшие от слез глаза.
– Правда, страшно, – кивнула я.
Действительно, ужасно, когда мягкий, воспитанный, заботливый и, в общем-то, хороший человек за одну ночь превращается в злодея и тирана, способного мучить женщину.
– Почему, если женщина хочет уйти, мужчина убежден, что у нее есть кто-то другой? Неужели женщина не может принять такое решение, просто руководствуясь собственными чувствами? Неужели они искренне считают, что без них женщины пропадут? – с пафосом воскликнула Чжуша.
– Они просто кучка самодовольных болванов, – утешала я ее. Ни дать, ни взять президент Ассоциации борьбы за женские права.






9 Кто стучится в дверь ко мне



Не приходи, не беспокой 
И не стучи, я не открою, и не пиши.
Уильям Берроуз [42]



В дверь постучали. В комнате на полную громкость была включена стереосистема – звучала «Спящая красавица» Чайковского, но стук все равно было слышно. Тиан-Тиан вопросительно взглянул на меня: Кто это?
– Вряд ли Мадонна, как думаешь? – сказала я. У нас не так уж много друзей. В этом и наша слабость, и очарование.
Я подошла к двери и посмотрела в глазок. Там стоял какой-то незнакомец. Я слегка приоткрыла дверь и спросила:
– Вам кого?
– Если вы будете любезны и уделите мне минутку, я хотел бы продемонстрировать вам новый образец последней модели пылесоса. – Он приветливо улыбнулся и поправил галстук прямо под кадыком. Казалась, он только и ждал моего согласия, чтобы разразиться убедительной речью.
– Ну… – я не имела ни малейшего представления, как мне поступить. Наверное, нужно быть совершенно толстокожей, чтобы грубо отвадить человека, в котором нет ничего неприятного или угрожающего. Его способность подчеркнуто опрятно носить дешевый костюм европейского покроя свидетельствовала о целостности характера. Такое чувство собственного достоинства невольно внушало уважение. К тому же мне было ровным счетом нечем заняться.
Донельзя удивленный Тиан-Тиан молча смотрел, как я впустила незнакомца. Тот достал визитную карточку и элегантно вручил ее Тиан-Тиану, а затем открыл большую сумку и вынул оттуда новенький сверкающий пылесос.
– Что он собирается делать? – шепотом спросил Тиан-Тиан.
– Пусть покажет свой товар. Мне было неудобно ему отказать, – прошептала я в ответ.
– Если он устроит демонстрацию, а ты ничего не купишь, тебе будет еще более неловко.
– Он все равно уже начал, – возразила я нерешительно.
Со времени переезда в эту квартиру я впервые столкнулась с чем-то подобным. В начале девяностых годов город захлестнула цунами коммивояжерства, совершенно нового явления рыночной экономики. Однако затем такая торговля пошла на убыль, и нынешний случай был, скорее, исключением из правила.
Наклонившись вперед и держа трубку пылесоса в руке, незнакомец энергично водил щеткой по одному и тому же месту на ковре. Пылесос оглушительно ревел. Тиан-Тиан сбежал в соседнюю комнату.
– Эта модель отличается повышенной мощностью. С ее помощью можно даже высосать клещей из ковра, – громко комментировал свои действия незнакомец.
Я в ужасе отпрянула:
– Клещей?!
Закончив пылесосить, продавец высыпал из пылесборника небольшую кучку темной пыли на газету. Я старалась не смотреть в ту сторону, боясь увидеть копошащихся и расползающихся в разные стороны насекомых.
– Сколько? – спросила я.
– Полторы тысячи юаней, – ответил он.
Цена показалась мне слишком высокой, хотя, признаюсь, я плохо разбираюсь в реальной стоимости вещей.
– Это очень выгодная покупка. Вот подождите, когда у вас появятся дети, вы поймете, насколько такой прибор необходим в хозяйстве. С его помощью дом легко содержать в чистоте.
Я помрачнела при упоминании о детях.
– Извините, но нам ничего не нужно.
– Могу предложить скидку в двадцать процентов, – нимало не смутившись, продолжил он. – Гарантия один год. У нас солидная, уважаемая фирма.
– Нет, благодарю вас. Жаль, что вы зря потратили на нас время, – с этими словами я открыла дверь.
Не моргнув и глазом, он быстро убрал пылесос в сумку и спокойно шагнул за порог.
– У вас есть моя карточка, – сказал он, обернувшись. – Если вдруг передумаете, обращайтесь в любое время.



***



– Слушай, Коко, твое пристрастие к экспериментам не доведет тебя до добра, – выговаривал мне Тиан-Тиан.
– А что, собственно, произошло такого уж страшного? По крайней мере, он пропылесосил нам ковер, – вздохнула я и села к столу, не понимая, что именно имел в виду Тиан-Тиан под «моим пристрастием к экспериментам».
Снова раздался стук в дверь. Я резко распахнула ее и на этот раз увидела на пороге полную женщину – соседку из квартиры напротив. Она принесла целую пачку неоплаченных счетов за водоснабжение, электричество, газ и телефон, которыми был забит почтовый ящик, висевший внизу в подъезде. А еще было два письма. Я вспомнила, что мы уже целую вечность не вынимали почту из ящика, поблагодарила соседку, и та, добродушно хмыкнув, ушла к себе.
В этом районе города все жители отличались доброжелательностью, присущей коренным шанхайцам. Почти ни у кого здесь не было мало-мальски приличного дохода. Местные домохозяйки вели бережливое и размеренное существование. Из кухонных окошек свисали связки нанизанной на бечевку мелкой вяленой рыбы и сушеной репы. Время от времени в небо поднимался сизый дымок от угольных печек. Одетые в зеленую школьную форму и красные платки дети играли в войну, в нее почему-то любят играть все дети. А старики собирались группками в одном из тихих уголков небольшого парка и проводили время за игрой в «Призрак» (в этой карточной игре участвовало две команды по три человека). Легкий ветерок изредка теребил их белоснежные бородки.
Для большинства старых шанхайцев именно такой образ жизни был привычным, до боли напоминавшим прошлые времена. Для молодого поколения этот квартал был богом забытой, жалкой дырой, обителью безнадежности, которой неминуемо суждено было сгинуть с лица земли. Однако, пожив здесь немного, вы начинали ощущать и ценить простоту и внутреннюю энергетику этого места.
Одно из писем пришло из Испании.
– Это от твоей матери, – сказала я Тиан-Тиану, лежавшему на кровати, и бросила письмо ему.
Он вскрыл конверт и пробежал глазами несколько строк.
– Она выходит замуж… И она пишет о тебе. Охваченная любопытством, я подошла поближе.
– Можно прочесть?
Он утвердительно кивнул, и я запрыгнула на кровать. Тиан-Тиан обнял меня сзади за плечи, держа письмо обеими руками так, чтобы мне было видно.
«Сынок, как ты поживаешь? В последнем письме ты упомянул, что теперь живешь вместе с девушкой, правда, ты ничего не написал о том, как она выглядит. (К сожалению, ты всегда пишешь такие короткие письма.) Думаю, ты по-настоящему любишь ее. Я тебя понимаю. Ты нелегко сближаешься с людьми. Я очень рада за тебя. Наконец-то ты нашел себе пару.
Первого числа следующего месяца я выхожу замуж. За Хуана, конечно. Мы уже давно вместе, и я уверена, что буду с ним счастлива. Наш китайский ресторан по-прежнему процветает. В ближайшем будущем мы подумываем открыть свой ресторан в Шанхае. Будем готовить настоящие блюда испанской кухни. Жду не дождусь, когда снова увижу тебя. Никак не пойму, почему ты ни разу не приехал ко мне в Испанию – такое впечатление, что ты мне не доверяешь, словно нас разделяет злой рок. А время летит так быстро. Прошло уже десять лет, и теперь ты совсем взрослый. Но что бы там ни было, ты мой сын и я люблю тебя».
– Если все обстоит именно так, то ты скоро сможешь встретиться с матерью. За целых десять лет она ни разу не приехала в Шанхай навестить тебя, а ты не съездил в Испанию. Довольно странно, – опустив письмо, я взглянула на Тиан-Тиана, у которого был недовольный вид. – Даже не представляю, что будет, когда мать и сын, наконец, воссоединятся.
– Не хочу, чтобы она возвращалась в Шанхай, – сказал Тиан-Тиан, откинувшись назад и утопая в высокой, мягкой подушке. Он уставился в потолок. В той семейной истории, которую он мне когда-то поведал, слово «мать» обрело причудливый и таинственный смысл. Было ясно, что отношение к матери по-прежнему омрачала тень отцовской смерти.
– У матери были длинные-предлинные волосы, как у феи. А еще приятный голос и от нее всегда пахло духами, – рассказывал Тиан-Тиан, обращаясь к потолку. – У нее были мягкие, необычайно белые руки. Она умела вязать чудесные свитера… Такой она была десять лет тому назад. Потом она присылала мне свои фото, но я их выбрасывал.
– А как она выглядит сейчас? – Эта женщина в далекой Испании пробуждала мое любопытство.
– Той, что на фотографии, я совсем не знаю, – он в раздражении повернулся ко мне спиной. Он ничего не имел против того, чтобы поддерживать связь, иногда посылая ей письма или открытки, но и вообразить не мог, что однажды она предстанет перед ним во плоти. Это никуда не годилось. Если это произойдет, он будет беззащитен. Отношения между матерями и сыновьями редко бывают безоблачными, но мало у кого они сложились так, как у Тиан-Тиана и его матери. Между ними навеки выросла стена подозрительности. И ни материнская нежность, ни инстинкт, ни узы кровного родства не могли разрушить ее. В их душах любовь всегда боролась с ненавистью.
Другое письмо было от Марка и адресовано мне. В конверте лежали два приглашения и коротенькая записка. «На той вечеринке ты произвела на меня неизгладимое впечатление. Надеюсь на скорую встречу».
Я помахала приглашениями, показав их Тиан-Тиану.
– Пойдем на выставку живописи. Этот парень, немец Марк, сдержал обещание.
– Лично я никуда не собираюсь. Можешь сходить одна, – Тиан-Тиан закрыл глаза. Вид у него был несчастный.
– Да ладно, тебе же всегда нравились выставки! – сказала я недоверчиво. Это была сущая правда. Перекинув сумку с фотоаппаратом через плечо, он посещал практически все выставки без разбора – картин, фильмов, книг, скульптуры, мебели, каллиграфии, цветов, автомобилей, даже выставки промышленного оборудования, – сосредоточенно и умиротворенно разгуливая посреди всего этого чудовищного нагромождения фантастических предметов. Выставки притягивали его, как наркотик. Они служили ему окном в окружающий мир, через которое он мог втайне наблюдать за реальной жизнью. По мнению моего психоаналитика Дэвида У, закомплексованные замкнутые люди любят подглядывать.
– Не хочу я никуда идти, – с напором произнес Тиан-Тиан и, неожиданно пристально взглянув мне в глаза, добавил: – А этот немец всегда так любезен с чужими подружками?
– Ах, вот ты о чем! – выпалила я в ответ.
Такое случалось крайне редко. Когда в глазах Тиан-Тиана появлялось выражение подозрительности, они становились скользкими и холодными, как улитки. И мне было не по себе. Возможно, причина моей бурной реакции крылась в том, что необычайно чуткий Тиан-Тиан инстинктивно нащупал мою самую уязвимую точку и разбередил ноющую где-то в глубине души рану.
Тиан-Тиан оборвал разговор, встал и, не произнося больше ни слова, ушел к себе в комнату. Всем своим видом он словно обвинял меня: «Нечего делать из меня дурака! Ты всю ночь протанцевала с ним, прижавшись щекой к щеке. А потом он заявился сюда, к нам». Я тоже замолчала, утратив дар речи.






10 Поедем к тебе



Ничто так не улучшает женский голос, как хороший секс.
Леонтина Прайс [43]


Каждая женщина жаждет фашиста, 
Чтоб в лицо сапогом, жестоко 
С жестоким сердцем зверя…
Сильвия Плат [44]



Я пошла на выставку одна. В залах художественного музея Лю Хайсу [45] бурлило море голов, от которого в свете софитов поднималось облако человеческих испарений. Обоняние подсказывало, что среди посетителей были бедняки и богачи, больные и здоровые, художники и торгаши, китайцы и иностранцы.
Перед картиной под названием «Ю-образная трасформация» я увидела Марка, вернее копну его золотистых волос где-то в вышине надо мной.
– Привет, Коко. – Одной рукой он обхватил меня за спину, по-французски чмокнул в обе щеки и слегка обнял на итальянский манер. Было видно, что он рад. – А что, твой дружок так и не смог выбраться?
Я отрицательно покачала головой и сделала вид, что сосредоточенно рассматриваю картины.
Он постоянно держался рядом, оберегая меня от толчеи, пока я протискивалась сквозь толпу по галерее. Его тело источало непривычный чужеземный аромат. В спокойной небрежности было что-то настораживающее, как у охотника, решившего немного поиграть с долгожданной добычей, перед тем, как спустить курок. Мое внимание непроизвольно сосредоточилось на нем, висящие картины сливались в безликое цветовое пятно и бессмысленное нагромождение линий.
Толпа, пыхтя и извиваясь, с трудом продвигалась вперед. Когда людской волной нас прижимало друг к другу, его рука обвивалась вокруг моей талии.
Вдруг мне на глаза попались два знакомых лица. Перед третьей картиной по ходу слева от меня собралась толпа, а чуть в отдалении и выделяясь на ее фоне стояла умопомрачительная парочка – убийственно вырядившиеся Мадонна и Ай Дик с невероятно растрепанными волосами и в одинаковых очках в тоненькой оправе. В испуге я поспешно ретировалась, нырнув обратно в толпу, и отчаянно ринулась в противоположном от них направлении. Марк с его сомнительными намерениями накрепко прилип ко мне, его рука вцепилась в мою талию, словно клещи, раскаленные и угрожающие.
Появление этой озабоченной парочки внезапно подстегнуло во мне стремление к дурным поступкам. Вероятно, я с самого начала была готова совершить что-нибудь отчаянно-безумное.
– Я только что видел Мадонну и ее дружа, – сказал Марк, улыбаясь своей двусмысленной, но обаятельной улыбкой.
– Я тоже их вижу, так что давай-ка выбираться отсюда! – ответила я.
После этих слов уже не оставалось никаких сомнений в наших намерениях. Едва я произнесла их, Марк схватил меня с алчностью банковского громилы, уносящего добычу, не давая опомниться, потащил к выходу из галереи и засунул в салон своего «БМВ». Мой разум растворился в мазохистском тумане и покинул меня.
В то мгновение единственное, что мне было нужно, – несколько граммов выдержки и самообладания. Мне следовало сразу же уйти от него, и тогда ничего из случившегося потом просто не произошло бы. Но я повела себя безрассудно, намеренно отбросив осмотрительность. Мне было двадцать пять, и я никогда не отличалась осторожностью. Человек способен на любой поступок: и достойный, и неподобающий. Кажется, Дали сформулировал это примерно так.



***



Мы лежали в огромной просторной и тихой комнате в темно-зеленых тонах. Здесь все было чужим, даже запахи: и у незнакомца рядом со мной, и у мебели.
Он поцеловал меня в губы, потом вдруг откинул голову назад и рассмеялся.
– Хочешь выпить?
Я энергично, по-детски закивала. Тело закоченело, губы были ледяными. Может, выпивка пойдет на пользу. Выпью, растоплю лед и стану страстной женщиной. Я наблюдала, как он, обнаженный, поднялся с кровати, подошел к сверкающему бару, взял бутылку рома и плеснул в два стакана.
У бара стояла стереосистема. Марк сунул туда компакт-диск. К моему удивлению это оказалась старинная китайская баллада. Незнакомый женский голос напевал что-то вроде «Ей-ей, ай-ай». Я не могла разобрать слова этой убаюкивающе-ритмичной баллады на сучжоуском диалекте, но эффект был потрясающий.
Он подошел ближе.
– Тебе нравится сучжоуский пинтань 
[46]? – спросила я, чтобы хоть как-то начать разговор.
– Чтобы заниматься любовью, лучше музыки не найти, – сказал Марк.
Я отхлебнула немного рома и закашлялась. С легкой улыбкой он похлопал меня по спине.
И снова поцелуй, долгий и томительный. Я впервые почувствовала, что поцелуи до того, как займешься любовью, могут быть успокаивающими, неторопливыми, распаляющими желание. Золотые волоски у него на теле, пронизанные солнечным светом, интимно и ревниво покалывали мне кожу. Кончик языка с привкусом рома пробудил мои соски, потом плавно скользнул вниз, с немилосердной точностью проник внутрь и нащупал истомившийся клитор. Пышущий жаром кончик языка, пропитанный прохладным ромом, сводил с ума. Я ощутила, как из лона изливается любовная влага, и тут он вошел в меня. Его огромный член пропорол меня, как таран.
– О, нет! – закричала я. – Нет, только не это!
Но он был безжалостен и не останавливался ни на секунду. Боль оглушила, доводила до беспамятства. Я смотрела на него с любовью и ненавистью. Вид его обнаженного белого тела, лишь слегка окрашенного солнечным светом, возбуждал меня.
Я мысленно представляла его в высоких армейских ботинках и кожаной куртке и видела холодную жестокость в голубых тевтонских глазах. Эти мысли только усилили возбуждение. «Каждая женщина жаждет фашиста, / чтоб в лицо сапогом, жестоко / с жестоким сердцем зверя…», – так писала Сильвия Плат. Я закрыла глаза и услышала, как он промычал что-то неразборчивое на немецком – первобытные звуки из снов, затронувшие самую чувствительную струну моего чрева. Мне казалось, я вот-вот умру, а он все так и будет раскачиваться во мне, но тут тело разрезала сладостная освобождающая боль, и я кончила, издав похожий на рыдание крик.
Он лежал рядом, пряди моих волос раскинулись у него на лбу. Мы укрыли наши обнаженные тела простынями и закурили. Клубы дыма, как нельзя кстати, заполнили пустое пространство между нами и избавили от разговоров. Иногда не хочется произносить слова, разум прячется за пеленой безмолвия, в душу нисходит покой.
Затем его голос, тихий и слабый, проник ко мне сквозь завесу молчания:
– Ну как ты?
Он обнял меня сзади своими огромными ручищами, прижав их к моей груди. Так мы и лежали, изогнувшись и прильнув друг к другу, как две упакованные вместе серебряные ложечки, отливая холодным стальным блеском.
– Мне пора домой, – забеспокоилась я. Он поцеловал меня за ухом.
– Ладно. Я тебя отвезу.
– Не стоит, я и сама доберусь, – я говорила тихо, но решительно.
Я погрузилась в уныние. Исступление страсти и наслаждение остались в прошлом. Когда фильм закончился, и зрители начинают расходиться, поднимаясь со своих мест, в зале раздаются лишь похожие на выстрелы хлопки сидений, шарканье ног и усталый кашель. Герои, сюжет фильма, музыка остаются где-то далеко, а потом исчезают без следа. А лицо Тиан-Тиана никак не исчезало, так и стояло передо мной живым укором.
Я торопливо оделась, не глядя на человека, который был рядом. Одеваясь, все мужчины кажутся безобразнее, чем раздеваясь. Несомненно, многие женщины тоже.
«Это случилось в первый и последний раз», – убеждала я себя. На какое-то время самовнушение сработало, я взяла себя в руки и горделиво покинула эту необычную квартиру. Проводив меня до такси, Марк жестом показал, что позвонит. Я рассеянно улыбнулась. «Кто знает?» – изобразило мое лицо в ответ. Машина рванула с места, словно спасаясь бегством.
У меня в сумочке не оказалось зеркала, я лишь видела свое отражение в оконном стекле. Оттуда на меня смотрело похожее на привидение существо с размытыми чертами. Я пыталась представить, с чего начну разговор, когда увижу Тиан-Тиана. «Выставка была ничего себе. Встретила там нескольких знакомых. Ну и Марка, конечно, тоже…» Все женщины – прирожденные лгуньи, особенно если у них связь с несколькими мужчинами. Чем сложнее и запутаннее ситуация, тем виртуознее ложь. Едва научившись говорить, мы уже умеем лгать. Когда-то в детстве я случайно разбила бесценную старинную вазу и, не моргнув глазом, свалила вину на домашнего кота.
Но я еще не привыкла лгать Тиан-Тиану, обманывать взгляд его пронзительных глаз, поражающих необычайно резким контрастом черного и белого. Разве можно было их провести?
В темном коридоре в нос ударил сильный запах молодого лука, растительного масла и жареного мяса: соседи готовили обед. Я открыла дверь, включила свет. Комната Тиан-Тиана была пуста. На столе не было даже записки.
Я ненадолго присела на софу, машинально рассматривая черные гетры, облегавшие тонкие ноги. К правому колену пристал золотистый волосок. Марка… В свете лампы он казался белесым. Мне вдруг вспомнилось, как голова Марка стала медленно сползать вниз вдоль моего тела… Я яростно сожгла этот завиток, и он исчез мимолетной вспышкой. Потом на меня навалилась свинцовая усталость и, распластавшись на софе, мирно сложа руки на груди, словно покойник, я забылась сном.






11 Стремление к успеху



А я вовсе и не думаю притворяться заурядной домохозяйкой.
Элизабет Тейлор


Куда бы я ни поехала, у меня все спрашивают, не считаю ли я, что университеты душат писателей. Мое мнение – душат, но мало.
Фланнери О' Коннор [47]



Романисты пессимистического толка всегда пишут что-нибудь вроде: «Я хотела бы заснуть навеки и никогда не просыпаться». Психоаналитики постоянно норовят залезть в ваши сны и вытащить из-под подушки ваши потаенные мысли. В детстве мама будила меня по утрам, готовила завтрак и протягивала ранец, а я все еще грезила наяву, не в состоянии стряхнуть с себя зыбкий туман ночных сновидений. Я вообще была мечтательным ребенком. Что мне особенно нравится в моей нынешней свободной жизни, так это возможность поспать всласть. Иногда я просыпаюсь от соседской перебранки, включенного на полную громкость телевизора или резкого телефонного звонка, но могу снова забраться с головой под одеяло и окунуться в прерванный сон. Конечно, иногда это не удается. И когда роман с незнакомцем из сна вдруг прерывается, я готова расплакаться от досады и разочарования.
С самого начала моя жизнь с Тиан-Тианом была похожа на сон. И в этом цветном сне с его чистыми красками, чуткостью и взаимопониманием, защищавшими от одиночества, мне было хорошо.
Пожалуй, Марк был той силой, которая могла меня разбудить, как соседская ссора или назойливый телефонный звонок. Если бы я не встретила Марка, мне бы подвернулся кто-нибудь другой и непременно меня соблазнил. Жизнь с Тиан-Тианом дала слишком много изящных трещинок, которые нам было не под силу заделать самим. Всегда существовала опасность, что внешняя сила расколет ее.
Я проснулась посреди ночи и почувствовала, что Тиан-Тиан вернулся. Он сидел на спинке софы, внимательно смотрел на меня и гладил черно-белого котенка. Котенок тоже пристально следил за мной. Я увидела собственное отражение в его влажных зеленых глазах. Испугавшись, я приподнялась в постели, котенок спрыгнул с колен Тиан-Тиана, метнулся по деревянному полу вон из комнаты.
– Где ты был? – спросила я, решив первой начать разговор.
– Навещал бабушку. Она попросила остаться на ужин, – тихо ответил Тиан-Тиан. – Я очень давно у нее не был. Ее кошка окотилась, и бабушка дала мне котенка. Назвала ее Пушинкой.
На лице у него появилось выражение нежности, когда он ласково провел рукой по моим волосам, щекам, по подбородку и тонкой шее. Прикосновение было прохладным, но мягким.
Ни с того ни с сего мне подумалось, что он собирается задушить меня, и глаза невольно расширились от ужаса. Но эта дикая мысль исчезла так же мгновенно, как и появилась. Терзаясь угрызениями совести, я, было, собралась рассказать ему обо всем, что случилось. Но Тиан-Тиан закрыл мне рот поцелуем. В нем был привкус горечи. Пока мы целовались, по комнате разлился аромат листвы, промокшей от дождя. Его руки пытливо прошлись по каждому сантиметру кожи. Я без всяких слов была убеждена, что он абсолютно все знает, что он на ощупь может найти на ней мельчайшие частички выделений чужого мужчины и учуять его запах. Тиан-Тиан был по-звериному чувствителен, его можно было спугнуть одним прикосновением. Неловкий жест – и он мог отпрянуть, словно безумный.
– Может, мне стоит пойти к врачу, – произнес он после минутного молчания.
– Что? – я грустно посмотрела на него. Все, что уже случилось и чему еще суждено случиться, было не в моей власти. В этот миг каждый из нас стал бесконечно одинок, но ни у кого не хватало сил уйти.
– Я люблю тебя. – Я обняла его и закрыла глаза. Это прозвучало, как фраза из фильма. Даже в минуту невыразимой грусти как-то неловко говорить такие вещи. Мой ум лихорадочно метался в поисках выхода, словно языки пламени от ярко горящей свечи. И вдруг перед глазами заискрился спасительный свет. Мой роман! Мой роман, словно фейерверк, прольется на нас огненным дождем и придаст смысл нашему существованию.



***



Мне позвонила Дэн, редактор, выпустившая сборник моих коротких рассказов. Эта уже зрелая женщина жила вместе со школьницей-дочерью, а ее муж учился в Японии. Она была типичной жительницей Шанхая: бледный, характерный для невротических натур, цвет лица, вечный тугой пучок на затылке, кожаные туфли-лодочки и облегающая, длиной ниже колена, юбка из смесовой ткани. Она обожала мороженое и всевозможные сплетни.
С ее помощью я опубликовала книгу «Вскрик бабочки», которая вызвала столь неоднозначную реакцию. Все шепотом обсуждали эту шокирующую вещь. Поговаривали, что автор – бисексуалка со склонностью к насилию. Были случаи, когда в магазинах студенты попадались на краже моей книги.
Через издателя мне стали пересылать письма от читателей-мужчин с вложенными в конверт эротическими фотографиями. Читателей интересовали мои подлинные отношения с героиней романа. Некоторые выражали надежду на свидание и ужин со мной в ресторане «Сайгон», что на улице Хэншань, полагая, что я явлюсь туда одетая подобно одному из моих романтических персонажей. Другие предлагали прокатиться в роскошном «Фольксвагене Сантана-2000» и заняться любовью в машине прямо на мосту над Хуанпу. Все это до боли напоминало историю из бульварной прессы.
Но если говорить откровенно, я почти ничего не заработала на этой книге, потому что после того, как был полностью распродан первый тираж в несколько тысяч экземпляров, второй так и не был напечатан. Когда я поинтересовалась у Дэн, с чем это связано, она ответила, что сейчас у издательства административные трудности, и предложила вернуться к этому вопросу чуть позже. С тех пор я и жила в ожидании.
Мой тогдашний дружок И Цянь сказал, что мое произведение не годится для молодежи. С его точки зрения, я зашла слишком далеко, и это предопределило дальнейшую судьбу книги. И так же как начала свой собственный путь по жизни книга, так разошлись в разные стороны и наши с ним пересекшиеся на короткое время дорожки.
Этот парень, внешне производивший впечатление безалаберного и наплевательски-беззаботного субъекта, работал в крупном рекламном агентстве. Я познакомилась с ним, когда брала интервью у их английского босса. На первый взгляд И Цянь казался умным, проницательным и раскованным. Понятия не имею, что он во мне нашел. В ту пору жизни я еще не оправилась от своей фобии и не преодолела неприязненного отношения к мужчинам из-за бывшего любовника-коротышки в пенсне. Поэтому предпочитала искать друзей среди женщин.
Но он терпеливо и настойчиво заговаривал мне зубы, и выслушав мои горькие откровения о неудачном романе встал во весь рост и воскликнул:
– Видишь, какой я высокий? У меня нет никаких дурных намерений! Мне просто хочется узнать тебя поближе, вот и все.
Той же ночью он весьма успешно и достаточно близко познакомился со мной, я бы даже сказала, глубоко изучил меня от груди до кончиков пальцев, от тяжелого, прерывистого дыхания до яростных криков в пылу страсти. Он был высоким и красивым. А яички у него были теплыми и чистыми. Когда я обхватывала их губами, то испытывала безграничное доверие, которым обычно невольно проникаешься к тому, с кем занимаешься сексом. Его член ввинчивался в меня, словно штопор. Свойственная И Цяню раскованность и свобода в любви избавили меня от мучительных неприятных воспоминаний и возродили здоровое отношение к сексу. Он терпеливо обучал меня, как отличить вагинальный оргазм от клиторного, и каждый раз старательно доводил меня и до того, и до другого одновременно.
В конце концов, ему удалось меня убедить, что я счастливее многих женщин. По статистике, примерно семьдесят процентов китаянок испытывают различные сексуальные проблемы, а еще десять процентов вообще не имеют ни малейшего представления об оргазме.
Связь с И Цянем продолжалась несколько месяцев. Этот период совпал по времени с публикацией первой книги. Именно из-за состояния импульсивности, в котором я тогда пребывала, я и впустила И Цяня в мою жизнь, а вместе с ним и секс. Когда «Вскрик бабочки» был распродан, а в моих карманах по-прежнему не было слышно звона монет, мы расстались без взаимных обвинений и обид, спокойно и безболезненно.
Тиан-Тиан своей породой отличался ото всех моих предыдущих мужчин. Он был похож на заспиртованного в колбе зародыша, плод чистой любви, чья смерть была неотделима от этой любви. Он был не в состоянии подарить мне всю полноту сексуальных ощущений, а у меня не было сил хранить ради него телесную чистоту и невинность, словно фигурку из нефрита. Все было неизмеримо, как бездонная пропасть. Наверное, моя любовь произрастала из того отчаяния, с которым он цеплялся за меня. Я давала ему ровно столько, сколько ему было нужно. Мое пребывание рядом было ему необходимо как воздух и вода. Наша любовь родилась в этой окружавшей нас удушающей, гнетущей атмосфере, спрессовавшись в уродливый и причудливый, но прочный кристалл.



***



Стояла ранняя осень. В сухом прохладном воздухе пахло табаком и бензином. Мне позвонила редактор и спросила:
– Как дела с новым романом?
– О'кей, – ответила я. – Возможно, мне понадобится агент.
– Что за агент? – поинтересовалась она.
– Кто-нибудь, кто поможет мне реализовать мои мечты и избежать проблем, которые были с предыдущей книгой, – объяснила я.
– Давай поподробнее.
– Я мечтаю о том же, о чем и любая смышленая молодая женщина. А ведь именно для таких я и пишу. Нужно организовать рекламную кампанию книги по всему Китаю, цикл литературных вечеров, на которые я буду приходить в открытом черном платье и гротескной маске. Пол должен быть усыпан конфетти, нарезанным из страниц моей книги, и все присутствующие должны будут танцевать на нем как сумасшедшие.
– О боже! – воскликнула она и рассмеялась. – Ты просто безумная.
– Но это выполнимо, – возразила я на ее насмешливый отзыв. – Чтобы этого добиться, нужны только наличные и мозги.
– Ладно, – произнесла Дэн. – В Шанхае состоится литературный вечер, посвященный творчеству нескольких писателей. Среди них будет молодая женщина, чуть старше тебя. С тех пор как она вышла замуж за знаменитого критика, она находит вдохновение только в том, что он говорит. Тебе следовало бы с ними познакомиться. Может пригодиться.
Она назвала ресторан на улице Синьлэ и сказала, что тоже придет.
Я спросила у Тиан-Тиана, не хочет ли он сходить туда вместе со мной, но он притворился, что не слышит. Он был очень невысокого мнения обо всех других литераторах.
Я долго терзалась сомнениями, что надеть. В моем гардеробе были вещи, совершенно противоположные по стилю. Половину его составляла бесполая, просторная одежда приглушенных тонов, в которой я была похожа на персонаж, сошедший со средневековой картины. Остальные вещи были нарочито-облегающими, в них я становилась грациозной как женщина-кошка. Я подбросила монетку, и жребий выпал в пользу второго варианта. Я выбрала западный облик в стиле ретро шестидесятых годов – ярко-красная помада и густые тени, да еще любимая стилизованная сумочка с леопардовыми пятнами, жутко модная тогда в Шанхае.
Таксист меня просто доконал. Он всего несколько дней как поступил на работу и совершенно не знал города. Все время ездил по кругу, так что у меня начала кружиться голова, и в конце концов привез на прежнее место. Я сама очень плохо ориентируюсь в пространстве, поэтому только и могла, что орать на него. В итоге мы довели друг друга до белого каления. Я взглянула на счетчик и отважилась на угрозу:
– Я подам официальную жалобу.
Он промолчал.
– Потому что вы не соблюдаете интересы клиента, – добавила я для пущей убедительности.
– Ладно, ладно! В чем проблема-то? Я не возьму с вас ни гроша!
– Эй, остановите здесь! – велела я ему, когда мы поравнялись со знакомым зданием, где за большими ярко освещенными окнами мелькало множество белокурых голов. – Да, вот тут. Я хочу выйти именно здесь.
Я передумала ехать на встречу с этими чертовыми авторами, о которых говорила Дэн. Почему бы вместо этой занудной встречи не заглянуть к Кенни в бар «Уай-Уай»?
В этом баре два этажа. Внизу, сразу как спустишься по длинной лестнице, находится танцзал. Здешняя атмосфера дышит весельем, алкоголем, духами, пропитана запахом денег, слюны и гормонов.
На месте ди-джея сидел мой любимчик Кристоф Ли из Гонконга. Заметив меня, он скорчил приветливую мину. Играла ритмичная электронная музыка, что-то в стиле «хип-хоп» – потрясающе энергичная, как бушующее пламя. Чем больше вы танцевали, тем счастливее и беззаботнее становились, пока не растворились в музыке без остатка, и у вас не начинало стучать в висках.
Здесь было полным-полно светловолосых иностранцев и множество китаянок, привлекавших внимание тонкими осиными талиями и шелковистыми черными волосами. Все они были распутны, и это было написано на их лицах, тем не менее, довольно многие работали в международных компаниях, были из добропорядочных семей, закончили колледж, некоторые учились за рубежом и имели собственные машины. Они представляли сливки женской половины шанхайского общества, однако когда танцевали, выглядели вызывающими и продажными. Бог знает, о чем они думали в это время.
Конечно, среди них были и проститутки, которые специализировались на обслуживании иностранцев. Их всегда можно отличить по длинным волосам (иностранному клиенту, взгромоздившемуся на азиатку и дошедшему до полного сексуального экстаза, обычно нравится любоваться ее роскошными черными волосами). Многие из них владели основами английского («сотню – за работу руками, двести – за минет, триста – если по-быстрому, и пятьсот – за ночь») и следили за своими потенциальными жертвами, призывно и томно облизывая губы. Можно даже снять фильм под названием «Китайские губы», посвященный любовным похождениям иностранцев в сотнях шанхайских баров. С первых же кадров зритель бы видел соблазнительные, увлажненные губы всех форм и размеров: пухлые и тонкие, черные, серебристые, алые, пунцовые; губы, накрашенные дешевой помадой, дорогой от «Ланком» или от «Кристиана Диора». Такая картина с участием самых сексуальных и привлекательных женщин Шанхая побила бы кассовые рекорды голливудского блокбастера «Китайская шкатулка» [48].
Во время танца я обычно предаюсь безудержной фантазии, меня посещает вдохновение, воображение разыгрывается, и я раскрепощаюсь. Когда я импровизирую под музыку техно, было бы неплохо, чтобы вместо партнера по танцам рядом находился личный секретарь. Он бы неотступно следовал за мной, покачиваясь в такт каждому моему движению и записывая все безумные и яркие галлюцинации, порожденные музыкой у меня в голове. Ручаюсь, получилось бы в тысячу раз интереснее того, что можно написать за письменным столом.
Я почти забыла, где нахожусь. Запах марихуаны (или, может, сигары?) проник в правую ноздрю и разбередил чувствительные нервные окончания. Думаю, своим танцем я уже привлекла внимание многих мужчин, как принцесса в восточном гареме или обладающая колдовскими чарами Медуза. Мужчин часто влекут хищные женские особи, типа самки паука «черная вдова», готовые сразу после спаривания съесть своего любовника заживо.
Я взглянула на серебристое колечко, продетое в пупок, оно бешено плясало в свете огней, как ядовитый цветок на теле. Вдруг чья-то рука властно легла мне на талию. Я не знала, кто это, да мне, в общем-то, было все равно. С улыбкой обернувшись, я увидела Марка. Он приблизил ко мне лицо, и в его дыхании ощущался запах мартини – любимого напитка Джеймса Бонда. Говорил он тихо, но я все же услышала, что он хочет меня прямо здесь и сейчас. Совершенно растерявшись, я пробормотала:
– Здесь? Сейчас?



***



Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, в кабинке женского туалета на втором этаже. Музыка доносилась откуда-то издалека. Мне было холодно, глаза начинали слипаться, но я продолжала отталкивать руки Марка.
– Что мы здесь делаем? – спросила я.
– Занимаемся любовью, – он произнес эту трафаретную фразу бойко и с неподдельной искренностью. В его голубых глазах не было прежнего холода. Они излучали нежность. Было совершенно непонятно, как в вонючем туалете можно было ощущать такую интимную близость, порожденную чисто плотским желанием.
– Я чувствую себя омерзительно, словно преступница, даже хуже – как во время пытки… – прошептала я.
– Полиция нас здесь никогда не найдет. Верь мне. Все прекрасно, – Марк заговорил голосом заправского гангстера из фильма. Он прижал меня к красной стене, поднял юбку, быстро стащил трусики, скомкал их и сунул в карман брюк. Затем приподнял меня на руках и, не говоря ни слова, вставил в меня свой вздыбленный член. Сидеть на этом раскаленном стержне было все равно, что на наконечнике пожарного шланга.
– Ты, подонок! – взвыла я, не в состоянии более сдерживаться. – Сейчас же опусти меня. Я тебе не букашка на булавке!
Он уставился на меня страстным взглядом. Мы поменялись местами. Он сел на стульчак, а я расположилась сверху. Так я хотя бы могла направлять его движения, утоляя собственную чувственность.
Кто-то стучал в дверь, но притаившиеся внутри кабинки извращенцы еще не закончили свои утехи.
Чувство страха и неловкости потеснил подступивший оргазм. Мы оба кончили одновременно, и это снова было чудесно, несмотря на неудобную позу и ужасную вонь. Марк ссадил меня с колен, потянул за ручку бачка, и его сперму смыло сильным водоворотом.
Я заплакала. Это было совершенно необъяснимо. Моя самоуверенность стремительно испарялась, и я вдруг показалась себе даже большей дешевкой, чем танцующие наверху проститутки. Они, по крайней мере, обладали профессионализмом и хладнокровием. Я же испытывала страшную неловкость И мучилась сомнениями, разрываясь надвое. Видеть собственное отражение в мрачном зеркале было невыносимо. Во мне словно что-то оборвалось, оставив зияющую пустоту.
Марк обнял меня. Он, не переставая, извинялся: «Прости, прости», и прижимал меня к себе, как мертвого ребенка. От этого становилось только хуже.
Я оттолкнула его, вытащила трусики из его кармана, надела их и поправила юбку.
– Ты меня не изнасиловал, – произнесла я тихо, но резко. – Никто бы не смог этого сделать. И перестань все время извиняться. Это так пошло. Я реву, потому что безобразно выгляжу. Выплачусь, и мне станет легче, понятно?
– Ты не безобразна, – сказал Марк очень серьезно.
Я улыбнулась.
– Нет, я имею в виду, что придет день, когда умру безобразной. Все потому, что я скверная девчонка, а Бог не любит таких, как я. Правда, сама я себе нравлюсь, – я снова разрыдалась.
– Ну же, детка, не надо. Ты не знаешь, как ты мне дорога. Правда, Коко. – Его глаза смотрели с нежностью, которая в полумраке туалета казалась грустью.
В дверь снова застучали, наверное та же женщина, у которой просто лопнуло терпение. Я до смерти испугалась. Марк знаком велел мне молчать и спокойно поцеловал меня. Звук шагов начал удаляться, и я мягко отстранилась от него.
– Нам нельзя больше встречаться.
– Но мы непременно увидимся, Шанхай – не такой уж большой город.
Мы быстро вышли из туалета.
– Я пойду, – сказала я.
Он хотел отвезти меня домой, но я отказалась.
– Ну хорошо, – согласился он и поймал такси. Достал деньги из кошелька и отдал шоферу. Я не возражала. Просто села в машину
– Мне все еще не по себе. Ужасно стыдно.
Он нагнулся и поцеловал меня. Ни один из нас даже не упомянул имени Тиан-Тиана.
Радио в такси было настроено на волну радиостанции «Для полуночников». Ди-джей, ведущий передачу, терпеливо выслушивал стенания какой-то домохозяйки. У ее мужа был роман на стороне, но она не хотела разводиться с ним. Она просто надеялась, что соперница когда-нибудь исчезнет, и недоумевала, как вернуть былую привязанность мужа. И шофер, и я молчали. Мы, жители больших городов, привыкли рассеянно выслушивать самые интимные публичные откровения посторонних людей, но не способны на сочувствие и не умеем приходить на помощь.
Машина въехала на мост. Передо мной раскинулось море огней, прекрасное и величественное. В воображении словно оживали сцены, происходящие в разных уголках Шанхая, там, где горели все эти огни, где город жил напряженной жизнью – шумной, беспокойной, противоречивой. В этой жизни было столько одиночества, наслаждения, радости и любви.



***



Тиан-Тиан еще не спал. Он устроился на софе вместе с Пушинкой и писал в блокноте длинное письмо матери в далекую Испанию. Я присела рядом, и Пушинка убежала. Тиан-Тиан резко повернулся и пристально посмотрел на меня. У меня замерло сердце. Я, как и раньше, испугалась, что он опять учуял чужого мужчину. Должна сказать, что от тела Марка действительно исходил слабый животный запах, который мне нравился.
Взгляд у Тиан-Тиана был колючим и ледяным. Его невозможно было вынести. Я нервно встала и пошла в ванную. Он опустил голову и продолжил писать.
Из крана с шумом лилась горячая вода, зеркало в ванной заволокло туманом, и я больше не видела отражения своего лица. Я облегченно вздохнула, опустилась в горячую воду и расслабилась. При приближении беды я всегда скрываюсь в тепле ванны. Вода такая горячая. Черные пряди волос качаются на ее поверхности, как лепестки лилии. И в памяти всплывают только приятные и светлые воспоминания.
Мысленно возвращаясь в детство… Пробираюсь на чердак бабушкиного дома. Здесь пылятся старое сломанное, обитое кожей кресло на колесиках и огромный красный сундук из сандалового дерева с медными уголками. Я поднимаю крышку и достаю старые голубые керамические черепки, на которых написано «соль», обрывки материи, из которой когда-то было сделано ципао, и другие древние безделушки. Мне нравится подолгу сидеть в потертом кожаном кресле, играя со всеми этими сокровищами, а за маленьким окошком постепенно сгущаются сумерки.
– Ники!
Это бабушка зовет меня, но я притворяюсь, что не слышу. И снова:
– Ники! Я знаю, где ты прячешься.
Вот уже ее грузный силуэт показался на лестнице, я лихорадочно захлопываю крышку сундука, но меня выдают предательски грязные лицо и руки.
– Перестань лазать сюда, – раздраженно говорит она. – Если тебе так нравятся эти вещи, я отдам их тебе в приданое.
Однако позже городские власти приняли решение строить автостраду в этом районе, и старый квартал, выстроенный во французском стиле, был обречен. В суматохе и суете переезда мои детские сокровища были безвозвратно утеряны.
Рассеянно глядя на торчащие из воды ноги, я думала о том, насколько далекими обычно кажутся события детства, словно они происходили с нами в прошлой жизни. Все, кроме острого и щемящего чувства теплоты и нежности, кажется ненастоящим.
Тут на пороге ванной комнаты появился Тиан-Тиан. Глаза у него покраснели. Он встал на колени рядом с ванной.
– Ты закончил письмо? – тихо спросила я.
– Да, – ответил он, пытливо глядя мне в глаза. – Я написал матери, чтобы она не строила никаких планов насчет возвращения и открытия ресторана в Шанхае. Когда я навещал бабушку, то упомянул о намерениях матери. Она сказала, что это весьма кстати, что она еще успеет поквитаться с ней до того, как умрет. Я тоже не хочу, чтобы мать приезжала. Будет лучше, если я так и останусь один до самой смерти.
В его голосе звучало отчаяние, он заплакал.
– Коко, что бы там ни было, никогда не лги мне! – Он впился в меня взглядом, словно резанул по сердцу невидимым ножом. Тяжелая, устрашающая тишина сочилась каплями крови. Чем безнадежнее любовь, тем беззащитнее мы перед лицом обмана и мучительными сомнениями.
– Я люблю тебя, – я крепко обняла его и закрыла глаза. Наши горючие слезы скатывались по щекам и падали в ванну, вода темнела и бурлила и, наконец, превратилась в кипящую плазму, поглотив наши рыдания и страхи. Той ночью я поклялась себе, что никогда не обмолвлюсь Тиан-Тиану о Марке и наших отношениях. Ни единым словом.






12 Завтрак на траве



Отрицайте монотонность, поддерживайте разнообразие, отрицайте запреты, поддерживайте исступление, отрицайте единогласие, поддерживайте иерархию, отрицайте шпинат, поддерживайте устриц.
Сальвадор Дали



Миновал полдень. Осеннее солнце освещало улицу и прохожих, отбрасывающих легкие, словно нарисованные кистью художника тени. Деревья потихоньку сдавались на милость осени, желтеющие листья свисали с веток как засохшие насекомые. Ветер овевал лицо, принося благодатную прохладу.
В обычной жизни все происходящие события следуют друг за другом быстрой чередой, заставляя забывать о смене времен года и быстротечности бытия.
Тиан-Тиан действительно пошел в Центр репродуктивного здоровья, и в первый раз я решила проводить его.
Внутри здания было неприглядно, душно и пахло чем-то терпким. Коридоры, плакаты и лица врачей казались слишком стерильными. Врач в кабинете первичного осмотра равнодушно смотрел на нас сквозь массивные очки ничего не выражающими глазами. Он задавал Тиан-Тиану вопросы о его состоянии и старательно записывал все ответы в историю болезни.
– Когда у вас впервые были ночные поллюции? По утрам у вас никогда не было эрекции? Если вы читаете эти книги или смотрите эти фильмы, вы реагируете на них? Хоть раз в жизни у вас был нормальный половой акт, то есть вам удавалось ввести половой член во влагалище и сохранять эрекцию хотя бы в течение трех минут? А вообще, у вас бывают какие-нибудь отклонения?
Тиан-Тиан побледнел, как мел, на лбу выступили крошечные капельки пота. Он отвечал с трудом, едва слышно и односложно. Я почувствовала – возьми я его сейчас за руку и помоги встать, он вскочил бы и побежал прочь без оглядки. Я осталась сидеть в коридоре, а его отвели в находившийся рядом терапевтический кабинет. Выглядел он ужасно, казалось вот-вот упадет в обморок. Дойдя до двери, он беспомощно оглянулся на меня, в глазах застыл ужас.
Я прикрыла лицо рукой. Это было слишком жестоко по отношению к Тиан-Тиану.
Долгое, томительное ожидание. Затем дверь кабинета отворилась и показался врач, а за ним, понурившись и не глядя на меня, брел Тиан-Тиан. Врач что-то нацарапал в медицинском бланке.
– Ваша репродуктивная система в полном порядке, – сообщил он Тиан-Тиану свой диагноз. – Проблема носит чисто психологический характер.
Он рекомендовал Тиан-Тиану посещать у них в центре групповые занятия по психотерапии и в качестве дополнительного лечения принимать какие-то лекарства.
Теперь в жизни Тиан-Тиана появилось новое занятие. Каждую неделю он отправлялся в Центр репродуктивного здоровья и несколько часов проводил там. Возможно, его привлекали не столько сами занятия, сколько возможность общаться с такими же страдальцами, делившимися с ним своими тайнами. Все присутствовавшие на занятиях садились в кружок и по очереди рассказывали сочувственно внимающей аудитории о своих переживаниях и проблемах. По мнению Дэвида У, общее страдание помогает преодолеть личные страхи.
Тиан-Тиану вскоре надоели занятия в Центре и курс психотерапии. Но в группе он познакомился и подружился с молодым человеком по имени Ли-Лэ, которого стал время от времени приглашать в нашу компанию.



***



Осенью хорошо выбраться на природу. Поэтому мы решили устроить пикник на лужайке у гостиницы «Синго». Солнце лениво ласкало нас своими лучами, а ноздри щекотал запах лизола, долетавший из расположенной неподалеку клиники. Отсюда открывался чудесный вид: симметричное чередование островков зелени и зданий, согретых осенним солнцем.
Мы расстелили на лужайке одеяло, разложив поверх него аппетитные закуски. Все наши друзья, кто сидя, кто лежа, вальяжно расположились вокруг, словно рассыпавшиеся по доске шахматные фигуры. Наш пикник напоминал мне картину Мане «Завтрак на траве» с ее атмосферой буржуазной безмятежности середины девятнадцатого века, к которой я всегда тяготела.
Постоянное пребывание в помещении гнятуще действует на душевное состояние. Размышления, работа над книгой, тишина, мечты и игра воображения могут привести человека на грань безумия. В ходе совершенно бесчеловечных экспериментов ученые доказали, что пребывания в полном одиночестве в замкнутом пространстве в течение четырех дней вполне достаточно, чтобы человек выбросился из окна как камень из катапульты. Оказывается, лишиться разума не так уж сложно.
На одной из открыток, присланных отцом (они с матерью путешествовали в Гуанчжоу), было написано: «Девочка моя, старайся почаще гулять. Трава и свежий воздух – самый чудесный дар, который преподносит нам жизнь». Общаясь со мной, он часто прибегал к сентенциям и афоризмам.
Пришел Ли-Лэ, одетый неряшливо, но с претензией. Это был сухопарый, лупоглазый парень с бритой головой. Мое первое впечатление от общения с ним – завзятый матерщинник. Он все время теребил кончик носа, пока тот не начинал краснеть и не заострялся. Мне этот парень сразу не понравился. Ходили слухи, что в десятилетнем возрасте он начал ухлестывать за зрелыми женщинами, а в одиннадцать лет лишился невинности, переспав с матерью одного из одноклассников.
После этого он перетаскал к себе в койку более пятидесяти женщин – ровесниц матери и своей старшей сестры. Год назад Ли-Лэ застукали с чужой женой. Муж хорошенько отлупил его и отрезал длинные волосы, которыми он так гордился. После этого Ли-Лэ стал импотентом.
Ли-Лэ был из семьи интеллигентов, высланных из Шанхая, и жил без присмотра и заботы. Работал продавцом в одном из магазинов фирмы «Адидас» на улице Нанкин. В свободное время стучал на барабане в каком-то подвале и даже организовал собственную неформальную рок-группу. На какое-то время рок заменил ему секс, успокаивая молодое тело и услаждая душу. На Тиан-Тиана Ли-Лэ произвел впечатление не только своеобразным отношением к жизни и манерой поведения, в которой он усматривал естественность, скромность, наивность и самобытность, сколько страстью к чтению и пытливостью ума.
Чжуша тоже приняла мое приглашение и пришла на пикник. Она принесла мне в подарок флакон тоника для кожи от Шисейдо. Сказала, что привезла его из Гонконга, куда ездила в командировку. Там он продается на сотню юаней дешевле, чем в Шанхае. Прошло уже много времени с тех пор, как я виделась с ней в последний раз, но ее изысканная, как у леди, манера держаться ничуть не изменилась. Похоже, она уже оправилась от переживаний по поводу развода.
– Слышала от тетушки, ты начала писать роман, – сказала она с улыбкой, через соломинку потягивая сок из пакета. Солнечные блики играли у нее на лице, и от нее вкусно пахло молодой травкой. – Да, кстати, – заметила она, доставая и протягивая мне визитную карточку, – я теперь работаю в этой компании.
Я взглянула на карточку и на мгновение обомлела. Это часом не инвестиционная компания Марка?
– Верно, я действительно пишу роман. Надеюсь написать бестселлер и заработать достаточно денег, чтобы отправиться в путешествие по Европе, – ответила я.
– А твой дружок? Вы все еще сидите безвылазно в той же комнате? Просто не представляю, как можно так жить! Неужели ни один из вас не хотел бы получить работу вне дома? Вредно сидеть взаперти. Можно заболеть, – сказала Чжуша заботливо.
– Мы часто гуляем, иногда заходим в бар выпить или отправляемся потанцевать, – ответила я.
Я подумала о том, что если поеду в Европу, то Тиан-Тиан непременно захочет поехать вместе со мной. Во время путешествия меняются не только время и место, но и образ мыслей, настроение и общее самочувствие. Я грезила о том, как занимаюсь любовью с Тиан-Тианом в маленькой гостинице в небольшом французском городке (ему там точно понравится), в придорожном мотеле где-нибудь в Германии, в безлюдной церквушке в Вене, в римском Колизее, на моторной лодке на Средиземноморье… Наш роман будет развиваться постепенно – пока существуют привязанность и страсть. Любовь и свобода всегда найдут себе приют и под сенью леса, и в водах озера, и на небесах.
Я подошла к Тиан-Тиану, присела рядом и поцеловала его. Он прервал беседу с Ли-Лэ и улыбнулся мне в ответ.
– Давай поиграем во фризби [49], – предложила я.
– О'кей, – согласился он, поднимаясь. В свете солнечных лучей с гладкими черными волосами, в черной хлопчатобумажной рубашке в полоску и с по-детски ясными глазами он казался совсем юным, почти школьником.
Наши взгляды на мгновение пересеклись. Меня охватил порыв страсти, сердце бешено забилось. Он снова засмеялся. Пластиковый диск летал туда-сюда, словно крохотный НЛО, пока не упал к ногам Чжуши. Она улыбнулась и передала его Тиан-Тиану. Чжуша о чем-то увлеченно беседовала с Ай-Диком, и, похоже, им было интересно вдвоем.
Закончив разговор с кем-то из своих многочисленных знакомых, остановившихся в гостинице «Синго», к нашей компании подошла Мадонна и присоединилась к игре. Щеголь Номер Пять и его подружка Сиси загорали, повернувшись голыми спинами к солнцу и играя в настольную игру под названием «Аэроплан». Вид беззастенчивой парочки в одинаковых черных очках, среди бела дня развалившейся на газоне и поджаривающей на солнце обнаженные бледные спины, не оставлял ни у кого из окружающих никаких сомнений, что эти двое были просто созданы друг для друга.
Неожиданно к нам приблизилась сердитая пожилая женщина, судя по всему, иностранка. Остальные продолжали играть, а Мадонна и я подошли к ней.
– Прошу прощения, – обратилась она к нам на английском языке с очень сильным американским акцентом, – но я вынуждена просить всех вас уйти отсюда.
– Почему это? – поинтересовалась я по-английски.
– Видите ли, мы с мужем живем вон в том доме напротив, – сказала она и указала пальцем на здание во французском стиле, расположенное на противоположном конце лужайки. Это был прелестный трехэтажный особнячок с низким глухим забором, с изящной, но совершенно бесполезной трубой дымохода на крыше, цветными витражами окон и двумя балконами, перила которых с цветочным лепным орнаментом были густо увиты плющом. – Мы всегда любуемся с нашего балкона прекрасным видом на эту лужайку
– И что с того? – Наверное, по-английски мои слова звучали грубо. Но я и не собиралась быть особенно вежливой. Какого рожна нужно от нас этой пожилой американке?
– Но вы вторглись сюда и нарушили тишину и покой. Вы слишком шумите и бегаете по траве, – произнесла она властным тоном. В ее голубых глазах блестели сердитые льдинки. Было ясно, что она не потерпит никаких возражений. У нее была копна серебристо-седых волос, как у моей бабушки, и морщины на лице были похожи. Но на этом сходство кончалось – ни на йоту бабушкиной доброты и участия.
Я по-китайски тихо объяснила Мадонне, что нужно этой старушенции.
– Что? Она действительно хочет выпроводить нас отсюда? – возмутилась Мадонна, услышав такую нелепую просьбу. А она была не из тех, кто сдавался на милость победителя. Настоящий боец.
– Передай ей, что эта лужайка – не ее собственность, и что она не имеет права распоряжаться здесь!
Я перевела старухе слова Мадонны.
Та рассмеялась, словно говоря «Ох, уж эти вульгарные китаянки!»
Мадонна зажгла сигарету.
– Мы и не подумаем уходить отсюда, – заявила она. – Так что уважаемая дама может убираться восвояси и немного передохнуть!
Американка, похоже, поняла, что ей сказала Мадонна, но невозмутимо продолжила:
– Мой муж – президент банка «Мэйлин». Мы решили снять этот дом именно из-за прекрасного вида. Мы оба – пожилые люди. Нам нужен свежий воздух и здоровая окружающая среда. В Шанхае нелегко найти чистую зеленую лужайку.
– Точно, – кивнула я в знак согласия, – вот именно поэтому мы и пришли сюда расслабиться и отдохнуть.
Пожилая леди спросила с улыбкой:
– Вы тоже снимаете квартиру неподалеку?
Я опять утвердительно кивнула.
– И сколько вы платите?
– По-моему, вас это не касается, – отрезала я.
– Мы ежемесячно платим двадцать пять тысяч американских долларов, – членораздельно, с ударением на каждом слоге произнесла она. – Так много именно за прекрасный вид из окна. Вы, китайцы, знаете, что живописные окрестности очень влияют на стоимость жилья. Поэтому я настоятельно прошу вас покинуть это место при первой же возможности.
Несмотря на улыбку, ее тон был жестким и категоричным.
Честно говоря, такая цена нас просто ошеломила. Кто знает, насколько она и ее муж-президент влиятельны, и какие связи у них есть в администрации гостиницы. Призвав на помощь браваду развязной уличной девки, Мадонна изобразила на лице некое подобие улыбки.
– Ладно, – сказала она. Но ее английский оказался не на высоте, и вместо холодно-учтивого «Увидимся позже» у нее получилось нелепое «Увидимся поздно».
На обратном пути мы, не сговариваясь, вдруг все вспомнили о тех табличках, которые повсеместно красовались во времена иностранных концессий: «Китайцам и собакам вход воспрещен». Сейчас, когда в страну возвращались многонациональные компании и финансовые гиганты, их экономическое влияние неизбежно вызывало у иностранцев чувство превосходства над местным населением. Впервые за долгое время мы, представители китайского поколения икс, почувствовали угрозу нашему национальному достоинству.
Вечером, когда Тиан-Тиан принимал ванну, позвонил Марк.
– Не звони мне больше. Это нехорошо, – попросила я тихо.
Он согласился.
– А как же мне с тобой связываться?
– Не знаю. Может, я сама тебе позвоню.
– Ты могла бы завести электронный почтовый ящик, – вполне серьезно предложил он.
– Ладно, – ответила я. И почему-то не удержалась и рассказала ему о том, что произошло. – Если бы в этом доме жил ты, то тоже нас выгнал? – спросила я резко. Это было чем-то вроде дипломатической уловки, испытанием, проверкой. Во мне говорило уязвленное национальное достоинство.
– Разумеется, нет, – отшутился он. – Иначе как бы я мог любоваться тобой и строить тебе глазки?






13 Отъезд



Я видел, как его огромный и грозный лик навис над равнинами; глаза сверкали исступлением и были полны целеустремленности. Видел его крылья. Видел его ветхую огненную колесницу, высекавшую тысячи сверкающих искр. Видел выжженный след позади нее на дороге. Она летела напролом, выжигая кукурузные поля, опустошая города, разрушая мосты и осушая реки.
Джек Керуак [50]



Декабрь. Недобрый месяц. В старинных глухих двориках нет цветущей сирени. На каменных садовых ступенях и в ярко украшенной аркаде ресторана Такаси «Китайский гарсон» на улице Хэншань больше не видно прекрасных обнаженных танцовщиц. Ни голубей, ни взрывов веселого смеха, ни грустных отзвуков джаза.
Нескончаемо моросит мелкий зимний дождь, оставляя на языке горьковатый привкус. Из-за вездесущей сырости кажется, что вы прогнили насквозь, до мозга костей. Зимняя слякоть в Шанхае отвратительна, как будто у природы месячные.
Тиан-Тиан надумал путешествовать. В это время года он всегда уезжал из Шанхая. Он не выносил холодов и промозглой сырости. Изредка выныривающее тусклое зимнее солнце не греет, от прикосновения его холодных лучей по коже бегут мурашки.
– Хочу уехать ненадолго, – сказал Тиан-Тиан.
– И куда?
– На юг. Куда-нибудь, где яркое солнце и голубое небо. Хоть в Хайкоу [51].
– Поедешь один?
Он утвердительно кивнул.
– Ладно, поезжай. Но будь осторожен. У тебя естъ телефонная карта, можешь звонить в любое время. Я буду дома, собираюсь работать над романом.
Меня пугала мысль, что мне так никогда и не удастся закончить этот роман. Но после отъезда Тиан-Тиана у меня будет больше времени и, в каком-то смысле, больше физической свободы. Понятия не имею, сознавал ли Тиан-Тиан, что его предстоящий отъезд был временным бегством от опасности, таившейся в нашей чрезмерной близости. Он был необычайно чувствительной натурой, в сотни раз более чутким, чем обычные люди. Временами взаимное чувство связывало нас по рукам и ногам так, что не продохнуть. И когда силы были уже на исходе, а творческая фантазия иссякала, кому-то из нас нужно было трогаться в путь.
Кроме того, Марк с неумолимостью раковой опухоли вклинился в самое слабое звено сковывающей нас с Тиан-Тианом цепи отношений. Эта раковая опухоль, как неистребимая зараза, засела в моем уязвимом теле, безнадежно пораженном неизлечимым вирусом плотского влечения.
Многие люди искренне полагают, что любовь и секс не следует смешивать. Для многих эмансипированных женщин идеал личной жизни – найти мужчину, способного довести ее до оргазма, в котором она будит желание и которого желает сама. Такие женщины убеждены, что несовпадение любви и секса ничуть не противоречит нормальному, здоровому отношению к жизни. Интуитивные устремления и чаяния женщин формируются под влиянием повседневной реальности. Они непроизвольно стремятся к образу жизни, сулящему безопасность. А ключ от заветной дверцы, за которой сокрыты все тайны жизни, они кладут под подушку. Еще пятьдесят лет назад женщины были менее свободными, тридцать лет назад – менее привлекательными и десять лет назад – менее изощренными в достижении оргазма.
Внизу у подъезда припарковалось вызванное по телефону такси. Я в последний раз просмотрела багаж Тиан-Тиана: блок сигарет «Тед Лапидус» (в Шанхае их можно купить только в специализированных киосках), бритвенные лезвия «Жилетт», ополаскиватель для полости рта, пять пар белого нижнего белья, семь пар черных носков, портативный проигрыватель для компакт-дисков, сборник избранных стихов Дилана Томаса, дневник Сальвадора Дали, фильмография Альфреда Хичкока и наша с ним фотография в рамочке. В другую сумку Тиан-Тиан посадил Пушинку, с которой не захотел расставаться. Мы прихватили зонт, спустились и сели в такси. Поскольку Тиан-Тиан вез котенка, то не мог лететь самолетом и решил ехать до Хайкоу в спальном вагоне.
Капли дождя ударили в ветровое стекло. Улицы заволокло серым туманом, в котором размытыми цветными кляксами мелькали магазины и прохожие. Тиан-Тиан сосредоточенно чертил пальцем на запотевшем стекле какие-то непонятные иероглифы. По радио исполняли слащавую популярную песенку Ричи Рена [52] «Девочка моя, оглянись».
Такси уже подъезжало к вокзалу. Тиан-Тиан схватил мою руку и прижал к своим коленям. Во мне росло чувство неловкости и растерянности. Мы расставались на целых два месяца. И на следующее утро, проснувшись, оба уже не увидим близкого лица рядом на подушке. Никто больше не будет барабанить в дверь ванной, чтобы вместе принять душ. Не нужно будет готовить или стирать на двоих. Не нужно будет выслушивать ничьи жалобы и вытирать ничьи слезы. И прислушиваться к чужому бормотанию во сне.
Вокруг вокзала по-прежнему сновали толпы рабочих-мигрантов. Я велела Тиан-Тиану понадежнее спрятать документы, кредитку, телефонную карту и железнодорожный билет. Мы подошли к эскалатору, плывущему на второй этаж, где проверяли билеты. И вот Тиан-Тиан, помахав мне на прощание, с Пушинкой в правой руке и с чемоданом в левой, влился в поток людей, устремившийся к перрону.



***



Дождь на улице прекратился. Я села в автобус и, доехав до магазина «Дом моды», сошла. Эта часть улицы Хуай-хай походила на торговый квартал любого западного города, слегка переделанный на своеобразный китайский манер с учетом массового вкуса. Здесь все время стайками собиралась модная молодежь. Она приходила на улицу Хуатин [53], чтобы поднабраться новых веяний, не отстать от моды. Эта маленькая улочка символизирует присущую шанхайцам способность с пользой осваивать каждый сантиметр пространства. Куда ни кинешь взгляд, повсюду развешана стильная недорогая одежда, выставлены сумки, обувь, шляпы, изделия народных промыслов и игрушки. На этой улице, упоминающейся во всех путеводителях по Шанхаю для иностранных туристов, сосредоточены самые модные товары, и продаются они здесь значительно дешевле, чем в других местах. Как-то на ярмарке гонконгских товаров, проходившей в Шанхайском выставочном центре, мне попалась на глаза расшитая стеклярусом шелковая дамская сумочка за 250 юаней. А в тот же вечер на улице Хуатин я выторговала платье со стеклярусом всего за 150 юаней.
Когда на душе кошки скребут, я, как и многие женщины – мои сверстницы, отправляюсь на улицу Хуатин, заглядываю во все магазинчики и накупаю всякой всячины. Но, разобрав дома ворох купленных вещей – иногда таких прелестных, что в них хочется порхать, словно бабочка, – я обычно надеваю их всего раз или два. Наверное, потому, что они куплены с горя и, как правило, претенциозны и слишком фривольны. Они годятся лишь на то, чтобы наряжаться дома, как Мэрилин Монро, и с упоением любоваться собственным отражением в зеркале.
На улице Хуатин было полным-полно подростков, которых по одежде не отличишь от уличных оборванцев. Группка японских мальчишек на роликовых коньках демонстрировала виртуозное мастерство. Они были похожи на механических бабочек. Выкрашенные в яркий цвет волосы торчали во все стороны, как перья в метелке для смахивания пыли. Мимо пронеслись шанхайская девчушка вместе со своей подружкой. У одной на губах была серебристая помада, у другой – черная и у каждой за щекой торчал леденец «Фруктовое сокровище». Некоторые врачи опасаются, что девочки их возраста съедают вместе с леденцами слишком много дешевой губной помады и постепенно травятся чуть ли не до смерти. Однако пока не было никаких официальных сообщений о подобных случаях.
В толпе прохожих появилась группа элегантно одетых бизнесменов. Один из них приветливо помахал мне рукой. Я решила, что этот жест адресован кому-то позади меня, и продолжала идти, никак не реагируя на приветствие. Но он упорно делал мне знаки и окликнул меня по имени. Я уставилась на него в немом изумлении.
– Привет, это же я, Паучок!
Я была готова подумать, что сегодня Первое апреля. Паучок, которого я когда-то знала, был тщедушным юнцом, зависшим где-то между школой и работой, с криминальными наклонностями и пугающе высоким IQ. Я-то полагала, что сейчас он превратился в хакера, либо лихо грабящего банки с помощью компьютера, либо через пень-колоду выполняющего днем какую-нибудь немудреную работу, а ночи напролет просиживающего за компьютером, как одержимый бродя по киберпространству.
Но передо мной стоял молодой человек с жизнерадостной белозубой улыбкой и в очках без оправы, столь популярных среди китайских «белых воротничков».
– О боже, да ты меня не узнаёшь!
«О, боже» – извечная мантра [54] Паучка.
Я рассмеялась.
– Клево выглядишь.
– Ты тоже, – ответил он серьезно. Каждый его жест был размеренным и солидным.
Мы зашли в кафе «Манабе». Сели за столик друг против друга. В воздухе стоял сильный, терпкий и пьянящий аромат кофе. Многие, пристрастившись к нему, как к наркотику, проводили в кафе целые вечера. И даже если добрую пятую часть своей жизни они бесцельно просиживали здесь, им было хорошо до тех пор, пока грезы помогали забыть об изматывающей работе. Здесь всегда звучала приглушенная неназойливая музыка, а официанты виртуозно вальсировали с подносами, словно танцоры.
Мы вспомнили «Зеленый стебель».
– Славное было местечко, – сказал Паучок. – Жаль, что когда я там работал, то думал только о деньгах.
– И еще о том, как бы грабануть сейф, – поддразнила его я.
– О боже! Даже не вспоминай об этом! Я теперь совсем другой человек, – засмеялся он и протянул визитную карточку сотрудника компьютерной фирмы «Голден Эппл». По его словам, эту небольшую компанию он основал вместе с несколькими однокурсниками. Они занимались разработкой программного обеспечения, установкой компьютерных сетей, продажей компьютеров. Дела вроде бы шли неплохо.
– Думаю, к концу года начнем получать приличную прибыль.
Он так и не избавился от своей страсти к наживе, но теперь стал значительно благоразумнее.
– А что слышно о Соблазнительнице? Вы все еще общаетесь? – вспомнила я его подружку по Интернету.
– Мы часто встречаемся за чашкой кофе, ходим в кино или играем в теннис.
– Ну, слава богу! Значит, мои предчувствия насчет нее не оправдались. Похоже, у вас все на мази. Подумываешь жениться?
– Ни за что. Соблазнительница была виртуальной женщиной. А в жизни – это парень, – сообщил он и, видя мое удивление, поспешно добавил: – Конечно, мы с ним просто друзья. – Он рассмеялся, ничуть не заботясь, верю я ему или нет.
– Если в Интернете он притворялся женщиной, чтобы завлекать парней, то, наверное, он страшно закомплексован, – заметила я.
– Пожалуй. Одно время он даже подумывал сменить пол. Я общаюсь с ним, потому что он добрый и умный. Он знает, что я не голубой, но мы все равно можем дружить, верно?
– Я бы не прочь познакомиться с этой Соблазнительницей. Судя по всему, он незаурядная личность.






14 Глаза моего любовника



Сплетенье жарких, тел, 
Сверкающих во тьме, 
Касание руки, 
Летящей к центру плоти, 
И замирающий от счастья кожный трепет, 
И ликование души, представшей взору…
Ален Гинзберг



Той ночью работа не клеилась, не удалось написать ни строчки. В голове был туман. Я чувствовала себя мухой, которая отчаянно мечется в поисках съедобной крошки, чтобы приземлиться, но поиск был тщетным – вдохновение ускользало.
Меня одолело новое беспокойство. Я не знала, как лучше отмежеваться от героини романа. Другими словами, мне не хотелось, чтобы читатели отождествляли меня с ней, а события в книге – с реальными событиями из моей жизни. Если быть до конца честной, я опасалась, что по мере развития сюжета он неизбежно начнет влиять на мою дальнейшую судьбу.
Я всегда считала, что творчество писателя сродни колдовству. Подобно мне, моя героиня не желает мириться с обыденностью. Она амбициозна, у нее двое мужчин, она живет не столько разумом, сколько чувствами. Ее кредо выражается словами: «Жадно пей сок жизни до последней капли, наслаждаясь тайным счастьем и болью, безудержной страстью и вечным томлением». Как и я, она боится, что в аду, куда непременно попадет, не будет ни интересных фильмов, ни удобной и мягкой пижамы, ни прекрасной музыки, ничего, кроме гнетущей скуки.
Я выкурила сигарету, послонялась по комнате, прибавила громкость стереосистемы и даже пошарила по ящикам комода у Тиан-Тиана на случай, если он вдруг решил сделать мне приятный сюрприз и оставил там пару клочков бумаги. В конце концов открыла записную книжку на странице с телефонным номером Марка. Позвонить или нет? Не успел Тиан-Тиан уехать, а я уже подумываю о том, чтобы позвонить другому мужчине. Я испытала глухое раздражение и досаду.
Но потом нашлись сразу два оправдания. Во-первых, я не люблю этого типа, и он никак не сможет вытеснить Тиан-Тиана из моего сердца. Он ничего не значит для меня, думая о нем, я не ощущаю ничего, кроме похоти. Во-вторых, его мобильный телефон, скорее всего, все равно отключен.
Я набрала несколько цифр и услышала длинный гудок. Выдохнула облачко дыма, рассеянно разглядывая ногти на левой руке. Безукоризненный маникюр подчеркивал длину и изящество пальцев. На мгновение я представила, как эти руки прикасаются к телу Марка, а пальцы, как лапки паука, нежно и мягко передвигаются по его ягодицам, и кожей ощутила мощный выброс феромонов [55], запах которых повис в воздухе.
Мои видения внезапно прервал женский голос, раздавшийся в трубке.
– Алло!
В замешательстве я совершенно механически ответила:
– Хелло! – и спросила: – А Марк дома?
– Он в ванной. Ему что-нибудь передать? – Женщина говорила по-английски, но с сильным немецким акцентом.
Я вежливо ответила, что ничего передавать не надо, я перезвоню ему позже. На меня навалилось уныние. Значит, у немца есть любовница, а может, жена. Ну да, скорее всего. Он никогда не говорил о своей личной жизни, а я ни разу не спрашивала. Пока наши отношения сводились к случайному сексу то там, то здесь.
В подавленном настроении я погрузилась в ванну, где в воде плавали банные шарики с розовым маслом и лепестки розы. На расстоянии вытянутой руки стояла бутылка красного вина. Для меня это всегда момент наивысшей незащищенности и самолюбования. Мне грезилось, что сейчас рывком распахнется дверь, сюда стремительно войдет мужчина, приблизится ко мне, руками разгонит шарики и розовые лепестки и пробудит экстаз в тайниках моего тела. И вот я трепещу в его грубых руках, словно сорванный цветок. Глаза подернуты стыдливой влагой, губы открываются и закрываются в истоме, по телу проходит жаркая волна, и ноги бьют по воде, словно крылья в такт каждого невыразимо томительного, но ритмичного движения, приближающего наслаждение.
Мне вспомнились волшебные изящные руки Тиан-Тиана. Они так искусно мог ввергнуть меня в пучину этого сладостного сексуального гипноза. В этом состоянии было нечто большее, чем плотское удовольствие. Словно с души слой за слоем сходила туманная пелена, обнажая средоточие любви. Лежа с закрытыми глазами и потягивая красное вино, я ласкала себя между ног. Эта сладкая пытка помогла мне понять, почему в фильме «Утомленные солнцем» [56] герой решил покончить жизнь самоубийством именно в ванне.
Зазвонил телефон.
– Тиан-Тиан! – подсказало ликующее сердце. Я открыла глаза и схватила телефонную трубку, установленную на стене справа от ванной.
– Привет! Это Марк!
У меня перехватало дыхание. О!
– Это ты мне только что звонила, да? – спросил он.
– И не думала, – ответила я. – На хрена мне было тебе звонить. Я принимаю ванну, одна и совершенно счастлива… – Я пьяно икнула и хихикнула.
– Жена мне сказала, что, когда я был в душе, звонила какая-то китаянка. Я подумал, что это, наверное, ты, – его голос звучал так, словно он только что стал обладателем выигрышного лотерейного билета. Он был совершенно уверен, что я тоскую по нему.
– Значит, ты женат.
– Она только что приехала в Шанхай из Берлина на Рождество. А через месяц собирается обратно, – произнес он с утешительными нотками в голосе, как будто это могло меня расстроить.
– Должно быть, она очень занята! Кстати, а ты простыни не забыл сменить? Уверена, что не забыл – а то еще учует запах китаянки!
Я беззаботно рассмеялась, чувствуя, что слегка захмелела. Опьянение – это чудесно. Все видишь в хорошем свете, словно вынырнул из густого тумана.
В свои двадцать пять я никогда не унывала. Если бы он даже сказал, что между нами все кончено или что он уезжает к черту на куличики, да хоть на Марс, я бы ничуть не огорчилась. Я не придавала нашим отношениям большого значения.
Он тоже рассмеялся. До Рождества было рукой подать, персонал фирмы уходил в длительный праздничный отпуск, и он надеялся, что нам удастся встретиться. Он говорил по-китайски. Судя по всему, жена находилась где-то рядом, но не понимала ни слова. Мужчины готовы преследовать объект своей страсти под самым носом у другой женщины. Они говорят: «Моя любовь к тебе и верность – совершенно разные вещи». Большинство мужчин не созданы для моногамных отношений. Им все время мерещатся три тысячи наложниц, томящихся где-то в ожидании их ласк, как в гареме султана.
Марк сказал, что через несколько дней из Германии приезжает один из его приятелей, журналист, с которым он хотел бы меня познакомить. Его друг собирался взять интервью у неординарных молодых жительниц Шанхая.



***



Обед в компании любовника и его друга-журналиста – совсем неплохое занятие. Перед выходом я принарядилась. Мне всегда нравится подводить брови, накладывать тени, красить губы помадой. Только ради этого тщеславного удовольствия стоило родиться женщиной. Эффектный, броский и в то же время изысканный туалет был тщательно продуман: я, как и многие жительницы Шанхая, не лишена расчетливости в подборе мельчайших деталей гардероба.
По гороскопу, черный – мой счастливый цвет. Я облачилась в облегающую черную кофту с высоким воротником, черную юбку и сапоги на устрашающе высоких каблуках. В собранные на затылке волосы воткнула большую заколку из слоновой кости, а на запястье надела серебряный браслет – подарок Тиан-Тиана. Я была уверена в себе, потому что знала, что выгляжу привлекательно.
Встреча была назначена в ресторане «М», на Набережной, принадлежавшем двум сестрам-австралийкам и известном своей дорогой, но не слишком вкусной кухней. Дела идут у них неплохо, и лаовай, работающие в новом, бурно развивающемся восточном районе Пудун, часто приезжают сюда пообедать с той стороны гавани. Заведение отличает шикарный, но безликий декор: громоздкие двухметровые светильники и аляповато украшенная балюстрада. Такой стиль как раз в грубоватом вкусе Марка. Главная достопримечательность ресторана – огромная терраса, с которой, облокотившись на перила, можно любоваться панорамой города, раскинувшегося по обоим берегам Хуанпу.
Знакомый Марка оказался темноглазым, черноволосым мужчиной по имени Руанда, из семьи турецких эмигрантов, обосновавшихся в Германии. Сначала мы болтали о футболе и философии.
Беседуя с немцами о футболе, поневоле начнешь комплексовать от чувства собственной неполноценности. Но когда речь заходит о философии, тут уж Китай любому даст сто очков вперед. Руанда восхищался Конфуцием и Лаоцзы: первый пробудил в нем стремление странствовать по миру в поисках вечной истины, а второй, как морфий, помогал забыться от боли и одиночества.
Он предложил мне поведать историю моей жизни, рассказать о моем сборнике и о реакций читателей, интересовался моим мнением о разрыве между поколениями, о моих многочисленных приятелях. Упомянув Тиан-Тиана, я взглянула на Марка, но он притворился, что ничего не слышал, сосредоточенно отрезая кусок жареной баранины с овощной подливкой.
Я говорила очень откровенно. Тиан-Тиан был моей единственной настоящей любовью, даром свыше. И хотя я всегда сознавала обреченность этого чувства, не хотела и не могла ничего менять. И до самой смерти никогда не пожалею об этом. Что же касается смерти, то, как я писала, меня страшила не она, а скучная монотонность жизни. Я не очень хорошо изъясняюсь по-английски, поэтому Марку пришлось переводить кое-что из сказанного Руанде.
Марк старался делать вид, что мы всего лишь друзья, но то и дело пристально смотрел на меня. Потом он стал рассказывать всякие забавные случаи. Например, начав изучать китайский, он постоянно путал два похожих по звучанию слова, одно из которых означало «кошелек», а другое – «крайнюю плоть». Однажды, пригласив китайского коллегу на обед, он на полпути спохватился, что в кармане нет кошелька, и на полном серьезе сказал:
– Простите, но я, кажется, забыл захватить крайнюю плоть.
Я расхохоталась. Марк много говорил о делах и непристойно шутил. Его рука под столом легла мне на ногу. А это, как говорится в одном из моих рассказов, весьма рискованное поведение: в одном из эпизодов рука героя угодила не туда. Но мое колено Марк нащупал безошибочно и щекотал под столом. Я не могла удержаться от смеха. Руанда предложил:
– Продолжайте улыбаться, а я сделаю несколько снимков.
Я спросила у Марка по-китайски:
– Не очень-то много смысла в таком интервью, разве нет? Оно всего лишь свидетельствует о жажде новизны, стремлении приобщиться к тайнам Востока и о праздном любопытстве к бунтарке из числа молодых писательниц.
– Ничуть. Мне очень нравятся твои рассказы, и я уверен, ты станешь уважаемым писателем, – ответил Марк. – Когда-нибудь твои книги непременно переведут на немецкий язык.
После обеда мы отправились в паб «Гойя» на улице Синьхуа, знаменитый несметным числом рецептов приготовления мартини, диванами, канделябрами, чувственными драпировками и совершенно завораживающей музыкой. Мне нравились владельцы паба – привлекательная пара, недавно вернувшаяся из заграницы. Жена – неплохая художница по имени Сунцзе. Я никогда в жизни не видела такой загадочной, алебастровой бледности, как у нее. Столь пронзительного белого цвета кожи невозможно добиться искусственным путем, даже покрыв лицо несколькими слоями пудры.
Мы заказали выпивку, и я попросила бармена поставить другую музыку. Я знала, что в «Гойе» есть записи «Дамми» в исполнении «Портисхед» [57]. Только такая музыка подходила к напиткам, что подавали в этом заведении.
Мы часто бывали здесь с Тиан-Тианом. Войдя сюда, ты словно попадаешь на старый затонувший корабль, лежащий на дне моря. Время от времени тебя охватывает сонливость, наваливаясь откуда-то с потолка, затуманивая мозг и погружая в транс. Чем больше ты пьешь, тем глубже утопаешь в диванных подушках. Иногда кто-то из клиентов напивается до беспамятства и впадает в забытье, бесчувственно откинув голову на спинку дивана. На мгновение очнувшись, делает еще глоток, снова погружается в небытие и дремлет до тех пор, пока его не разбудит отдаленный смех хорошенькой женщины. Здесь царит атмосфера коварной вкрадчивой неги. Если тебе хочется ненадолго забыться, ты садишься в такси и мчишься сюда. Здесь мне часто доводилось встречаться с известными художниками, музыкантами и папарацци. Но даже если мы и были знакомы раньше, тут лишь кивали друг другу и ограничивались обычным «Как поживаешь?».
Сидевший рядом со мной Марк о чем-то говорил с Руандой по-немецки, и языковой барьер наглухо отделял меня от их мира. Мне оставалась лишь выпивка. Я наслаждалась, откинувшись назад, лениво потягивая коктейль и вспоминая лебедя, пригрезившегося мне в одном из сновидений. Я растворилась в романтических грезах. Рука Марка вкрадчивой змеей обвила мою талию.
Вдруг передо мной промелькнули кузина Чжуша и знакомое мужское лицо. Я от удивления широко открыла глаза. Кузина вошла в паб под ручку с Ай Диком, и оба сразу заметили меня. В их поведении не было ничего необычного.
Марк узнал Чжушу и поздоровался с ней, назвав ее английским именем:
– Привет, Джуди.
Значит, она действительно работала в его фирме!
Марк был смущен и озадачен, когда я представила ее как свою кузину.
– Вы совсем не похожи. Но обе очаровательны и умны, – неловко польстил он.
Вероятно, неожиданная встреча в этом заведении с одной из младших сотрудниц компании, да еще оказавшейся кузиной его тайной любовницы, вывела его из равновесия. Я прекрасно представляла себе Марка на службе – совершенно другого, волевого, добросовестного, энергичного и требовательного к подчиненным, целеустремленного и во всем неукоснительно следующего инструкциям. Хорошо смазанная, отлаженная машина, похожая на часы немецкого производства в нашей квартире, которые не отстают ни на секунду.
Похоже, Чжуша угадала характер наших взаимоотношений с Марком, так как улыбнулась и подмигнула мне. Я обратила внимание, что на ней было очень дорогое, сильно приталенное пальто. Высокий рост и горделивая осанка делали ее похожей на модель с рекламного плаката магазина «Парижская весна».
Но меня-то гораздо больше занимало другое. С кузиной пришел Ай Дик. Они нежно, далеко не по-дружески, держались за руки и напоминали безумно влюбленную парочку. А куда же девалась Мадонна?
Под действием музыки и алкоголя я разомлела и задремала. Когда проснулась, Ай Дик и Чжуша уже ушли, а Руанда собирался к себе в отель «Галактика».
– Я подброшу тебя до отеля, – сказал Марк и, повернувшись ко мне, добавил: – А потом отвезу тебя домой.
Возможно, я слишком много выпила. Я положила голову Марку на плечо и вдыхала легкий запах мускуса и едва различимый аромат чужеземных просторов северной Европы. Пожалуй, необычный запах, исходивший от его тела, больше всего привлекал меня.
Машина остановилась у «Галактики», и Руанда вышел. Затем мы поехали к моему дому. Я покорно прильнула к Марку и пригрелась под его рукой, которую он положил мне на плечи. Мы ехали в полном молчании. За окном мелькали городские кварталы и уличные фонари, и я вдруг подумала, что совсем не знаю, как он ко мне относится. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Марк не собирался разводиться или жертвовать материальным благополучием ради меня, да и он не был для меня светом в окошке или единственной страстью. Такова жизнь. Дни и годы проходят с неумолимой быстротечностью в погоне за плотским наслаждением и в борьбе за первенство между мужчиной и женщиной.
Мы доехали до моего дома. Признаюсь, я несколько расчувствовалась. Такое случается, если перебрать. Марк вышел из машины и поднялся ко мне, а я не возражала.
Едва он начал меня раздевать, как зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала голос Тиан-Тиана.
Слышно было хорошо, но будто издалека. Время от времени в трубке раздавалось потрескивание статического электричества и кошачье мяуканье. Тиан-Тиан сказал, что остановился в отеле недалеко от побережья. Благодаря финансовому кризису в Юго-Восточной Азии еда и жилье сильно подешевели. Он укладывался в 200 юаней в день. И даже в сауне он был совершенно один. Казалось, он был счастлив. С Пушинкой тоже все было в порядке. На следующий день он собирался пойти на пляж и поплавать.
Я не знала, что сказать. Марк поднял меня и положил на стол прямо рядом с телефоном. Одной рукой я сжимала телефонную трубку, а другой судорожно цеплялась за плечо Марка. Он склонил голову, прижался к моему животу и через трусики впился языком в самое чувствительное место, от чего по телу побежали необыкновенно легкие возбуждающие иголочки, и я ослабела. Я старалась говорить как можно естественнее, спрашивая Тиан-Тиана, не жарко ли там, какие юбки носят женщины, и ходил ли он уже в знаменитую кокосовую рощу. Надеюсь, никто из местных жуликов не охотится за ним? Может, люди там и выглядят безобидными, однако это совсем не значит, что они не захотят поживиться: так что пусть получше присматривает за деньгами и вещами…
Тиан-Тиан засмеялся и назвал меня еще более безнадежным скептиком, чем он сам. Нельзя же никому не доверять, все видеть в дурном свете и вообще смотреть на жизнь слишком мрачно.
Его слова легкими перышками слегка касались ушей и затем бесследно таяли в воздухе, не доходя до сознания. По его смеху я поняла, что он гораздо лучше осваивается в незнакомой среде, чем я полагала. Его голос звучал успокоительной музыкой, как «Лунная соната» Бетховена, унимая душевное смятение. И я лишь ощущала неизбывную светлую радость, чистейшим молочным приливом поднимавшуюся от ступней, растекавшуюся по венам и расслаблявшую каждую мышцу и косточку в моем теле. Тиан-Тиан пожелал мне доброй ночи и несколько раз громко чмокнул трубку телефона.
Как раз в конце разговора Марк неожиданно прямо мне на юбку извергнул семенную жидкость, белую, как чистейшее молоко.
«Запретный плод сладок», – так гласит пословица. Позже, на похоронах Тиан-Тиана, когда я перебирала в памяти все события минувших дней, мне вспомнился и этот звонок. Он обрел для меня символический смысл. Словно тогда со мной и внутри меня был не другой человек, а Тиан-Тиан, который перенесся ко мне по телефонной линии за десять тысяч ли 
[58]. Это его тихий голос звучал у моего уха, его дыхание и смех будоражили самые чувствительные струны в моем сердце. Закрыв глаза, я впервые ощутила то невообразимо реальное и изощренное плотское наслаждение, которое мне дарил Тиан-Тиан – живой, трепетный и болезненный порыв, своего рода крещение, соитие душ. Идея духовного слияния всегда увлекала мое воображение, и вот я испытала доселе неведомое мне чувство единения души и тела, почти религиозный экстаз. Но самой важной была пока еще неясная, но безумно пугающая мысль о том, что рано или поздно я забеременею. Легкий ветерок подхватил и унес золотистый цветок в туманную мглу, и крылатый младенец с ангельским ликом пугливо скрылся в темноте. От этого мужчины или от другого… Теперь или позже…
После ухода Марка я нашла на полу его кошелек. Тот самый, который в первое время жизни в Китае он так часто ошибочно называл баопи – крайней плотью. Внутри была карточка «Виза», «Мастеркарт» и членская VIР-карта «Гранд Клуба». И еще семейная фотография. Лишь сейчас я узнала, что у него не только миловидная жена с приятной улыбкой, но и обворожительный двух- или трехлетний сынишка с копной курчавых золотистых волос и голубыми, как у Марка, глазами.
Я пристально смотрела на них, грустно покачивая головой. Они казались такими счастливыми. Я поцеловала красивое лицо Марка на снимке и потом, совершенно машинально, вынула из кошелька толстую пачку банкнот, взяла несколько штук и положила между страниц книги. Он и не заметит, что нескольких мелких купюр не хватает. Пообщавшись с лаовай некоторое время, начинаешь понимать, что они, по большей части, простодушны и наивны, как дети. Они не скрывают своих чувств, когда им что-то нравится, и откровенно говорят, если что-то им не по вкусу. И они не столь мелочны, как китайские мужчины, которые зачастую поднимают шум из-за любой ерунды.
Позже я недоумевала, что заставило меня пойти на эту унизительную кражу. Пожалуй, всему виной была зависть, охватившая меня при виде счастливого семейства на фотографии. И еще было потаенное желание поквитаться с любовником, незаметно стащив у него несколько банкнот и потом втайне злорадствовать, что этот ни о чем не догадывающийся немец пылает ко мне прежней страстью.
В наших отношениях с Марком я ни на что не рассчитывала и не испытывала особой ответственности. Это был всего лишь секс, и чтобы защититься, не дать ему перерасти в любовь – чего я страшилась больше всего на свете, – я и отважилась на подлую кражу и предательство. С самого начала я ужасно боялась по-настоящему привязаться к Марку и увязнуть в этом страстном, приятно возбуждающем и дающем странное наслаждение тайном романе.
Полчаса спустя запыхавшийся Марк постучал в мою дверь. Я протянула ему дорогой кошелек от фирмы «Ив Сен Лоран», он быстро поцеловал меня, сунул кошелек в карман, улыбнулся и, повернувшись, сбежал вниз по лестнице.
Я видела, как он вскочил в свой «БМВ», который стремительно умчался по пустынной улице.






15 Зябкое Рождество



Я ровным, счетом ничего не делал. 
Просто сидел и ждал звонка Эдмондсона.
Жан-Филипп Туссен [59]



Дэвид У беспрестанно сморкался, сидя в кожаном вращающемся кресле. В вечерних газетах писали, что в городе начинается эпидемия гриппа, вызванная вирусом АЗ, и что всем горожанам для профилактики следует соблюдать правила личной гигиены, непременно высыпаться, полноценно питаться и регулярно проветривать помещение. Я открыла окно, и сама примостилась неподалеку, с жадностью вдыхая свежий воздух и стараясь устроиться поудобнее.
– Мне часто снится комната, а в ней – подсолнух в горшке. Цветок увядает, лепестки осыпаются, а семена разлетаются вокруг и дают жизнь новым подсолнухам. Это ужасно. А еще я вижу кошку, которая норовит слопать подсолнух. Но, подпрыгнув, кошка вываливается из окна и исчезает. Я наблюдаю за всем происходящим в комнате со стороны, и сердце бешено бьется. А потом мне снится коробка. Открываю ее, а там еще одна, а потом еще, и так до тех пор, пока у меня в руках не остается совсем крошечная коробочка, которая вдруг исчезает, а вместо нее у меня в руке – какая-то толстая книга. И вроде мне нужно послать ее кому-то, но ни имени, ни адреса я не помню.
Дэвид благодушно посмотрел на меня.
– Ты страшно боишься, что твое тело изменится, а книга не получится. Возможно, это страх перед беременностью или тревога за судьбу нового романа. Ты жаждешь, чтобы мечты осуществились, но на твоем пути все время возникают препятствия. Понимаешь, о чем я? Все дело в той воображаемой камере, в которую ты сама себя засадила. Как говорил Томас Мортон [60]: «Истинное удовольствие в жизни – сбежать из тюрьмы, которую ты выстроил для себя собственными руками». Давай поговорим о твоей личной жизни.
– Здесь все не так плохо, но как-то неопределенно.
– А что тебя беспокоит?
– Внутренняя опустошенность, я не могу от нее избавиться. И в то же время мое сердце полно любви, которая не находит выхода. Мой любимый не может дать мне сексуального удовлетворения, и что еще хуже, защиты и безопасности. Он курит наркотики и живет в вымышленном мире. Вот сейчас он взял с собой котенка и отправился на юг, оставив меня одну. И мне кажется, что в любой момент он может покинуть меня. Навсегда. И в то же время я не питаю никаких сентиментальных чувств к женатому мужчине, от физической близости с которым испытываю удовлетворение. Эта связь – всего лишь телесный контакт, одно из проявлений нашего физического существования и одновременно барьер, не позволяющий нам сблизиться духовно.
– Путь к любви лежит через страх одиночества, – заметил Дэвид.
– Я слишком много размышляю, а девяносто девять и девять десятых процента мужчин не хотят иметь ничего общего с женщинами, умеющими думать. Я даже иногда запоминаю свои сны и записываю их.
– Вот почему принято говорить, что жизнь – сложная штука. Не каждому дано постичь ее смысл и суть событий. Ты уже знаешь, что нужно делать. Твой разум сможет преодолеть отчаяние. Посредственность не для тебя, и ты очень привлекательна от природы.
Его слова успокаивали, но я не была уверена, говорил ли он искренне или просто утешал так всех пациенток. С тех пор, как он стал моим психоаналитиком, мы редко вместе обедали, играли в теннис или ходили на танцы – мне не хотелось, чтобы меня все время разглядывали под увеличительным стеклом.
Солнечный свет вливался в окно, выхватывая лучом пылинки, которые подобно обрывкам мыслей беспорядочно метались в пространстве. Я сидела на софе, подперев голову руками, и размышляла, понимаю ли я себя как женщину. Действительно ли я привлекательна? Может, я слишком лицемерна, высокомерна и мелочна? Мои жизненные проблемы множились до бесконечности, и, пожалуй, не хватит целой жизни, чтобы разобраться с ними.



***



Рождество. За весь день никто не позвонил. К вечеру небо посерело, но снега не было. Уже давно в Шанхае снег не идет даже тогда, когда положено. Я целый день смотрела видеофильмы и выкурила полторы пачки «Майлд Севен». Изнывая от тоски, позвонила Тиан-Тиану, но никто не ответил. Стала набирать номер Марка, но вовремя одумалась. Сегодня мне нужен был мужчина, с которым можно поговорить.
Я слонялась по комнате, не находя места от беспокойства. Наконец, решила выйти из квартиры, сама не зная куда, благо в сумочке были деньги, а на лице макияж. Я решила: чему суждено случиться этим вечером, того не миновать.
Поймала такси.
– Вам куда, мисс? – спросил водитель.
– Просто поезжайте куда-нибудь.
Из окна были видны толпы людей, снующих в праздничной, радостной суете. Рождество – праздник, чуждый китайской культуре. Но для молодежи – это хороший повод, чтобы повеселиться от души. Потоки влюбленных парочек вливались в рестораны и магазины и выплескивались наружу, держа в руках огромные пакеты, доверху набитые покупками с распродаж. Еще одна ночь искрилась бесшабашным весельем.
Водитель такси все время пытался завязать беседу, но я не реагировала. По радио звучало соло на гитаре, а затем зажужжал голос ди-джея, бубнившего о какой-то музыкальной группе, совершившей прорыв на конкурсе молодых голосов в Пекине. И совершенно неожиданно всплыло знакомое имя – Пу Юн.
Несколько лет назад, еще работая в журнале, я брала у него и членов его группы интервью. После этого мы рука об руку отправились погулять и оказались на площади Тяньаньмэнь. Он остановился у перехода и сказал, что хочет устроить для меня представление, что-то вроде живой скульптуры. После чего расстегнул ширинку и пустил фонтанчик в небо. Потом взял меня за обе щеки и поцеловал в губы. Он меня заинтриговал, но я боялась, что, если займусь с ним любовью, он непременно захочет помочиться прямо на мое тело или потребует чего-нибудь еще более экстравагантного. Мы так и остались просто друзьями и виделись очень редко.
В студии зазвучал голос Пу Юн. Сначала он ответил на несколько беспомощных и нелепых вопросов ди-джея, а потом стал принимать звонки от слушателей. «Скажите, в Китае есть собственный рок-н-ролл?» – спросила его одна девушка. Какой-то парень поинтересовался, служат ли женщины источником вдохновения в его творчестве. Пу Юн несколько раз солидно откашлялся, а потом звучным, сексуальным голосом начал вешать лапшу на уши этим юнцам.
– Подождите-ка минутку, – попросила я шофера.
Вышла из такси, зашла в телефонную будку на тротуаре и сунула в автомат телефонную карту. Дозвонилась быстро.
– Ни хао, Пу Юн? – сказала я весело. – Это Ники, Он поздоровался радостно, но несколько утрированно:
– Привет! Счастливого Рождества! – Вопреки ожиданию, он не назвал меня баобэй – «крошкой», помня, что был в прямом эфире. – Почему бы тебе не приехать в Пекин сегодня вечером? – спросил он беззаботным голосом. У нас ангажемент на одно выступление в баре «Трудолюбивая пчелка», а потом на всю ночь закатим вечеринку.
– О'кей, в Рожественскую ночь прилечу в Пекин, чтобы послушать твою музыку.
Я повесила трубку, нервно прошлась туда-сюда около будки и решительно направилась к такси. Нырнув в салон, сказала водителю:
– Гони в аэропорт, и чем быстрей, тем лучше!
В начале шестого как раз был рейс на Пекин. Купив билет, я зашла в кафе рядом с залом ожидания и выпила чашечку кофе. Не могу сказать, что была рада или счастлива, но хотя бы не раздражена и не растеряна. По крайней мере, в этот момент у меня появилась определенная цель, мне было чем заняться – нужно прилететь в Пекин на концерт рок-н-ролла и как-то протянуть эту Рождественскую ночь без любовника и без вдохновения.
Самолет взлетел и приземлился точно по расписанию. Каждый раз на борту меня охватывает паническое чувство, что самолет непременно рухнет на землю, потому что таким огромным, тяжелым металлическим машинам просто нечего делать в воздухе. Но мне все равно нравится летать.
Я отправилась на ужин одна и как следует подкрепилась, поскольку ни крошки не съела в самолете. В Пекине рестораны чуть дороже, чем в Шанхае, но кормят там неплохо. На меня все время глазели какие-то белые мужчины, сидевшие за соседним столиком. Такое типично европейское беззастенчивое разглядывание вполне могло ободрить одинокую женщину из Шанхая, прилетевшую в Пекин на Рождество. По крайней мере, оно убеждало в собственной привлекательности.
В баре «Трудолюбивая пчелка», излюбленном месте тусовки рокеров, вечно толпятся патлатые и бритые наголо музыканты с потасканными, несвежими лицами, но упругими задницами в облегающих штанах. Они состязаются, кто быстрее играет на гитаре, и спорят о том, на что больше клюют девчонки. У всех гужоупи в этом заведении огромные бюсты, как у голливудских старлеток. Это один из непременных атрибутов (наряду с деньгами, властью, талантом, привлекательной внешностью и прочим), привлекающих завсегдатаев музыкальной тусовки.
Музыка просто оглушила, в нос ударил запах табака, выпивки и крепких духов. На том конце черного, как туннель, прохода я заметила Пу Юна. Он курил и нанизывал на нитку серебряные бусины.
Я подошла и потрепала его по плечу. Он поднял голову, улыбнулся во весь рот, передал то, что держал в руках, сидевшей рядом с ним женщине и энергично обнял меня.
– Так ты и в самом деле прилетела? Сумасшедшая шанхайка! Как поживаешь? – Он пристально посмотрел на меня. – По-моему, осунулась. И кто ж тебя до этого довел? Только скажи, и я ему устрою. Плохое отношение к хорошенькой женщине – это не ошибка, это преступление.
Пекинцы славятся тем, что могут нагородить уйму пылкой чуши, но мгновенно забывают все, что наговорили, как только произнесут последнее слово. И все вокруг пропускают их треп мимо ушей. Но мне нравятся такого рода комплименты, жаркие, как пламя, и холодные, как мороженое.
Мы сочно чмокнули друг друга, затем он махнул рукой в сторону сидевшей рядом женщины и представил ее:
– Моя подружка Люси, фотограф. – И, уже обращаясь к Люси: – А это Коко из Шанхая. Она закончила Фудань и теперь пишет роман.
Мы обменялись рукопожатием. Люси нанизала на нитку остатки серебристых бусинок. Пу Юн забрал у нее браслет и надел себе на запястье.
– Он порвался за ужином, – пояснил он. Пригладив волосы назад, жестом подозвал официанта.
– Как насчет пива?
– Спасибо, – я утвердительно кивнула.
На сцене какие-то люди возились с проводами. Похоже, что концерт должен был вот-вот начаться.
– Я была у тебя на квартире, но никого не застала. Можно у тебя переночевать? – спросила я Пу Юна.
– Э, нет, никакого сна. Вечеринка до самого утра! Я тебя познакомлю с отличными мужиками.
– Не интересуюсь, – ответила я, поморщившись.
Его подружка притворялась, что не слышит нашего разговора. Из-под спадающих прядей волос ее глаза безо всякого выражения смотрели куда-то в пустоту. У нее был красивый нос, длинные, блестящие волосы и пышная грудь. Длинная юбка была сшита из желтовато-зеленой льняной ткани с ниткой экзотического цвета, как вода в Ниле.
В бар вошел мужчина весьма примечательной внешности. При его виде сердце замирало от неминуемого предчувствия любви и страха оказаться отвергнутой. Кожа была удивительно гладкой, тело стройным, а блестящие волосы зачесаны наверх и торчали, как дикорастущая трава. Глаза с томной поволокой. Глядя на кого-либо, он прищуривался и его взгляд становился похож на лисий. Орлиные черты лица придавали всему облику богемный вид. Небольшой диссонанс в его опрятную миловидную внешность вносила закругленная эспаньолка, делавшая его похожим на жестокого линглеи.
Судя по всему, он хорошо знал Пу Юна и Люси и подошел поздороваться. Пу Юн представил нас друг другу. Красавчика звали Летун, он был самым знаменитым стилистом в Пекине, да и во всем Китае. Имея «зеленую карту» США, он порхал по миру в погоне за новыми веяниями, вдохновением и красотой. Любая женщина в китайском шоу-бизнесе была бы несказанно счастлива, заполучив его себе в консультанты по имиджу.
Мы поболтали. Он все время улыбался, глаза сверкали, как капли росы на цветке персикового дерева. Я почему-то смущалась, не осмеливалась слишком часто смотреть в его сторону, чтобы он не подумал, что я заигрываю. Этой ночью мне уж точно было не до любовных приключений. Женщин, у которых в прошлом уйма любовников, сейчас хоть пруд пруди. Когда им за тридцать, у них на лице написано, что они готовы на все. «Жаль, что мужчины видят во мне не писателя, а женщину», – подумала я, невольно впадая в самообман.
Группа вышла на сцену. Электронная гитара взревела подобно дикому зверю в джунглях, и люди в многоликой толпе мгновенно оживились, раскачиваясь взад и вперед, как наэлектризованные, и так энергично мотая головами, что, казалось, те вот-вот оторвутся. Я влилась в гущу толпы и раскачивалась с ней в унисон в счастливом бездумном экстазе. Раскрепостилась и целиком предалась зажигательной музыке.
Лица отливали синевой, незнакомые люди бесстыдно флиртовали посреди раскаленного гула. Зал наполнился пронзительными, грохочущими звуками. Казалось, еще немного и они чиркнут друг об друга прямо в воздухе и высекут фонтан искр, опалив все вокруг.
– Я та-а-ак счастлив, – истерично завывая, надрывно пел парень на сцене.
Летун стоял рядом и, улыбнувшись, погладил меня по заднице. Вид этого красивого бисексуала с характерным макияжем на вечно ухмыляющемся лице был мне невыносим. Его брови, щеки и баки были обильно припудрены. Он спал и с мужчинами, и с женщинами, и, по его словам, все его подружки страшно ревновали его к парням. Он безнадежно увяз в паутине сложных сексуальных взаимоотношений и никак не мог определиться со своей ориентацией.
– В нашей стране миллионы крестьян с трудом сводят концы с концами. Так что можно считать, что вы везунчик, – сказала я ему.
Он ответил, что считает меня умной и загадочной. Его пленило мое спокойное лицо и добродетельно застегнутая на все пуговицы блузка, словно у благовоспитанной леди.
Я несколько раз послала его матом, и больше ничего не говорила. Но в душе считала его достаточно красивым, чтобы свести меня с ума. Мне ведь никогда не нравилось ругаться.
– У тебя премиленькая попка! – прокричал он мне в ухо. Музыка была слишком громкой.
В половине третьего ночи наше такси продиралось по пекинским улицам, словно по необъятному средневековому лесу. На небе не было луны, но зато крыши домов покрылись инеем.
К трем часам мы добрались до дома еще одного из членов рок-н-ролльного братства. Это была комната гигантских размеров. Здесь хозяйничала американка, лаомэй, когда-то известная гужоупи, но раскаявшаяся в своих прегрешениях и вышедшая замуж за ударника. Ударник выстроил небольшую теплицу, в которой, по слухам, выращивал марихуану. Вся компания дружно пила, пела, играла в маджонг и компьютерные игры и что-то бормотала в любовном угаре.
К четырем утра кое-кто из гостей занимался любовью в джакузи, некоторые заснули как убитые, другие тискались на софе. Остальные решили отправиться в ресторан «Синцзян» полакомиться лапшой ручного приготовления. Я вцепилась в рукав Пу Юна, боясь затеряться в ночном Пекине. Заблудиться в городе в этот час было бы не просто плохо, а ужасно: на улице ледяной ночной ветер словно резал кожу острой бритвой.
Летун куда-то испарился. Среди тех, кто ел домашнюю лапшу в «Синцзяне», его уже не было. У меня нашлась, по меньшей мере, пара объяснений: одно – что его кто-то подцепил, другое – что он сам подцепил кого-то. Кто знает? Он вечно был либо прекрасным охотником, либо добычей. К счастью, я не дала ему номер телефона. Иначе сейчас чувствовала бы себя несчастной и брошенной. Коко в разгар Рождества – существо, более чем когда-либо склонное к меланхолии и патетике.
В половине шестого я приняла несколько таблеток снотворного и прилегла на софе дома у Пу Юна. Из стереосистемы лилась умиротворяющая музыка Шуберта. Все было спокойно, если не считать рева случайного грузовика на шоссе. Никак не удавалось заснуть. Сон ускользал от меня легкокрылой тенью, покидая беспомощную раковину тела и оставляя ее на растерзание безжалостному бодрствующему сознанию. Свинцовая серая мгла пропитала все мое существо, тело налилось тяжестью, но при этом оставалось удивительно легким. Иллюзия перехода в другой мир была даже приятной: я застыла на грани между сном и явью, жизнью и смертью, и лишь по тому, что я лежала с открытыми глазами, видела потолок и окружающую темноту, я догадывалась, что еще жива.
Наконец я сняла трубку телефона, прислонилась к спинке софы и позвонила Тиан-Тиану. Его голос был очень сонным.
– Кто я? – спросила я у него.
– Ты Коко… Я тебе звонил, но тебя не было дома, – сказал он тихо, без тени упрека, словно был уверен, что я не могу поступить неправильно.
– Я в Пекине, – сказала я, и сердце сжала волна неизъяснимой усталой нежности. В тот момент я совершенно не понимала, что делаю здесь. Я была в смятении, бесприютное сердце устало от тщетных порывов, от безнадежных скитаний без отдыха и покоя. Жизнь была пуста, лишь перелеты из одного места в другое, лишь бессонница ночь за ночью. Ни музыка, ни выпивка, ни секс были не в силах спасти меня. Я лежала в темном чреве ночи, словно живой труп, не смыкая глаз, и молила про себя: «Господи, пошли мне в мужья доброго слепого человека, ибо я вижу лишь темноту». Я начала всхлипывать.
– Не плачь, Коко. Мне от этого не по себе. Что случилось? – встревожился Тиан-Тиан. Он все еще не до конца очнулся от тяжелого сонного забытья, в которое погружался каждую ночь, принимая снотворное (как и я).
– Ничего особенного. Выступление моего друга удалось на славу. Я так взволнована, что не могу заснуть… Так и умру с открытыми глазами… Нет никаких сил возвращаться в Шанхай, и тебя там тоже нет. Я скучаю по тебе… Когда мы снова увидимся?
– Приезжай ко мне на юг. Здесь здорово… А как твой роман? – спросил он.
При упоминании о романе я замолчала. Я уже знала, что вернусь в Шанхай и продолжу писать. Этого хотел Тиан-Тиан, такой я ему нравилась. И у меня не было иного выбора. Иначе я потеряю любовь слишком многих людей, включая и свою собственную.






16 Блистательная Мадонна



Никогда не садитесь в машину к постороннему мужчине и помните, что все мужчины – непредсказуемые незнакомцы.
Робин Морган [61]


Дайте девушке пару хороших, туфель, и она покорит весь мир.
Мэрилин Монро



Я вернулась в Шанхай. Жизнь текла по-прежнему: хаотично, но предопределенно.
Мне казалось, что я съеживаюсь и таю: кровь превращалась в черные чернила, перетекала из вен в авторучку и каплями просачивалась в каждое написанное мною слово или фразу.
Из ресторана «Крошка из Сычуаня» малыш Дин регулярно доставлял мне еду. Когда у меня было хорошее настроение, я давала ему почитать книги. Однажды он принес мне небольшую статью под названием «Голос сердца», которую написал для публикуемой в шанхайской газете «Синьминь Ивнинг Ньюз» колонки рабочих-эмигрантов. Я прочла и приятно удивилась – стиль был неплох, а идеи довольно оригинальны. Он застенчиво признался, что мечтает сочинить книгу. Милан Кундера писал, что в двадцать первом веке любой из нас сможет стать писателем. Все, что для этого нужно, взять ручку и описать на бумаге реальные случаи из жизни. Стремление излить душу – естественная духовная потребность каждого человека.
Я писала по ночам, сидя за столом в пижаме, с растрепанными волосами. Проснувшись рано утром, с трудом поднимала от крышки стола усталую голову с отпечатками красных чернил на лбу. В комнате было пусто и тихо. Тиан-Тиан не появлялся, и телефон не звонил (правда, я часто выдергивала вилку из розетки, а потом забывала вставить). Я переползала на кровать, ложилась и снова засыпала.
Однажды около десяти часов вечера в дверь резко постучали. Я вздрогнула от неожиданности, но обрадовалась этому стуку: он раздался очень кстати, пробудив меня от кошмара. Мне снился старинный поезд с паровозом, вагон, переполненный совершенно незнакомыми людьми, и среди них – Тиан-Тиан. Я беспомощно наблюдала, как поезд тронулся и начал набирать скорость, тяжело разрезая воздух и чиркнув стальным боком прямо у моего лица. Облаченный в военную униформу и металлический шлем человек вскочил на подножку, я замешкалась на какую-то долю секунды, и поезд с ревом пронесся мимо. Издав крик невыразимого отчаяния, я кляла себя за то, что перепутала время отправления или забыла подвести часы. А в самый последний, решающий момент у меня просто не хватило смелости, чтобы впрыгнуть в уходящий поезд. Для меня этот сон означал, что наши с Тиан-Тианом пути расходились во мраке ночи.



***



Я открыла дверь. На пороге стояла Мадонна, вся в черном, с губ свисала сигарета. В черной одежде она казалась еще более стройной и длинноногой.
Я еще толком не проснулась, поэтому сначала не заметила в ее внешнем виде ничего особенного. Похоже, она выпила и слишком сильно надушилась «Опиумом». Волосы у нее были забраны назад на старинный манер, глаза лихорадочно блестели. Что-то в ней показалось мне странным.
– О, Господи, ты так и сидишь безвылазно в этой норе? Все пишешь без перерыва? – Она шагнула в комнату.
– Мне только что приснился кошмар. – Произнеся эти слова, я вдруг вспомнила, что весь день не ела. – Ты ужинала? – спросила я ее.
– Ладно, давай смотаемся куда-нибудь и как следует поедим. Я угощаю. – Мадонна загасила окурок сигареты, сбросила пальто и уселась на софу в ожидании, пока я оденусь.
Ее белый «Фольксваген Сантана-2000» был припаркован неподалеку. Она открыла дверцу машины и завела мотор. Я уселась рядом, пристегнулась, и автомобиль рванул с места, взвизгнув тормозами. Все окна были открыты настежь. Мне нравится курить на полном ходу, когда ветер вместе с дымом уносит прочь все твои печали. Мадонна въехала на мост. С тех пор как вокруг Шанхая понастроили такие мосты, появились и банды отчаянных автомобилистов-лихачей, гонявших по ним на бешеной скорости. Из стереомагнитолы доносились звуки популярной любовной песенки в исполнении известного тайваньского певца Джеффа Чана [62]:



«Если у тебя другой, 


Сердце мне свое открой, 


Просто подойди 


И прижмись к моей груди».




Постепенно до меня стало доходить, что Мадонна не в себе. Вдруг вспомнилось, как в пабе «Гойя» я встретила Ай Дика под ручку с кузиной Чжушей, и картина начала проясняться.
Мадонну нельзя было назвать открытой книгой. Она вела несколько безалаберную, беззаботную, но довольно активную жизнь. Ее прошлое, настоящее и будущее оставались для меня загадкой. Невозможно было определить, насколько серьезно было ее чувство к Ай Дику. Судя по ее тону и словам, таких любовников у нее было хоть пруд пруди. Поэтому можно было с легкостью предположить, что он далеко не последний на ее счету.
– Ну, что будем есть? Что-нибудь китайское, европейское или японское?
– Мне все равно, – ответила я.
– Ну уж нет, так дело не пойдет. Терпеть не могу, когда люди говорят, что им все равно. Давай-ка, пораскинь мозгами и решай!
– Хорошо, пусть будет японская кухня! – сказала я.
В Шанхае любят все японское. Сердца местных жителей давно и безраздельно завоевали песни Амуро Нами [63], книги Харуки Мураками [64], телешоу Такуя Кимуры [65], а также бесчисленные комиксы и электробытовые приборы японского производства, буквально наводнившие город. Мне тоже нравятся японская кухня и косметика, такие свежие и изысканные.
Мадонна остановила машину у ресторана «Эдо», что на улице Дунху. Мы вошли в зал. Сверху на изразцовый пол лился мягкий янтарный свет. Опрятные, похожие на кукол, официанты подавали традиционные японские блюда – чаван муши, суши из тунца, маринованные пикули, сушеные креветки и суп из морских водорослей.
– Ты в курсе, что я порвала с Ай Диком? – спросила Мадонна с мрачным видом.
– Неужели? А почему?
Конечно, я не знала всех подробностей, но мне не хотелось признаваться, что я видела Ай Дика и Чжушу вместе в пабе «Гойя». Все-таки Чжуша – моя кузина, а Мадонна – подруга. Поэтому я старалась быть беспристрастной.
– Ты что, так и живешь, как страус, спрятав голову в песок? Это твоя кузина Чжуша увела у меня мужика! – фыркнула Мадонна, залпом осушив стаканчик саке.
– А может быть, это все же была его инициатива? – поинтересовалась я спокойно.
Ведь Чжуша – леди до мозга костей. Утром, безупречно накрасившись, она отправляется в офис на такси или в автобусе, салон которого оборудован кондиционером. В полдень съедает свой обычный бизнес-ланч в каком-нибудь европейском кафе или ресторане. А вечером, лишь только загораются уличные фонари и огни реклам, она, как и многие другие молодые женщины, сначала неторопливо прогуливается вдоль витрин магазина «Дом моды» на улице Хуайхай, где в строгом великолепии красуются модные и дорогие вещи самых престижных фирм, и затем, слегка уставшая, но все еще свежая и довольная, спускается по эскалатору в подземку с улицы Чаншу.
Именно потому, что в Шанхае обитает так много женщин, подобных Чжуше, буйное и неуемное жизнелюбие этого города несколько уравновешивается мягкой женственностью. Именно здесь живут томимые бесцельной тоской незамужние героини из романов Айлин Чан, отсюда идет и утонченная меланхоличность, характерная для произведений Чэнь Дань-Янь [66]. Некоторые называют Шанхай «городом женщин», но это скорее из желания противопоставить его грубовато-мужественным городам на севере страны.
– Я полагала, что хорошо знаю Ай Дика, что могу читать его мысли. Но даже и представить не могла, что так быстро ему надоем. У меня куча денег, но я уродина, да? – губы Мадонны скривились в улыбке. Она прикоснулась к моей руке и слегка повернулась лицом к свету.
Ее лицо, безусловно, нельзя было назвать красивым, а вот незабываемым – пожалуй. Тонкие черты, изогнутые дугой брови, бледная кожа со слегка расширенными порами и рот, густо накрашенный дорогой помадой, которая едва не капала с губ. От некогда прекрасной картины осталось одно воспоминание – нежные ивовые ветки засохли, пушистые облака растаяли, а лепестки осыпались на землю. На этом лице осталась неизгладимая печать бесчисленных наслаждений, игры страстей и несбывшихся надежд. Его выражение было волевым, но усталым, проницательным, но уязвимым.
Она улыбнулась, глаза увлажнились. Это была ходячая энциклопедия женской жизни, уникум, полное собрание всех женских чувств, заблуждений, ценностей и инстинктов.
– Тебе действительно не безразличен Ай Дик? – удивилась я.
– Не знаю… Думаю, что где-то в глубине души я просто не могу с этим смириться. В конце концов это он бросил меня, Я перегорела, и теперь мне не нужен ни один мужчина. А может, больше и нету молодых людей, которым я была бы интересна. – Она хлебала саке, словно воду, и лицо у нее побагровело, как подсолнух Ван Гога в лучах полуденного оранжевого солнца. Совершенно неожиданно для меня она швырнула чашку на пол, и та разлетелась вдребезги, как хрупкий белый нефрит.
К нам подбежал услужливый официант.
– Простите, это вышло случайно! – начала оправдываться я.
– А ты у нас везучая! У тебя есть Тиан-Тиан и Марк в придачу. У тебя все есть. Разве это не счастье для женщины? – Она все еще держала меня за руку, ладонь которой внезапно покрылась холодным потом.
– А что Марк? – я старалась выглядеть спокойной. Похожий на школьника официант наблюдал за нами. Молодые женщины, бурно обсуждавшие свою личную жизнь на людях, неминуемо привлекают внимание окружающих.
– Не пытайся провести меня, Коко! От моих старых опытных глаз ничто не ускользнет. У меня интуиция, знаешь ли. Я недаром столько времени содержала бордель на юге.
– Да ладно тебе, я ничего не собираюсь говорить Тиан-Тиану, – улыбнулась она. – Это его доконает. Он слишком слаб и наивен. А ты не сделала ровным счетом ничего плохого. Я тебя понимаю.
Я приложила руки ко лбу: предательски-безобидное саке ударило в голову. Перед глазами все плыло и кружилось, почва уходила из-под ног.
– Я пьяна, – пробормотала я.
– Пойдем в косметический салон, тут, неподалеку, – предложила Мадонна.
Она заплатила по счету, взяла меня за руку, вывела из ресторана и затащила в салон красоты, действительно находившийся рядом. Это было небольшое помещение. На стенах висели картины – копии и оригиналы. У владелицы было художественное образование. Изредка сюда заглядывали мужчины. Не для того чтобы поглазеть на женщин, а чтобы купить добротные картины в духе Линь Фэнмяня [67].
Приятная музыка. Легкий аромат фруктов. Нежные и молодые женские лица.
Мы с Мадонной лежали на стоящих рядом кушетках. У меня глаза были прикрыты кружочками свеженарезанного огурца. Молодая женщина мягко постукивала кончиками пальцев по коже лица. Музыка убаюкивала. Мадонна призналась, что очень часто засыпает во время косметической процедуры. В такие моменты между женщинами рождается чувство близости и взаимной симпатии. Поглаживания чутких женских пальцев на лице гораздо приятнее, чем прикосновения мужчины.
В салоне витал едва уловимый лесбийский дух. Кому-то делали татуировку на бровях, было слышно слабо различимое поскребывание металла о кожу. От этого звука у меня мурашки побежали по телу. Но потом я поддалась сонной неге и заснула, с радостью предвкушая пробуждение в облике помолодевшей Элизабет Тейлор.



***



Белый «Фольксваген Сантана» мчался по пустынной дороге быстрее ветра. Мы слушали радио, курили и наслаждались мгновением безмятежного покоя.
– Не хочу возвращаться домой, в эту огромную квартиру. Там так пусто и тихо. Без мужчины она похожа на могилу. Может, поедем к тебе? – предложила Мадонна.
Я кивнула в знак согласия.
Она долго возилась в ванной. Мне удалось дозвониться в отель до Тиан-Тиана, но у него был заспанный голос (почему-то он всегда такой по телефону). До моего слуха по телефонным проводам издалека долетало знакомое дыхание.
– Ты уже лег? Я перезвоню позже, – сказала я.
– М-м-м, ничего страшного… У меня все хорошо. Я, наверное, задремал, и мне снилась ты. И еще там пели птицы. Я съел бы тарелку русского борща… А в Шанхае сейчас холодно? – Он говорил гнусавым голосом. Должно быть, простудился.
– Да нет, не очень. Сегодня у меня ночует Мадонна. Она в скверном настроении. У Ай Дика с Чжушей роман. А как ты себя чувствуешь, как Пушинка?
– У Пушинки был понос. Я носил ее к ветеринару. Ей сделали укол и еще велели давать лекарство. А я немного простужен после того, как искупался в океане. Но ничего серьезного. Посмотрел фильм Хичкока. По стилю немного напоминает романы Гу Луна [68] о боевых искусствах. Кстати, хотел тебе рассказать. Видел собственными глазами. Вчера, когда я садился в автобус, в салон вскочил молодой панк, на вид не старше четырнадцати – пятнадцати лет. И прямо у всех на виду сорвал с шеи пожилой женщины золотое колье. Никто даже не попытался его остановить. Он спрыгнул с подножки и исчез.
– Ужас! – сказала я. – Будь осторожнее. Я очень скучаю по тебе.
– Я тоже. Хорошо, когда есть кто-то, по кому можно скучать.
– А когда ты вернешься в Шанхай? – спросила я.
– Как только прочту пару книг и сделаю еще несколько зарисовок. Здешние люди совсем не похожи на шанхайцев. Тут больше чувствуется атмосфера Юго-Восточной Азии.
– О'кей! Целую тебя!
Мы послали друг другу звучный воздушный поцелуй и на «раз, два, три» одновременно повесили трубку.
Мадонна окликнула меня из ванной комнаты:
– Дорогая, принеси мне банный халат.
Я открыла гардероб и достала один из махровых хлопчатобумажных халатов Тиан-Тиана. Она уже открыла дверь и вытиралась, окутанная клубами пара.
Я бросила ей халат, а она приняла игриво-соблазнительную позу а-ля Мэрилин Монро.
– Как тебе моя фигура? Недурна?
Я скрестила руки на груди, окинула ее оценивающим взглядом и велела повернуться ко мне спиной. Она послушно повернулась вполоборота, а потом показалась со всех сторон.
– Ну, как? – Она смотрела на меня с воодушевлением.
– Сказать правду?
– Ну конечно.
– Твое тело хранит следы слишком многих мужчин, не менее сотни.
– Что ты имеешь в виду?
Она так и продолжала стоять передо мной без халата.
– Грудь у тебя недурна. Не очень большая, но есть за что подержаться. Ноги стройные. Шея лучше всего. Такая шея бывает только у европейских аристократок. Но твое тело изнемогает от усталости, оно знало слишком много мужчин.
Охваченная жалостью к себе, она поглаживала свою грудь, прикасаясь к ней бережно, словно к маленькому сокровищу. Затем она ласково провела по ногам и дотронулась до стройной шеи.
– Я обожаю себя. Чем больше мне лет и чем сильнее усталость, тем больше я себе нравлюсь. По-твоему, я привлекательна? – повторила она свой вопрос.
Я прошла мимо и вышла из ванной. Мне невыносимо было видеть, как она ласкает себя. Ни мужчина, ни женщина не смогли бы равнодушно смотреть на это.
– А твоя квартирка даже удобнее моей, – раздался ее громкий голос у меня за спиной.
Ей хотелось поболтать, поэтому мы нырнули в одну кровать, улеглись рядышком под пушистым пуховым одеялом и выключили свет. Когда я училась в университете Фудань, соседки по комнате часто подолгу болтали, лежа в одной постели. Чтобы поведать друг другу о своих секретах, страстях, желаниях и обидах, лучшего места было не найти. Ни один мужчина не в состоянии понять эти сокровенные мечты, доверительные и интимно-дружеские отношения и подспудные страхи. Она рассказала мне о прошлом, а я поделилась с ней своими воспоминаниями, конечно, не такими яркими и интересными, как у нее.
Ее жизнь была похожа на витиеватый китайский иероглиф – сумасшедший росчерк пьяного каллиграфа. Рисунок моей судьбы был более гладким и безмятежным: боль, печаль, счастье, несправедливость не превратили меня в изгоя. Я все еще оставалась умной, чувствительной девушкой, по крайней мере с точки зрения некоторых людей.
Мадонна выросла в убогом районе Шанхая Чжабей и с самого раннего детства мечтала стать художницей (наверное, поэтому почти все ее любовники были художниками). В шестнадцать лет она сбежала из дома. Ее отец и старший брат были пьяницами и, напившись в стельку, бросали в нее бутылками. Позже их насилие приобрело сексуальный характер, они все чаще тискали и пинали ее, гасили окурки о ее грудь. Слабохарактерная и робкая мать была не в состоянии защитить ее.
Однажды Мадонна не выдержала и села на первый попавшийся поезд до Гуанчжоу. Выбор у нее был небогатый. Она устроилась в бар развлекать клиентов, пока те выпивали. В то время города на юге страны росли как грибы после дождя, повсюду было много состоятельных людей, а некоторые были просто баснословно богаты. В отличие от девушек, приехавших из других провинций, каждое движение Мадонны отличалось грацией и изяществом. Она нравилась клиентам, ей делали комплименты, для нее были готовы на все. Ее положение быстро укрепилось. Прошло не так много времени, а она уже обзавелась собственным бизнесом и теперь сама нанимала девушек.
Ее называли «иностранной куколкой». Такое ласковое прозвище в Шанхае обычно дают хорошеньким девушкам с нежной кожей. Она щеголяла в длинных черных платьях на бретельках и в бриллиантовых кольцах, подаренных поклонниками. Черноволосая и белокожая, она напоминала королеву, живущую в уединенном дворце, укрытую от нескромных взоров толстым занавесом. Благодаря огромным личным связям она пользовалась большим влиянием.
– Вспоминая тот период моей жизни, а его можно назвать «Красавица и чудовища», я думаю об инкарнации: тогда я была другим существом. Я в совершенстве овладела искусством укрощения мужчин. Может быть, в старости я напишу книгу специально для женщин, научу их, как постичь образ мыслей мужчины, как понять мотивы его самых худших поступков. Змею можно убить одним сильным и метким ударом ниже головы, но выше брюшка. У мужчин тоже есть уязвимые точки, на которые можно надавить. Современные девушки, наверное, быстрее взрослеют, они сильнее и храбрее нас, но во многих отношениях женщины до сих пор находятся в невыгодном положении.
Она поправила подушку, взглянула на меня и спросила:
– Разве не так?
– Если уж быть до конца откровенной, то общество по-прежнему игнорирует потребности женщин и не поддерживает их стремление почувствовать уважение к себе, – ответила я. – Тех, кто посметливее и пораскованнее, называют грубыми и вульгарными. А к благовоспитанным относятся как к пустоголовым вазам для цветов.
– В любом случае женщинам нужно развивать ум. Немного мозгов никогда не повредит! – Мадонна сделала паузу и опять спросила, согласна ли я с ней.
Я утвердительно закивала. Мне не хотелось бы выглядеть непримиримым борцом за женские права, но многое из сказанного ею было верным. Благодаря этим словам мне неожиданно открылась новая, доселе незнакомая Мадонна – глубокомысленная и зрелая.
– А как ты познакомилась со своим покойным мужем? – поинтересовалась я.
– Кое-какие события в жизни убедили меня в том, что независимо от моего влияния и многочисленных связей я была всего лишь красивым, но беззащитным цветком, который могут сорвать в любой момент. В то время я подружилась с одной девушкой из Чэнду [69]. Она изучала менеджмент в университете провинции Сычуань, была очень начитанной и могла беседовать со мной об искусстве. Возможно, я и вульгарная особа, но с детства неравнодушна к искусству. Тогда среди моих любовников был выпускник Художественного института Гуанчжоу, писавший сюрреалистические картины, как Ай Дик.
Девчонке негде было жить, и я пустила ее к себе в квартиру. Однажды вечером к нам вломились трое парней свирепого вида, которые искали ее. Оказалось, они были родом из ее родного города в провинции Сычуань. Они собрали крупную сумму наличными и отдали ей перед отъездом в Гуанчжоу, чтобы она вложила их во фьючерсы. Но практически за одну ночь она лишилась всех денег, а это было около ста тысяч юаней. Осталась без гроша в кармане, и ей пришлось устроиться работать в бар. Она старалась не встречаться с земляками, а инвесторам ничего не сказала о пропаже. Но в конце концов эти ребята разыскали ее и пришли с ней разбираться, вооружившись ножами.
Когда они заявились, я принимала душ. Заодно с ней они решили прихватить и меня. Это было ужасно. Все в комнате перевернули вверх дном, украли мои драгоценности и тридцать тысяч юаней. Я пыталась им объяснить, что не имею к этому ни малейшего отношения, но они все равно не отпускали меня. Просто сунули кляп мне в рот. Я испугалась, что они собираются продать нас работорговцам в Таиланд или Малайзию.
Нас заперли в чулане. От безнадежности и отчаяния я совершенно растерялась. Только представь себе, всего каких-то несколько часов назад я нежилась в роскоши, а теперь превратилась в кусок мяса, из которого вот-вот сделают отбивную! Что за страшное невезение! Потом они вернулись и до полусмерти избили ту девчонку, кричали, что она годится только в шлюхи. Когда они вытащили кляп у меня изо рта, я решила во что бы то ни стало спасать собственную шкуру, и гори оно все огнем! И я стала называть всех известных мне шишек и важных людей по обе стороны закона от начальника полиции до гангстеров, контролировавших каждую улицу в городе. Это поколебало их решимость на какое-то время, и они вышли посовещаться. Совещание затянулось, я слышала, как они ругаются между собой. Затем тот, что был повыше ростом, вернулся и сказал: «Сдается мне, ты – та самая знаменитая «Иностранная куколка». Произошла ошибка. Мы немедленно отпустим тебя».
Рассказывая эту историю, Мадонна судорожно цеплялась за меня холодными потными руками. Пальцы у нее дрожали от волнения.
– И ты решила выйти замуж? – спросила я.
– Да, чтобы бросить бизнес, – ответила она. – В ту пору один старый скряга – мультимиллионер и все такое – хотел на мне жениться. Мне было тошно подумать, что придется спать с этой морщинистой мумией. Но я преодолела отвращение и согласилась. Я надеялась, что он долго не протянет, и оказалась права. Теперь я богата и свободна, гораздо счастливее многих женщин. Может, я и глупа, как пробка, но денег у меня побольше, чем у какой-нибудь добродетельной безработной белошвейки.
– Моя соседка по этажу – безработная. Но все обстоит не так уж плохо. Она по-прежнему готовит овощи с рисом на ужин своему старику и поджидает, когда он и сын вернутся домой, – сказала я. – Они втроем садятся за обеденный стол, едят с аппетитом и довольны жизнью. Бог справедлив. Забирая одно, он дает что-то другое взамен. Поэтому иногда мне кажется, что моим соседям повезло.
– Ладно, будем считать, что ты высказалась. Пора и на боковую! – миролюбиво заключила Мадонна. Она крепко заснула, обняв меня за плечи и громко сопя мне в затылок.
Мне не спалось. Рассказанная Мадонной история занозой засела в мозгу. Ее тело прижалось к моему, и мне передались ее тепло, ее печаль и ее мечты. Она обитала на ничейной земле, между верой и неверием. Ее тело пугало своей чувственностью (как женщина, я ощущала ее тем сильнее), от него веяло скрытой угрозой. Ей довелось пережить то, о чем большинство людей и представления не имеют. Чувствовалось, что она может потерять самообладание в любой момент и быть беспощадной, как топор палача.
Я попыталась высвободиться из ее крепких объятий, потому что не могла заснуть, пока мы лежали так близко. Но она прижимала меня к себе все сильнее. Она застонала во сне и осыпала мое лицо страстными поцелуями, впиваясь в кожу хищными, влажными губами. Но я-то не была ни Ай Диком, ни кем-то еще из ее любовников. Я отчаянно пыталась вырваться, но Мадонна не просыпалась. Словно ядовитый плющ, она цепко обвилась вокруг моего тела, не разжимая объятий. Мне стало жарко, я запаниковала.
Вдруг она проснулась, широко открыла глаза, распахнув влажные от слез ресницы.
– Ты чего в меня вцепилась? – буркнула Мадонна. Но было видно, что она довольна.
– Это ты меня держишь, – ответила я шепотом.
– Ой, должно быть, мне приснился сон, – вздохнула она. – Мне снился Ай Дик. Наверное, я действительно запала на него. Мне так одиноко.
Она вылезла из кровати, надела халат Тиан-Тиана, пригладила волосы.
– Лучше уж я буду спать в другой комнате.
Выходя из спальни, она неожиданно улыбнулась, а на лице появилось странное выражение.
– А признайся, приятно было в моих объятиях?
– О, Боже! – скривилась я, глядя в потолок.
– Думаю, ты мне по-настоящему нравишься. Кроме шуток. Мы могли бы сблизиться. Наверное, это потому, что наши знаки Зодиака подходят друг другу, – и жестом отметая любые возражения, добавила: – То есть я хочу сказать, что могла бы стать твоим агентом и организовать рекламу для твоей новой замечательной книги.






17 Мать и дочь



Мне не хотелось бы, чтобы моя маленькая дочь рано начала появляться в свете и столкнулась с жестокой действительностью. Ей следует как можно дольше оставаться в нашей гостиной.
Зигмунд Фрейд



Я добиралась до Хункоу [70] по знакомым улицам мимо деревьев и высотных домов на верхнем этаже двухъярусного автобуса, который всю дорогу мотало из стороны в сторону. Освещенное солнцем двадцатидвухэтажное здание по-прежнему выглядит внушительно, хотя его желтый фасад поблек под воздействием атмосферных выбросов. Здесь, на самом последнем этаже, живут мои родители. Из окна их квартиры открывается яркая и пестрая, почти космическая панорама города с высоты птичьего полета: все окрестные улицы, дома и люди кажутся крошечными. Некоторым родительским друзьям, страдающим боязнью высоты, у нас в гостях становилось не по себе, и они почти перестали приходить сюда.
А мне, наоборот, нравится находиться так высоко, словно паря над городом, когда возникает чувство, что здание вот-вот обрушится. В отличие от многих японских городов, Шанхай не стоит на тектоническом разломе, и за всю историю города здесь было всего несколько слабых подземных толчков. Я отчетливо помню одно из таких землетрясений, которое произошло осенним вечером как раз тогда, когда я ужинала с сотрудниками редакции журнала на улице Синьлэ. При первом же толчке я выронила мохнатого краба и стремглав бросилась вниз по лестнице. Вскоре меня догнали остальные коллеги, мы остались стоять неподалеку от ресторана и продолжали мирно беседовать. Как только колебания прекратились, все вернулись обратно. Словно впервые ощутив ценность и мимолетность жизни, я мгновенно расправилась с лежащим на тарелке упитанным крабом.
Лифтером в родительском доме обычно работает мужчина преклонных лет в старой военной форме. Мне часто приходили в голову странные фантазии, будто с каждым подъемом лифта на очередной этаж поверхность земной коры на том месте, где стоит Шанхай, давала маленькую трещинку. И с учетом той быстроты, с которой лифт поднимался и опускался, город должен был неумолимо погружаться в пучину Тихого океана со скоростью 0,0001 миллиметра в секунду.
Дверь открыла мама. Похоже, она была рада моему приходу, но не показала вида.
– Ты обещала, что приедешь в половине восьмого, – сказала она строго, – и опять опоздала.
Я обратила внимание, что она недавно сделала химическую завивку и аккуратную прическу, наверное, в маленькой парикмахерской на первом этаже.
Отец услышал наш разговор и вышел в коридор в новехонькой с иголочки футболке «Лакоста» и сигарой «Краун Империал» во рту. К моему приятному удивлению, вот уже столько лет он выглядел привлекательным, жизнерадостным крепышом.
Я от всей души обняла его.
– С днем рождения, профессор Ни!
Он приветливо улыбнулся, от чего морщинки на лице расправились. Сегодня для него был вдвойне знаменательный день. Во-первых, ему исполнилось пятьдесят три года. А во-вторых, именно в этот день ему наконец-то присвоили ученое звание профессора. Он поседел, дожидаясь этого радостного события. Конечно, «профессор Ни» звучит гораздо солиднее, чем «адъюнкт-профессор Ни».
Из спальни показалась Чжуша. Она все еще жила здесь, а в ее новой трехкомнатной квартире шел ремонт. Родители наотрез отказывались брать с нее плату за жилье. Несколько раз она пыталась тайком сунуть деньги матери в сумочку или в ящик письменного стола, но каждый раз ее ловили с поличным. Родители возмущались:
– Наша плоть и кровь! Это ж какими скаредными нужно быть, чтобы брать деньги с родной племянницы! Ведь даже в условиях рыночной экономики нужно с уважением относиться к семейным узам и соблюдать определенные принципы!
И Чжуше только и оставалось, что делать им маленькие подарки, например, покупать фрукты. На этот день рождения она преподнесла отцу большую коробку сигар. Папа – любитель сигар марки «Краун Империал» китайского производства. Его самолюбию ужасно льстит, что несколько приезжавших из Европы ученых по его совету попробовали эти сигары, пришли в восхищение и теперь курят только их.
Я решила подарить своему старику пару носков. Я вообще считаю, что носки – подходящий подарок для мужчины, и всегда дарю их на день рождения своим приятелям. Но это была лишь одна из причин. Вторая заключалась в том, что я была на мели, а деньги за новую книгу ожидались еще очень нескоро. Так что приходилось быть экономной.
В гости пришли несколько бывших папиных студентов. По своему обыкновению, мать с помощью горничной, нанятой на неполный рабочий день, готовила на кухне уйму всякой вкуснятины, так, что дым стоял коромыслом. Из кабинета отца доносились обрывки оживленного спора – мужчины в очередной раз взялись рассуждать о высоких материях, не имеющих ровным счетом никакого практического значения. Одно время отец прочил кого-то из своих протеже мне в ухажеры и даже предлагал нас познакомить, но я отказалась. Тот был слишком похож на прилежного зубрилу. По-моему, образованный мужчина должен быть не чужд романтики. Он должен понимать женщин, их истинную красоту, достоинства и печаль. Ну, уж на худой конец он должен хотя бы уметь ухаживать. Не зря говорят, что женщины любят ушами и лишь потом сердцем.
Мы с Чжушей болтали у нее в комнатушке. Она недавно сделала себе новую стрижку по последней моде, фасон которой видела в журнале «Elle». Поистине права старая поговорка, гласившая, что любовь красит человека. Чжуша изменилась, посвежела, похорошела, глаза блестели, а кожа стала еще более гладкой и прозрачной (подозреваю, что такое преображение в большей мере объяснялось романтическими причинами, а отнюдь не действием крема для лица от «Шисейдо»). Она сидела боком ко мне в резном деревянном кресле, и ее тонкий профиль напоминал красавиц с традиционных китайских картин.
– А ты все ходишь в черном? – заметила Чжуша.
Я взглянула на свой черный свитер и облегающие брюки.
– А чем плохо? Черный – мой счастливый цвет, он мне идет, в черной одежде я всегда выгляжу привлекательно и элегантно, – ответила я.
Она рассмеялась.
– Вообще-то на свете есть и другие цвета! Я подумывала отдать тебе кое-что из моих вещей, – она встала и начала рыться в платяном шкафу.
Я смотрела на нее, и мне вдруг пришло в голову, что хотя она и раньше была великодушна и щедра, сейчас это выглядело чем-то вроде платы. Ведь ее роман с Ай Диком отчасти состоялся благодаря мне. Они познакомились через меня, и Мадонна была моей подругой.
Чжуша достала из шкафа несколько совершенно новых платьев и разложила их передо мной.
– Лучше оставь их себе, – посоветовала я. – Мне некуда надевать модные вещи. Я по большей части сижу дома в пижаме и пишу.
– Но ведь тебе нужно будет встречаться с издателями, журналистами, придется подписывать книги читателям. Поверь мне, ты станешь знаменитостью, – улыбнувшись, польстила она мне.
– Расскажи-ка мне об Ай Дике, – неожиданно попросила я, возможно, слишком бесцеремонно. Она на мгновение обомлела, а потом засмеялась:
– Ладно. У нас все хорошо.



***



Они обменялись адресами и номерами телефонов еще на пикнике в парке. Вообще-то первым позвонил Ай Дик и пригласил ее на свидание. Перед тем как пойти на встречу, Чжуша совершенно извелась. Она была в смятении: неужели она пойдет на свидание с парнем, который моложе ее на целых восемь лет, да к тому же крутит роман с той ужасной женщиной, в прошлом содержательницей борделя? Но в конце концов все-таки решилась.
Почему? Может, просто устала осторожничать. Ей надоело, что окружающие считают ее добродетельной, но бесчувственной, то есть примерной молодой леди. Иногда и добропорядочным девушкам хочется встряхнуться и круто изменить свою жизнь. Отсюда и поговорка: «В тихом омуте черти водятся».
Они сидели лицом к лицу в каком-то заштатном ресторанчике. Чжуша специально не накрасилась и оделась нарочито неприметно. Но он все равно не спускал с нее горящих глаз, как в той сцене из «Титаника», когда Роуз замечает пламенный взгляд Джека, и ее сердце откликается на его страстный немой призыв.
Тем вечером она отправилась к Ай Дику домой, и они занимались любовью под виртуозные джазовые рулады Эллы Фицджеральд. Это было похоже на шум весеннего дождя. Раньше она никогда не испытывала ничего подобного: ее охватило необыкновенное трогательное чувство, словно ее любовь могла проникнуть в самую глубину его существа, растаять и теплой волной омыть каждую клеточку его тела, воплотившись в музыку. У нее закружилась голова.
– Я очень испорченная женщина? – спросила она у своего молодого и страстного любовника. Он лежал на кровати обнаженный и, прислонившись к изголовью, с улыбкой смотрел на нее.
– Несомненно. Потому что тебе удалось меня очаровать, – ответил он. – Порядочная женщина – в свете, и развратная – в постели. Где еще найдешь такую? – Он спрятал голову у нее на груди. – Похоже, мне страшно повезло.
Она не знала, можно ли на него положиться, но ей уже было все равно. Не стоило загадывать на будущее, и пусть будет, что будет. Ей не нужна надежная опора. У нее самой прекрасная работа и неплохие мозги, как у многих хорошо образованных и материально независимых молодых жительниц Шанхая.



***



– А вы поженитесь? – полюбопытствовала я и пояснила: – Я беспокоюсь за тебя.
Лезть в чужие дела – это в какой-то мере издержки писательской профессии, своего рода профессиональный риск. Ведь Чжуша недавно развелась, и она почти не знает Ай Дика. Но я была убеждена, что ее предназначение – семейный очаг и материнство. Она заботливый и очень ответственный человек.
– Не знаю, но мы с ним поразительно близки.
Я, как о несбыточной мечте, с тоской подумала о всеобъемлющей близости, которая распространялась бы и на происходящее в постели.
– У нас одинаковые вкусы во всем – в еде, в музыке, в кино. Мы с ним оба в детстве были левшами, и обоих родители насильно переучивали. – Она взглянула да меня и засмеялась: – И я даже забываю, что он на восемь лет моложе.
– Красавец Чан Хао [71] тоже женился на женщине, которая старшего его на восемь лет, – меня невольно разбирал смех. – Сродство и близость – необъяснимые вещи. Я никогда не понимала Ай Дика. Он слишком погружен в себя. Ты уверена, что сможешь совладать с ним? Молодые артистические натуры часто пробуждают материнский инстинкт в более зрелых женщинах. Художники – народ ненадежный. Они вечно в движении, в поиске, но художественного идеала, а не конкретной женщины, – предупредила я Чжушу. (Несколько месяцев спустя газеты жутко раздули историю с разводом знаменитых пекинских рок-звезд Доу Вэя и Фэй Ван [72], который состоялся в Гонконге. Доу Вэй заявил, что любит себя и свою музыку, и ему наплевать, что он женат на королеве азиатской эстрады.)
– Ты, кстати, тоже художник, не забывай, – сказала она с едва заметной улыбкой.
Выражение ее лица было преисполнено достоинства, словно у стоящей в саду нефритовой статуи, омытой утренней росой. Она встала, подошла к окну и посмотрела вдаль.
– Ну, хватит, – одернула она себя и снова улыбнулась. – Расскажи-ка лучше о своем новом романе и о Тиан-Тиане.
Ее улыбка повергла меня в недоумение: неужели я недооценила ее способность замечать суть происходящего и природную женскую интуицию?
– А как дела у Марка? – поинтересовалась я. Мы не общались уже довольно давно, наверное, ему было с семьей хорошо.
– Рождественские каникулы закончились, и сейчас в компании много неотложных дел. Приходится напряженно работать, чтобы довести начатое до конца. Но Марк – отличный начальник, у него хорошее профессиональное чутье, светлая голова и прекрасные организаторские способности. Только иногда он слишком серьезен. – Она похлопала меня по колену, на лице появилась шаловливая улыбка. – Вот никогда бы не подумала, что между вами что-то есть.
– Я запала на его упругую задницу и западный лоск. Ну, а ему – ему, возможно, нравится мое азиатское тело с золотистой шелковистой кожей и восточная таинственность. И кроме прочего, у моего дружка проблемы с сексом, а я пишу романы. Пожалуй, поэтому нас и тянет друг к другу.
– Он ведь женат.
– Не волнуйся, у меня все под контролем. Если я не полюблю его, никаких сложностей не будет.
– Ты уверена?
– Не хочется это обсуждать. Такое впечатление, что женщины только и делают, что говорят о мужиках. Пора обедать.
Уже на выходе из спальни Чжуша что-то неожиданно вспомнила и обратилась ко мне:
– В субботу на следующей неделе состоится футбольный матч между командами Германской торговой палаты и Американской школы в Пудуне. Марк играет нападающим за команду своей компании.
– Мне бы хотелось пойти, – сказала я вполголоса.
– Тогда ты непременно встретишься с его женой и ребенком, – заметила Чжуша.
– Ну и отлично, это будет занятно, – я безразлично пожала плечами.
В кинофильмах сцены, когда любовники сталкиваются с мужьями или женами друг друга, всегда выглядят очень выразительными и яркими. И мне почудилось, что режиссер уже дал команду «Мотор», а оператор держит меня в фокусе и готов приступить к съемке.



***



– Возьми добавки, – предложила мать, сидевшая рядом со мной за столом. – Эти свиные ножки и фасолевый суп приготовлены по новому рецепту.
Ее глаза излучали материнскую любовь, которая согревала меня изнутри, но еще сильнее угнетала. Меня раздирали противоречивые чувства – хотелось вернуться в ее материнское чрево, свернуться там калачиком и забыть обо всех взрослых огорчениях и обидах, но одновременно страшно тянуло вскочить и во что бы то ни стало вырваться из-под этого огромного, заботливо и любовно воздвигнутого ею купола. Мне хотелось, чтобы она оставила меня в покое.
– Все еще питаешься едой из ресторана? Ты очень похудела. А тот юноша, Тиан-Тиан, какие у вас планы на будущее? – спрашивала она тихо. Я сидела, склонив голову, и сосредоточенно и бесшумно глотала суп. (Меня всегда учили не издавать никаких звуков за едой.)
Папа со студентами с жаром обсуждали последние международные новости, с таким видом, словно лично присутствовали на месте событий в Белом доме или на Балканах, досконально знали ситуацию в Ираке или Косово. Они даже были в курсе таких мельчайших подробностей, как, например, то, что в Конгрессе во время предварительного расследования скандала президент Клинтон давал показания и заявлял о своей невиновности, а на нем в этот момент был надет галстук, подаренный Моникой Левински. Это должно было послужить ей сигналом, чтобы она не выступала против него.
Я присмотрелась к матери: несмотря на зрелый возраст, она все еще была изящна, но словно придавлена грузом забот.
– Мам, не волнуйся за меня. Если у меня когда-нибудь возникнут проблемы, с которыми мне будет не под силу справиться самой, я прибегу к тебе под крылышко. Давай так и договоримся, хорошо? – сказала я, обнимая ее.
Подали праздничный торт – подарок от студентов – а в нем шесть свечек. Отец был в отличном расположении духа и задул их все разом. Он смеялся, как довольный ребенок, резал торт и передавал гостям.
– Скоро мы получим кое-какие деньги и сможем продолжить работу над нашим научно-исследовательским проектом, – сообщил он.
И тут все студенты по очереди стали говорить об этом самом проекте, о его теме – что-то насчет системы найма гражданских служащих при династии Тань. (Это звучало так же заумно и причудливо, как если бы человек, держащий в одной руке красный шар, а в другой – зеленый, спрашивал присутствующих, в какой руке у него желтый шар.)
Думаю, что все протеже любого профессора – самые настоящие подхалимы, рабские душонки. Во-первых, им приходится безоговорочно соглашаться с правильностью выбранного научного направления, оставляя все сомнения при себе. Заслужив доверие научного руководителя, они повсюду следуют за ним, публикуются только в тех журналах, которые он порекомендовал, выбирают работу и устраивают свою личную жизнь с его ведома и одобрения, пока не придет день, когда они обретут достаточно прочное положение в научном мире и право высказывать собственное мнение.
Кто-то из студентов поинтересовался моим романом. Думаю, отец наверняка рассказал им, что я пишу новую книгу. Он был не в восторге от того, что его дочь сочиняет романы, но при этом способствовал моей карьере, как мог. Присутствующие еще немного поболтали, а потом я засобиралась домой.
– Неужели не останешься хотя бы на ночь? Мне еще так много нужно тебе сказать, – мать смотрела на меня, и в ее глазах сквозила неизбывная вселенская боль.
– Да нет, я просто немного погуляю. Я заночую здесь, у Чжуши, – я улыбнулась, доставая из кармана связку ключей, мелодично позвякивая ими и впервые слушая музыку лжи.






18 Две стороны любви



Мы любовники. 
И не в силах разлюбить друг друга.
Маргерит Дюрас [73]



Два года тому назад меня направляли в Гонконг в командировку, взять несколько интервью о воссоединении этого города с родиной. И каждую ночь после работы я допоздна сидела на каменных ступенях Бухты Виктория, и любовалась на звезды, так сильно задрав голову, что чуть не свернула шею. Иногда я глубоко задумывалась и забывала не только об окружающем мире, но и о самой себе. В такие мгновения мне казалось, что в голове остался лишь тоненький разреженный слой мозговых клеток, безмятежно дремавших в зыбком голубом тумане.
Время от времени при работе над книгой я иногда впадала в подобное состояние, но не на берегу бухты, а за письменным столом, и высматривала звезды где-то внизу, склонив голову. Звезды блестели меж всплывающих из неведомой глубины слов. Я постепенно достигала нирваны и больше не страшилась болезни, несчастных случаев, одиночества и даже смерти. Становилась неуязвимой для них. Однако реальность не всегда такова, как нам хочется.



***



Я уговорила Чжушу пойти на матч вместе со мной. Мы натолкнулись на все семейство Марка в студенческом городке Американской школы в Пудуне. В тот день Марк был особенно красив, возможно, из-за яркого солнца и живописных окрестностей. Территория элитной школы для детей экспатриантов – словно другой, заоблачный мир, никак не связанный с пылью и грязью за ее пределами. Студенческий городок благоухал свежестью и сверкал чистотой, казалось, даже воздух был простерилизован. Невообразимо пижонская атмосфера.
Марк жевал жевательную резинку. Поприветствовав нас с невозмутимым спокойствием, он представил Чжуше и мне свою жену.
– Познакомьтесь, это Ева.
Ева держала его за руку. В жизни она была еще привлекательнее и стройнее, чем казалась на фотографии. Светлые волосы небрежно собраны в конский хвост на затылке, в ухе несколько серебряных сережек с винтовой застежкой, черный свитер оттенял бледность кожи. В солнечном свете ее белизна приобрела медовый оттенок и выглядела почти нереальной.
Перед красотой белокожей европейской женщины трудно устоять. Красота азиатской женщины в таинственном изгибе бровей и взгляде манящих глаз из минувшей, полной эротики, эпохи, как у певицы Сэнди Лэм [74] или кинозвезды Гун Ли [75].
– Это коллега из фирмы, Джуди. А это ее кузина Коко, отличная писательница, – сказал Марк. Ева протянула нам руку, улыбаясь и щурясь от солнца.
– А вот это мой сын Би-Би, – Марк вынул ребенка из прогулочной коляски и поцеловал. Он немного подержал его на руках, а потом поставил около жены.
– Пожалуй, пора на поле, – он улыбнулся, искоса взглянул на меня, взял спортивную сумку и пошел в раздевалку.
Пока Чжуша болтала с Евой, я сидела неподалеку на траве и размышляла о том, что вопреки моим ожиданиям при встрече с женой Марка не испытала никакой ревности. Напротив, она мне понравилась. Что же в ней было такого привлекательного? Людям всегда нравятся красивые вещи. Неужели, я настолько добропорядочна, что при виде чужого семейного счастья могу искренне радоваться за других людей? Только этого не хватало!
Матч должен был вот-вот начаться. Мой взгляд был прикован к Марку. Он бегал по футбольному полю, золотые волосы развевались на ветру словно сон об экзотической любви – воплощение энергии и отличной физической формы. Его стремительными и мощными движениями любовались более сотни зрителей. По-моему, многие спортивные соревнования сильно смахивают на многолюдную оргию. И болельщики на стадионе, и игроки на поле возбуждаются до такой степени, что уже не в состоянии справиться с выбросом гормонов, которыми просто пропитан воздух.
Несколько студентов школы пили кока-колу и громко болели за своих. Ева продолжала щебетать с Чжушей (что, похоже, было ей значительно интереснее, чем наблюдать за собственным мужем на поле). А у меня от возбуждения уже промокли трусики. Никогда раньше я не желала Марка так сильно, как в тот момент. Хотелось упасть к нему в объятья, словно яблоко, сбитое с дерева сильным порывом ветра.
– Коко, твой сборник рассказов… – голос Чжуши вывел меня из транса.
– Что? – рассеянно спросила я, увидев обращенную ко мне улыбку Евы.
– Мне очень интересно, – сказала та по-английски, – как вы думаете, еще можно где-то купить экземпляр?
– Боюсь, что уже нет. У меня есть один, но, к сожалению, на китайском, – ответила я.
– О, спасибо. Я как раз собираюсь учить китайский. Меня очень интересует китайская культура. А Шанхай – один из самых загадочных городов, где я когда-либо бывала. – У нее было светло-розовое соблазнительное личико белой женщины. – Если вы свободны в выходные на следующей неделе, приходите к нам на ужин, – пригласила она.
Я постаралась скрыть волнение и посмотрела на Чжушу. Это что, ловушка, замаскированная под банкет?
– Джуди тоже придет, и еще будет кое-кто из наших немецких друзей. Я работаю в Департаменте по защите окружающей среды при правительстве, у нас не бывает продолжительных отпусков. Немцы так озабочены вопросами экологии, что относятся к ним чересчур рьяно, – заметила она с улыбкой. – У нас в стране никто не ездит на трехколесных автомобилях с сильным выхлопом и не развешивает белье над тротуарами.
– О! – воскликнула я, ехидно подумав, что Германия, похоже, напоминает рай больше, чем любая другая страна на земле. – О'кей, я приду, – возможно, Ева и не блещет умом, но должно быть, щедрая и добродушная.
Би-Би начал кричать:
– Папа, папа!
Я обернулась и увидела, как Марк торжествующе поднял кулак вверх и подпрыгнул в воздух – он только что забил гол. Издалека он послал нам поцелуй. Мы с Евой переглянулись и расхохотались.
Когда мы пошли в здание школы в поисках туалета, Чжуша поинтересовалась, нахожу ли я Еву красивой.
– Пожалуй, что только усиливает мой пессимизм относительно брака.
– Неужели? Со стороны похоже, что Марк ее очень любит.
– По утверждению семейных консультантов, именно любовь и не дает никакой гарантии продолжительной верности.
На стене в туалетной комнате нам бросилась в глаза занятная карикатура. На ней была изображена полоска зеленого леса, а поверх нее огромный вопросительный знак и надпись: «Кто из обитателей Земли страшнее всех?» Мы с Чжушей, не сговариваясь, в одно слово выпалили:
– Человек.
В перерыве между таймами все пили безалкогольные напитки и рассказывали анекдоты. У меня появилась возможность перекинуться парой фраз с Марком.
– У тебя премилая семья.
– Да, – согласился он безразличным тоном.
– Ты любишь жену? – спросила я тихо. Я не собиралась ходить вокруг да около, а внезапный откровенный вопрос мог прояснить ситуацию. Я смотрела на Марка немного враждебно.
– А ты что, собираешься ревновать? – резко произнес он.
– И не подумаю. Я же не идиотка.
– Конечно, я ее люблю, – сказал он, пожав плечами. Он заметил знакомого, поздоровался с ним и снова посмотрел на меня с улыбкой: – Ты прекрасная и соблазнительная женщина, поющая в ночи, как сирена Рейна из немецкого эпоса. По легенде, она сидела на скале у реки и завлекала моряков в самое глубокое и опасное место, маня к неминуемой гибели.
– Ну, это не слишком-то справедливо. Если быть честным до конца, то это ты меня соблазнил.
Подошла Ева, обняла мужа за плечи, наклонилась и поцеловала его.
– О чем вы тут беседуете? – поинтересовалась она, растерянно улыбаясь.
– О, Коко рассказывает о своем новом рассказе, над которым работает, – невозмутимо ответил Марк.
Ай Дик зашел за Чжушей перед самым концом матча. Он был одет достаточно просто, и в то же время изысканно и модно, волосы приглажены гелем, и только челка слегка нависала надо лбом. Левая щека у него была рассечена странным шрамом, словно по лицу совсем недавно полоснули чем-то острым. Он вежливо поболтал со мной немного, и у него хватило ума не задавать никаких вопросов по поводу того, как продвигается работа над романом. Я уже была сыта по горло тем, что кого ни встречу, все допытываются именно об этом. Это начинало действовать на нервы.
– Что у тебя с лицом? – полюбопытствовала я, указывая на шрам.
– Да так, небольшая разборка, – ответил он просто. У меня даже челюсть отвисла от удивления. Кто же мог так обозлиться на него? Я вопросительно взглянула на Чжушу, но она сделала едва заметный жест, показывая, что все в прошлом и не стоит об этом говорить.
И тут меня осенило. Неужели эта психопатка Мадонна? Она все бубнила, не переставая, что ни за что не смирится с их разрывом. Неужели она зашла так далеко, что решилась преподать своему «бывшему» урок? Если так, то у нее точно природная склонность к насилию!
Но как раз в то время Мадонны не было в Шанхае. Она взяла кредитную карточку и отправилась за покупками в Гонконг, собираясь пробыть там некоторое время. Несколько дней назад она позвонила среди ночи и понесла какую-то мистическую чушь о своем посещении буддистского храма Вонг Тай [76], знаменитого на весь Гонконг. Там ей будто бы предсказали, что ее ожидает полоса неудач, что все складывается не в ее пользу и что ей пора отправляться в путешествие на Юг или на Восток. Что ж, по крайней мере, поехав в Гонконг, Мадонна выбрала верное направление.
Чжуша и Ай Дик собирались в хозяйственный магазин за краской. Ай Дик помогал отделывать квартиру, которую она купила недалеко от садов Жуйсинь. Им хотелось выкрасить стены в изысканный цвет, и они выбрали краску под красное дерево. Такую делают только во Франции, и ее гладкая, насыщенная текстура напоминает о неповторимом духе художественных и литературных салонов тридцатых годов, свойственном только берегам богемной реки. Ее было трудно достать, но, по слухам, в одном из магазинов Пудуна она была. Они уехали вместе еще до окончания матча. Я осталась до конца игры. Команда Марка победила.
Марк с мокрыми волосами вышел из раздевалки. Мы с Евой в это время обсуждали сходство и различия феминизма на Востоке и на Западе. Она полагала, что на Западе женщины, осознавшие свои права, смогли добиться уважения со стороны мужчин.
– Неужели? – съязвила я.
Наш разговор закончился с появлением Марка, которого Ева поцеловала.
– Пройдемся по магазинам, – предложила она.
В универмаге «Яохань» в районе Пудун Ева направилась в сувенирный отдел, к прилавку с керамикой и изделиями из шелка, а мы с Марком остались сидеть в углу кафе, расположенного на первом этаже, попивая кофе и развлекая Би-Би.
– Ты действительно ее любишь? Впрочем, извини, бестактный вопрос. Это не мое дело. – Я вертела в руках сахарный кубик, разглядывая колонну с декоративной графической росписью на бежевом фоне. Колонны загораживали от нас толпы покупателей, входящих в магазин и выходящих из него.
– Она добрая, – сказал Марк, держа ручонку сына в своей. Правда, это не было ответом на мой вопрос.
– Да уж, похоже, что все вокруг необычайно добры, включая тебя и меня, – заметила я с едва скрытой иронией. Овладевшее мной чувство зависти несколько не соответствовало тем неписаным правилам, которые нам обоим следовало соблюдать для сохранения существующего равновесия. В наших отношениях не было места зависти и сентиментальности. На этот счет есть очень хорошая пословица: «Если решился, действуй, невзирая на последствия».
– О чем задумалась? – спросил он.
– О том, что я вытворяю со своей жизнью. И еще… о том, сможешь ли ты причинить мне боль. Как думаешь, такое может случиться?
Он промолчал, и мне вдруг стало невыразимо грустно.
– Поцелуй меня, – тихо попросила я, придвинувшись к столу. Он замешкался, потом наклонился и поцеловал меня в губы теплым, влажным поцелуем.
И в то самое мгновение, когда мы отодвинулись друг от друга, из-за колонны появилась Ева, довольно улыбающаяся и нагруженная пакетами. На лице у Марка моментально сменилось выражение. Он взял у жены покупки и начал по-немецки рассказывать ей какой-то анекдот (я додумала, что это был анекдот или шутка, потому что она засмеялась). Я слушала воркование этой счастливой супружеской четы с безразличием постороннего наблюдателя, а затем простилась с ними.
– Увидимся за ужином на следующей неделе, – напомнила Ева.



***



Когда я села на курсирующий через гавань паром, небо стало омерзительно серым. Свинцовые тучи повисли над головой, как огромные грязные клочья ваты. Поверхность желтоватой речной воды была сплошь усеяна мусором: повсюду плавали пластиковые бутылки, гнилые фрукты и окурки. По речной глади, словно пенка на горячем шоколаде, прошла рябь, отблески света в мутной воде резали глаза. За спиной сгрудились небоскребы финансового района Луцзяцзуй, приклеенные друг к другу наподобие рыбной чешуи, а впереди маячили надменно-величественные, подавляющие своими гигантскими размерами здания на Набережной. Мимо по правому борту проплыло причудливое старое черное от копоти грузовое суденышко с красным флагом на корме.
Вдыхая бодрящий воздух, я следила за неумолимым приближением пирса Пуси и при этом испытывала странное чувство, сродни дежа вю: желтая вода, небо в серо-багровых синяках, едва ощутимое покачивание корабля, ныряющего ржавым носом в набегающие волны, словно раскланивающегося перед пирсом. Это напоминало сближение с мужчиной или вступление в неведомый мир. Шаг навстречу, еще один, и еще… но в конце пути не суждено ни тепла, ни понимания. Может быть, сближение – всего лишь прелюдия к неизбежному расставанию?
Я надела солнечные очки, спустилась по трапу и слилась с толпой на улице Чжуншань Ист. Мне вдруг захотелось плакать. Каждому из нас временами нужно выплакаться. Даже Богу.
Неожиданно полил дождь. Поначалу солнце еще проглядывало сквозь его пелену, слабо освещая плотные ряды домов, но затем спряталось за тучи, и подул сильный резкий ветер. Я скользнула в ближайшее здание почты, но там было полным-полно людей, подобно мне укрывшихся от дождя. От их насквозь промокших волос и одежды пахло увядшей тропической листвой. Я утешилась мыслью, что хоть этот запах и не из приятных, он все же во много раз лучше, чем смрад в палатках беженцев на границе между Косово и Албанией. Чтобы взбодриться и не так мрачно смотреть на мир, мне было достаточно вспомнить о неисчислимых бедствиях, происходящих на этой земле. И какой благополучной и счастливой сразу кажется моя жизнь: я молода, привлекательна, да к тому же еще и роман пишу.
Я вздохнула. Бегло просматривая газеты у стойки с периодическими изданиями, я вдруг увидела заметку о событиях на Хайнане. Полиция разоблачила аферу с контрабандой дорогих автомобилей престижных марок – крупнейшую со времени основания Китайской Республики. В ней оказались замешаны высшие чиновники из органов власти полуострова Лэйчжоу.
Я быстро достала записную книжку из сумочки. Нужно было срочно позвонить Тиан-Тиану. Я вдруг поняла, что не говорила с ним уже целую неделю. Время пролетело так незаметно. Ему пора было возвращаться.
Я внесла предварительную плату, взяла пластмассовый жетон для междугородних разговоров внутри страны и направилась в четвертую кабину. Набрала номер телефона, но долгое время никто не отвечал. И когда я уже собиралась повесить трубку, на том конце провода раздался невнятный голос Тиан-Тиана.
– Привет, это Коко… Как у тебя дела?
Было похоже, что он еще не совсем проснулся, поэтому какое-то время молчал.
– Привет, Коко.
– Ты здоров?
У меня было тревожно на душе. Голос у него был какой-то странный. Его речь звучала откуда-то издалека, словно из юрского периода, в ней не было ни теплоты, ни смысла. До меня доносилось странное глухое мычание.
– Ты меня слышишь? Я хочу знать, что с тобой происходит! – повторила я, от волнения срываясь на крик. Он молчал. В трубке было слышно только медленное, едва различимое дыхание.
– Тиан-Тиан, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Не пугай меня!
Повисла длинная пауза, продолжавшаяся почти полстолетия. Я безуспешно пыталась совладать с собой.
И словно из кошмарного сна раздался его ватный голос:
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. Ты не заболел?
– Нет, я в… порядке.
Я прикусила губу, в полной растерянности уставившись в грязную пластиковую стенку будки. Народ постепенно расходился. Значит, дождь перестал.
– Когда же ты возвращаешься? – Я старалась говорить как можно громче, чтобы привлечь его внимание. Судя по его голосу, он мог впасть в забытье в любой момент и отключиться.
– Сделай мне одолжение. Пришли мне немного денег, – попросил он тихо.
– Что? У тебя уже нет денег на кредитной карточке? – Я не верила своим ушам. Перед поездкой у него на счете было около тридцати тысяч юаней. Даже при курортной дороговизне на Хайнане – хотя он и говорил мне, что там все очень дешево, – он не мог истратить столько денег на покупки или на женщин. По натуре он был как робкий младенец из индейского племени, испуганно прячущийся за мамину юбку. Наверное, что-то случилось. На этот раз моя интуиция не сработала, я терялась в догадках.
– В правом ящике комода лежит сберегательная книжка. Ее легко найти, – напомнил он мне.
Внезапно я рассердилась.
– Ты должен объяснить, на что ты истратил такую уйму денег. Не нужно ничего скрывать от меня. Доверься мне и все расскажи.
Молчание…
– Если ты ничего не объяснишь, я не вышлю деньги, – мой тон был преднамеренно угрожающим.
– Коко, я действительно очень соскучился по тебе, – прошептал он. Мне стало невыносимо грустно.
– Я тоже, – сказала я тихо.
– Ты от меня не уйдешь?
– Нет.
– Если у тебя есть другой, все равно, не покидай меня! – умолял он. По его голосу чувствовалось, что он совершенно обессилел и страшно растерян.
– Что случилось, Тиан-Тиан?
Сделав над собой усилие, дрожащим и слабым голосом он сообщил мне ужасную вещь. Новость была настолько чудовищной, что не оставалось никаких сомнений в ее правдивости: Тиан-Тиан пристрастился к морфию.



***



Это случилось приблизительно так: однажды вечером Тиан-Тиан сидел в придорожном ресторанчике и случайно столкнулся с Ли-Лэ из шанхайского Центра репродуктивного здоровья. Тот тоже приехал на Хайнань, остановился у родственников и подрабатывал в принадлежавшей им стоматологической клинике.
Они отметили встречу, и поскольку Тиан-Тиан уже довольно долгое время провел в одиночестве, он обрадовался, что ему есть с кем поговорить. Ли-Лэ поводил его по разным местам, о которых он даже не подозревал, а если бы и знал об их существовании, то вряд ли отважился бы пойти туда один. Нелегальные игорные дома, сомнительные косметические салоны, заброшенные склады, где устраивались гангстерские разборки. Тиан-Тиану все это было чуждо, но ему нравилось общество Ли-Лэ, его искушенность, раскованность и остроумие.
Ли-Лэ вел себя очень дружелюбно, но под покровом добродушия таилась отчужденность. Именно такое качество больше всего импонировало Тиан-Тиану в других людях. Они были очень похожи. В глазах у каждого выражение теплоты и участия в мгновение ока сменялось холодностью и отстраненностью. Что бы они ни делали – беседовали, слушали или смеялись, – их взгляды оставались отрешенными, а на лице лежала печать безразличия и меланхолии.
Овеваемые тихим южным бризом, они бродили по берегу плечом к плечу, без конца разговаривая о Генри Миллере, о поколении «битников», или любовались закатом с крошечного балкона, лениво потягивая чистейший белоснежный сок из свежих кокосовых орехов. Как-то раз на дороге они встретили сильно накрашенных молодых женщин. Это шлюхи вышли на поиски клиентов, перед охотой закрыв усталые, забывшие о любви сердца на замок. Вид у них был жалкий – приклеенные улыбки, шмыгающий нос и груди, кажущиеся доисторическими окаменелостями. Их окружала атмосфера южного курорта, полная шума, блеска и иллюзий.
Впервые Тиан-Тиан вколол себе морфий в клинике, принадлежавшей родственникам Ли-Лэ. Тот показал ему, как это делается, и предложил попробовать. Кроме них, в клинике не было ни души. Наступила ночь: за окном редкие прохожие переговаривались на непонятном диалекте, мимо с грохотом проносились большие грузовики, издалека слышались гудки паромов.
Тиан-Тиан погрузился в совершенно неведомый мир. Причудливые химеричные горы и ущелья покачивались и колебались, отбрасывая неправдоподобно огромные трехмерные тени. Необычайно сладкий ветерок поигрывал струнами ветвей и вкрадчиво шелестел в листве. В лощинах один за другим распускались розовые цветы, образуя безбрежный океан тончайших красок. Это пьянящее чувство, необычайная легкость и обволакивающее тепло материнского чрева, это сладостное забытье окутывали все вокруг, пронизывали насквозь и проникали в самое сердце.
Восковой диск луны то появлялся, то исчезал, сознание уплывало и возвращалось.
Все вышло из-под контроля. Каждую ночь Тиан-Тиан упивался розовыми грезами. Смертоносная розовая жидкость разливалась по венам, обволакивая его ослабевшее и беспомощное тело, кружа в ядовитом убийственном потоке и унося в пустоту. Нервы звенели от напряжения.
До сих пор я не могу без ужаса и отвращения представить себе эту картину. С этого момента наша жизнь стремительно покатилась под откос. Может, так было предопределено с самого начала, с того дня, когда в аэропорту маленькому Тиан-Тиану отдали урну с прахом отца, когда он бросил школу из-за внезапной немоты, когда мы впервые встретились в кафе «Зеленый стебель», когда его влажное от пота и бессильное тело безвольно обмякло на моем в нашу первую ночь, когда я позволила другому мужчине прикоснуться ко мне. С тех пор он не мог избавиться от мучительных воспоминаний, вырваться из объятий безысходности. Он был не в состоянии расстаться с ними, провести грань между прошлыми страхами и настоящим. Над его жизнью и смертью висела неумолимая тень его собственной сексуальной немощи.
Когда я думала об этом, мне хотелось кричать от боли. Это немилосердное самоистязание, эта одержимость были за гранью моего разума и физических сил. И даже потом, когда перед мысленным взором предстало ангельское лицо Тиан-Тиана, мне хотелось лишь рухнуть замертво, отгородившись от всего мира. Когда сердце истекает кровью, вместе с нею по каплям может уйти и жизнь.



***



Ли-Лэ бегал по поручениям, обменивая деньги Тиан-Тиана на бесчисленные пакетики с белым порошком. Они все время сидели в гостиничном номере, а кошка спала, примостившись у теплого от постоянной работы телевизора. Он работал круглые сутки, без умолку сообщая об ограблениях и различных инженерных проектах муниципальных властей. Ли-Лэ и Тиан-Тиан почти перестали есть, обмен веществ замедлился. Дверь в номер была не заперта, и мальчик из ресторана мог приносить еду; им самим было лень даже пошевелиться. В комнате стоял странный пьянящий запах гнили, приторный аромат фруктового желе в сочетании с трупным смрадом.
Постепенно, чтобы сэкономить или когда не удавалось найти надежного торговца, они начали ходить в аптеку за микстурой от кашля, из которой Ли-Лэ готовил какое-то омерзительное зелье – заменитель наркотика. Вкус был отвратительный, но для них это было лучше, чем ничего.
Однажды Пушинка не выдержала и сбежала. Ее не кормили уже несколько дней, хозяин совсем забросил ее. И она отважилась на побег, вконец оголодавшая, со свалявшейся, поблекшей шерстью и проступающими наружу ребрами. Скорее всего, она одичала, ночами скитаясь по помойкам в поисках пропитания и истошными воплями призывая самца.



***



Я была потрясена и никак не могла собраться с мыслями. Бессонница иссушила тело. Вокруг плавали бесформенные тени, принимавшие самые неожиданные очертания, воображение рисовало безнадежные картины. Всю ту ночь я металась в жару и отчаянии, бесконечно проигрывая на запылившемся экране памяти все события нашей жизни с Тиан-Тианом, начиная с первой встречи. Мы были самой обреченной парой влюбленных из живущих на земле.
Но наша любовь была такой беззаветной, что ни один не мог покинуть другого, особенно сейчас. От страха, что Тиан-Тиан может исчезнуть, кануть во вселенский хаос, как невесомая пылинка, мое сердце разрывалось. Я любила его, как никогда раньше. И молила, чтобы не сойти с ума до восхода солнца и увидеть рассвет.






19 На юг



Ключ, блестит на подоконнике 
Сколком солнечного дня,
Мы давно с тобой любовники, 
Эйлин, выйди за меня!
Перестань, вот прикопался… 
Этот ключ не для тебя, 

он от прежнего остался! 
[77]
Ален Гинзберг



На следующий день, прихватив дорожную сумку, я села в такси, доехала до аэропорта и купила билет на ближайший рейс до Хайкоу. И тут внезапно поняла, что мне нужно сделать несколько телефонных звонков. В гостиничном номере Тиан-Тиана никто не брал трубку, поэтому я позвонила в администрацию и попросила передать ему, когда приеду. Листая записную книжку, с грустью размышляла о том, что теперь, когда я столкнулась с серьезной, трудноразрешимой проблемой, получается, что мне даже не с кем поделиться своими переживаниями.
У Мадонны был отключен мобильный телефон. У Чжуши постоянно занят и служебный, и сотовый: бог знает, со сколькими людьми ей приходилось разговаривать одновременно. Паучок уехал из Шанхая по делам. Его коллега спросил, что ему передать, но я поблагодарила и сказала, что ничего не нужно. Оставались только моя издатель Дэн, мой психоаналитик Дэвид, мой любовник Марк, родители и несколько бывших дружков.
Удрученная, я рассеянно, как заведенная, вставляла магнитную карту в прорезь телефонного автомата и вынимала ее оттуда. Повернув голову, увидела мчащийся по взлетной полосе самолет Макдоннел-Дуглас. Разогнавшись, он элегантно взмыл вверх, словно огромная серебристая птица, и скрылся из вида.
Я вошла в курилку и села напротив какого-то мужчины. Он сидел, слегка наклонившись вперед. Мне было видно изящную эспаньолку а-ля Агасси, которую он начал отращивать совсем недавно, и удлиненную кожаную юбку. Я и не подозревала, что бородка в таком стиле может идти к китайской внешности. Кроме того, мне ни разу в жизни не доводилось видеть, чтобы мужчина садился в самолет в кожаной юбке. Он курил сигареты «555», я чувствовала их сильный терпкий аромат, словно на языке перекатывались крупинки муки грубого помола. Незнакомец держал дымящуюся сигарету в тонких, словно озябших пальцах.
Он повернулся и посмотрел прямо на меня. У него под глазами были едва заметные тени, но ясный, суровый и одновременно нежный взгляд, казалось, соединял в себе ин и янь в необъяснимой и противоречивой гармонии.
Улыбнувшись, он встал и распахнул объятия.
– Коко, это ты?!
Это был не кто иной, как Летун, знаменитый стилист, с которым я познакомилась в Пекине.
Мы обнялись и, усевшись рядышком, закурили. Обменялись несколькими фразами. Выяснилось, что мы летим одним рейсом в одно и то же место. Свет в курилке действовал на нервы, голова раскалывалась от тупой, ноющей боли.
– Ты неважно выглядишь. Что-то случилось? – Он придвинулся ближе и участливо положил руку мне на плечо.
– Я не совсем здорова… Долго рассказывать. Еду к другу. Его жизнь летит в тартарары, а я… у меня просто нет сил, – пробормотала я, вставая и бросая сигарету. – Здесь совсем нечем дышать, – заметила я, направляясь к двери.
Он пошел за мной.
– Постой-ка! А что это валяется, вон там на полу?
В голове гудело, и мне не терпелось как можно скорее выйти на воздух.
– Коко, это не ты потеряла сережку?
Я потрогала мочку уха, сокрушенно вздохнула и взяла с его ладони крохотную кобальтовую сережку величиной с рисовое зернышко. В зависимости от освещения она переливалась всеми цветами радуги и будто меняла форму. На данный момент она была единственной яркой каплей в поглотившем меня море печали. Я поблагодарила Летуна и на ходу с грустью подумала: «Беда не приходит одна: стоит чему-то случиться, и все летит кувырком. Даже покурить нельзя, не потеряв сережку».
Перед самой посадкой в самолет я позвонила Марку. Судя по голосу, он был очень занят.
– Привет! – его голос звучал отчужденно, мой в ответ стал ледяным. Из чувства самозащиты перед лицом безучастности всегда лучше казаться безразличным.
– Я в аэропорту, – сказала я. – Не смогу прийти к вам на обед в выходные. Так что извинись за меня перед женой.
– Куда ты летишь? – Наконец-то он проявил хоть какое-то внимание.
– К своему другу.
– Ты надолго? – В его голосе послышалась тревога. Может, он даже отложил ручку и закрыл папку, которая наверняка лежала перед ним на столе.
– А если и так, тебе что, будет жаль? – спросила я, по-прежнему безжалостно-холодным тоном. В тот момент даже возможность поддеть его не могла доставить мне никакого удовольствия. Наверное, со стороны я выглядела бледной и суровой. Все раздражало. Навалилась масса проблем.
– Коко! – укоризненно вздохнул он. – Ты же знаешь, что мне будет жаль. Пожалуйста, перестань издеваться. Ты скоро вернешься?
Я ненадолго замолчала. Конечно, он был прав. Я привезу Тиан-Тиана домой, и все наладится. Но будет ли жизнь прежней? Смогу ли я, как раньше, разрываться между двумя мужчинами, один из которых – наркоман в депрессии, и при этом с чистой совестью продолжать писать роман?
Я расплакалась. В голосе Марка, звучавшем из телефонной трубки, послышалось волнение:
– Что случилось? Детка, поговори со мной!
– Ничего особенного. Дождись моего возвращения, я позвоню, – ответила я и повесила трубку.
Я сознавала, что мое отвратительное настроение передается окружающим, словно зараза. Теперь Марк, наверное, ходит из одного угла кабинета в другой, маясь от тревоги. Бедолага! Да и мне тоже не позавидуешь!
Как-то Дэвид У сказал мне: «Жалеть себя – непристойное занятие». Он изрек это с непререкаемым видом мудреца, словно божественное откровение. Его лицо светилось изнутри. Но я никогда не обращала большого внимания на его советы. Я всегда с удовольствием предавалась жалости к собственной персоне. Наверное, нарциссизм – самый сильный из моих пороков.



***



Самолет забирался в заоблачную высь. Рядом со мной в салоне сидел Летун. Он без умолку болтал, а я успела почитать журнал, накинуть и снова снять пальто, еще раз пролистать журнал. Потом закрыла глаза, подперев подбородок левой рукой, а правую прижав к груди, откашлялась, открыла глаза и поправила кресло.
Стюардесса принесла напитки и закуски. Опуская откидной столик, я случайно пролила кока-колу Летуну на колени.
– Ох, извини, – выпалила я.
Между нами завязалась беседа – мной и этим красавцем со жгучим пламенным взглядом, своей неуемной энергией способным покорить целую толпу женщин, кроме такой грустной, как я.
Летун рассказал, что в Японии изучал последние тенденции в моде и теперь рекомендует всем своим клиентам для улучшения имиджа использовать в макияже розовый, небесно-голубой и серебристый тона. Несколько рядов кресел позади нас были заняты его коллегами: какой-то старлеткой, снимавшейся в видеофильмах, двумя фотографами, тремя помощниками стилиста и тремя мужчинами примерно в таких же костюмах, как и сам Летун. Все они направлялись на Хайнань на фотосессию – готовили портфолио этой самой старлетки. По-моему, я видела ее однажды в какой-то пьесе. У нее была ничем не примечательная внешность и невыразительное лицо – ни одухотворенности, ни достоинства. Единственно выдающейся чертой ее личности была пышная грудь.
Летун все время что-то бубнил, сидя рядом со мной, своей болтовней распугивая мои и без того разбегающиеся мысли. Я рассеянно слушала, думая про себя, что мужчины, осмеливающиеся носить юбки, должны быть либо умными, либо придурками. Он поведал мне о том, что в прошлом месяце ему вырвали больной зуб, что его родители постоянно ссорятся между собой, что его подружки замучили его ревностью к его дружкам.
Я задремала. Проснувшись, увидела, что он тоже прикорнул. Вдруг он открыл глаза и спросил:
– Ну что, уже подлетаем? – Отодвинул занавеску и посмотрел вниз, в иллюминатор. – Нет, все еще летим, а ты что, вообще никогда не улыбаешься?
– Что? Да нет. Просто сейчас мне не до веселья.
– Из-за меня?
– Нет, из-за моего друга.
Он прикоснулся к моей руке и слегка пожал ее.
– Не нужно бояться неприятностей. Рано или поздно, крупные или мелкие, но неприятности случаются с каждым. Вот я, например, все время попадаю из одной передряги в другую. Я даже не знаю, кто мне больше нравится – мужчины или женщины.
– И любить, и быть любимым одинаково прекрасно, – заметила я с грустной улыбкой.
Все вокруг только и твердят о любви. Даже если ни меня, ни моей любви больше не будет на свете, романтические отношения других людей не прервутся, и само слово «любовь» не исчезнет из их жизни; это чувство всегда будет в центре трагических событий, бередя душу и причиняя боль.
Уже на подлете к аэропорту Хайнаня мы попали в зону турбулентности. Самолет нещадно мотало из стороны в сторону. Когда стюардесса попыталась проверить у пассажиров ремни безопасности, то потеряла равновесие и упала прямо на ковер в проходе.
Среди пассажиров началась паника. Были слышны истошные вопли старлетки: «Я не хотела лететь этим рейсом», она трясла пальцем перед носом человека, который, судя по всему, был ее агентом. «И вот теперь я поплачусь за это жизнью!» Ее крик произвел странное впечатление: стало казаться, что снимается кино, мы все находимся на съемочной площадке, и что на самом деле ничего ужасного не происходит.
Летун побелел, как мел, и лихорадочно вцепился мне в руку:
– Знаешь, если мы рухнем, мне будет немного легче, если я буду держать тебя за руку.
– Беспокоиться не о чем, – заверила я, усилием воли подавляя подступающую тошноту. – Моя гадалка никогда не говорила, что я попаду в катастрофу, поэтому никакого крушения не будет. На самом деле, летать самолетом гораздо безопаснее, чем пользоваться другими видами транспорта.
– Я застрахован. От несчастного случая плюс общее страхование жизни – на круг выйдет приличная сумма. Не знаю, как родители отреагируют на мою смерть – обрадуются или огорчатся, – бубнил он себе под нос.
И как раз в этот момент болтанка прекратилась, и все вернулось в норму.



***



В аэропорту Летун и я поспешно чмокнули друг друга на прощание, у меня на губах остался влажный след от его поцелуя. Многих гомосексуалистов и бисексуалов отличает особая, по-детски неуклюжая нежность, как у пушистых маленьких зверенышей. Но я всегда помню об угрозе СПИДа. Как сказала Аланис Мориссетт [78]: «Может, я и больна, но я прекрасна, детка».
За окном такси синело небо, дома стояли в ярком солнечном свете. Я понятия не имела, где нахожусь. Спустя какое-то время такси добралось до небольшого здания гостиницы, где остановился Тиан-Тиан.
Внизу в холле я спросила у дежурной, передано ли мое сообщение постояльцу из номера Б405. Она сказала, что нет. Ее губы были густо накрашены красной губной помадой, так что даже на зубах виднелась алая полоска. Я попросила ее позвонить наверх в номер, но там никто не ответил. Тиан-Тиана не было. Мне ничего не оставалось, как сесть на диван в углу холла и дожидаться его прихода.
За окном послеполуденное солнце ярко освещало улицу, долетал гул людских голосов и автомобилей. В отличие от Шанхая он не был таким интенсивным, но эта городская суета была напрочь лишена изысканности и иноземного привкуса. Все прохожие были похожи друг на друга, лишь иногда мелькало красивое женское лицо и стройная фигура, скорее всего, иммигрантки с Севера. У северянок, в отличие от жительниц Шанхая, особая жизнелюбивая красота и прямота во взгляде, но им не хватает нашей элегантной сдержанности.
Я умирала с голоду. Взяла сумку и вышла из гостиницы. Напротив находился ресторан фаст-фуд, я уселась за столиком у окна, чтобы хорошо видеть всех входящих в гостиницу и выходящих оттуда.
В ресторанном зале было несколько капризных ребятишек, щебетавших что-то на непонятном диалекте. По радио передавали то английские, то кантонские песни. Вошли двое полицейских, каждый из них по очереди придирчиво оглядел меня с головы до пят. Они купили по кока-коле и уже на выходе снова обернулись и посмотрели на меня. Я потрогала лицо, на ощупь было непохоже, что смазался макияж. На черном облегающем топе не было ни дырочки, бретельки не торчали, «молния» на брюках была застегнута, живот упруг и подтянут. Значит, я выглядела либо очень привлекательно, либо чересчур подозрительно.
Неожиданно у меня пропал аппетит. Я не могла заставить себя проглотить ни кусочка, только пару раз глотнула кофе, у которого был странный химический привкус мебельной политуры.
Я пошла в туалет, взглянула на себя в зеркало: бледная, словно тень. Вошла в кабинку и помочилась, стоя, по-мужски. (Я всегда так поступаю в общественных уборных: сколько людей проходят через них, сколько выделений, микробов, миазмов, воспоминаний и различных историй повидали эти стены, а уж стульчаки и подавно.) Унитаз напоминал огромную жирную белую муху, горестную, но неунывающую, безропотно подставляющую толстые округлые бока под бесчисленные женские бедра.
Живот скрутило тупой болью. Я заметила на белье крошечное красное пятнышко. Проклятое невезение! Каждый раз, стоило мне уехать из Шанхая, как начинались месячные. И именно сейчас, когда я оказалась в ситуации на грани жизни и смерти, мое предательское тело, как всегда, отреагировало недомоганием.
Боль накатывала волнами, от снедавшей меня тревоги спазмы матки становились все сильнее и резче. Я ведь вообразила, что при последней встрече с Марком забеременела, и уже даже начала подумывать о том, чтобы во всем признаться Тиан-Тиану, а потом родить ребенка. Было абсолютно все равно, от кого этот ребенок, главное, чтобы в его жилах текла кровь, пропитанная любовью, чтобы его улыбка озаряла небо, развеивая мрак и печаль.
От невыносимой боли меня начало знобить. Я отмотала длинное полотнище туалетной бумаги от висевшего в кабинке рулона и положила в трусики, в глубине души надеясь, что бумага была чистой. Теперь мне, как воздух, нужны были стакан горячей воды и теплая грелка на живот.
В свое время мать говорила мне, что после родов у женщин уже не бывает болезненных ощущений во время месячных, потому что матка расслабляется. Это значит, что если у меня не будет детей, я обречена на пожизненные мучения. Предположим, менопауза наступит в пятьдесят пять лет. То есть мне предстоит страдать еще тридцать лет, ежемесячно корчась от боли целых двенадцать раз в году. В голове бурлил кипяток. В таком состоянии я становлюсь безумнее бешеной кошки.
У Чжуши были те же проблемы, но не в такой болезненной форме. С Мадонной дело обстояло гораздо хуже. Мужчины бросали ее один за другим. Конечно, для этого существовало множество причин, но одной из главных была ее абсолютная неспособность справиться со своими эмоциональными порывами и перепадами настроения в течение семи дней каждого месяца, когда она совершенно не владела собой.
Приступы жестокости и неврастении изматывали не только ее, но и их. Например, она посылала своего любовника в супермаркет за анальгетиками и гигиеническими прокладками, но когда он возвращался, обвиняла его в том, что он либо слишком долго ходил, либо купил тампоны не той марки. Она устраивала страшные истерики, разбрасывая вещи и украшения по всей квартире. У нее случались провалы в памяти, она сама себе противоречила, отменяла свидания, вечеринки. В ее присутствии нельзя было ни спокойно сидеть, ни смеяться, ни молчать. Если ее дружок случайно оказывался у нее за спиной, она вздрагивала и кричала.
По ночам ее мучили кошмары. Однажды ей приснилось, что гангстеры, которых она знала по Гуанчжоу, разорвали ей матку голыми руками и вытащили оттуда что-то бесценное, и она рыдала от отчаяния. Проснувшись, она увидела, что кровь насквозь пропитала тампон, вытекла на постель, промочила матрас и даже испачкала пижаму спящего рядом любовника. Она отправилась в ванную, чтобы помыться и сменить тампон. Но это оказалось чересчур для ее дружка, который был не готов выносить такие «испытания».
Месячные влияют не только на физическое самочувствие, но и на состояние ума и настроение женщины. В средствах массовой информации так всесторонне освещался этот вопрос, что уже набил оскомину. Во всех фильмах и романах, как только у героини прекращаются месячные, ее судьба почему-то поворачивается к худшему. И хотя это выглядит смехотворно, но зато дает феминисткам основания вопрошать мужчин: «Это что, реалистическое отображение действительности? Когда же, наконец, женщины обретут истинную свободу?»
Начиненная туалетной бумагой, я неуклюже ковыляла, словно младенец в подгузнике. К этому времени я уже утратила контроль над происходящим. Мне хотелось немедленно увидеть моего ребенка. Я почти наяву ощущала всепроникающее тепло нашего объятия и единения, тепло, перетекающее от одного сердца к другому. Эта страсть не имела ничего общего с сексуальным влечением, это было другое безумие – плод любви, кровного родства и иррационального божественного проклятия.
Прижав левую руку к животу, я жадно пила один стакан обжигающего кофе за другим, пока не заметила за окном знакомую фигуру.
Я встала и поспешила к выходу. Переходя дорогу, я громко позвала Тиан-Тиана по имени. Он остановился, оглянулся, и мы улыбнулись друг другу. Для нас не было другого исхода, нас захлестнули сострадание и печаль, порожденные нашей любовью, мы вновь обрели себя и растворились друг в друге. С самого начала мы были обречены на любовь, так же, как и на ее противостояние со смертью. Он смущенно пытался откашляться. По чреву разлилось тепло, боль утихла, и я поняла, что нам навеки суждено вместе изнемогать от голода, испив последнюю каплю радости, словно пчелам, собравшим нектар.
У нас просто не было выбора.
Той ночью я пошла с Тиан-Тианом в стоматологическую клинику, где работал Ли-Лэ. Внутри было жутко, грязно, стены отливали матовым блеском, как створки металлической раковины, и пахло чем-то приторно-терпким. Ли-Лэ был таким же встрепанным, худым и тщедушным, как всегда. Я помалкивала. Признаюсь, мне было страшновато, но я обещала Тиан-Тиану пойти вместе с ним на школьную спортивную площадку, где должна была состояться нелегальная сделка по покупке наркотиков. А взамен он дал мне слово, что на следующий же день вернется со мной в Шанхай и пройдет курс детоксикационной терапии в специальном центре для наркоманов при Бюро общественной безопасности. Я убедила его, что это наш единственный шанс. Он нужен мне живым и здоровым, чтобы мы могли прожить вместе еще много лет. Одной рукой я сжимала его ладонь, другую засунула в карман, где лежали деньги. Живот скрутила ноющая боль, тампон o.b. был плотно загнан внутрь, сдерживая влагу, как ворота шлюза.
Мы миновали неохраняемый вход. Я увидела спортивную площадку, овал беговой дорожки, снаряды с перекладинами, кольцами и ступеньками для малышей, теннисный корт и баскетбольную корзину. Мы укрылись в тени, прислонившись к стене здания.
Тиан-Тиан ободряюще обнял меня и замызганным платком вытер бисеринки пота у меня со лба. Как бы плохо ни обстояли дела и где бы он ни оказался, у Тиан-Тиана всегда был носовой платок наготове, как у примерного мальчика или аристократа.
– Очень больно? – спросил он заботливо. Я утвердительно кивнула и положила голову ему на плечо. В лунном свете его изможденная фигура отбрасывала густую, черную тень. Он сильно исхудал, вокруг глаз появились темно-красные круги. Было невыносимо больно смотреть на его лицо, и я старалась не вглядываться, потому что слезы наворачивались на глаза и хотелось выть от бессилия.
Показались двое, в джинсах и темных очках. Наши сомкнутые руки похолодели.
К ним подошел Ли-Лэ и что-то тихо сказал. Они стали приближаться к нам. Я уперлась коленями в угол стены и замерла, стараясь дышать ровно и размеренно. Тиан-Тиан встал, зажав в руках деньги, которые взял у меня.
Один из мужчин бросил на меня быстрый взгляд и спросил: «А деньги?»
Тиан-Тиан протянул их на раскрытой ладони, мужчина пересчитал и улыбнулся.
– Порядок! За вычетом твоего долга с прошлого раза получишь вот это, – он быстро сунул маленький пакетик в руку Тиан-Тиану. Тот торопливо спрятал его в левый ботинок.
– Спасибо – поблагодарил он тихо, затем помог мне встать: – Пошли.
Мы торопливо покинули площадку. Ли-Лэ все еще разговаривал с торговцами, а Тиан-Тиан уже вывел меня на многолюдную главную улицу. Мы стояли на тротуаре и ждали, не появится ли такси. Мимо прошла компания неопрятных юнцов, искоса бросавших на меня сальные взгляды. Один из них сказал что-то, я не разобрала, что именно, но, скорее всего, какую-нибудь скабрезность. Его приятели самодовольно и оглушительно расхохотались. Кто-то из них пнул пустой пластиковый стаканчик из-под кока-колы, и тот задел Тиан-Тиана по ноге.
Рука Тиан-Тиана, державшая мою, взмокла. Я тихо успокоила его:
– Не обращай внимания. Это ерунда! Показалось такси. Мы остановили его и залезли внутрь. В салоне крепко-крепко обнялись. Тиан-Тиан закрыл мне рот таким долгим поцелуем, что я утратила дар речи и только в изнеможении прильнула к его лицу. От его руки, лежавшей у меня на животе, исходило целебное тепло, оно растопило боль в моем чреве и уняло жар в крови.
– Я люблю тебя, – сказал Тиан-Тиан чуть слышно. – Не покидай меня, не оставляй одного! Ты самая прекрасная девушка в мире. Моя единственная любовь.
Поздно ночью я услышала едва различимое кошачье мяуканье, слабое и нежное, как трепетание шелка на ветру. Включив свет, увидела Пушинку. Я вскочила с кровати и поставила на пол тарелку с остатками пряной свинины. Она подошла, наклонила мордочку и, жадно глотая, съела все в одно мгновение. Бедолага была истощена и так грязна, что нельзя было разобрать, какого цвета у нее шерсть. Ее морда заострилась, и она походила на хищного зверька.
Я курила, сидя на кровати, и смотрела, как она ест. Даже интересно, как она нашла дорогу обратно? Может, учуяла или заметила меня с угла улицы и пошла за мной, будто за путеводной звездой, которая приведет ее домой, в Шанхай. При этой мысли я страшно расчувствовалась, соскочила с кровати, схватила Пушинку в охапку и бросилась в ванную. Там я искупала ее в теплой воде с гелем для душа. Когда я перебирала пальцами свалявшуюся шерсть, Пушинка сидела послушно и смирно, словно ребенок. Я обсушила ее полотенцем и положила на кровать. Тиан-Тиан спокойно спал, и Пушинка примостилась у него в ногах.
Нас разбудили лучи утреннего солнца и Пушинка, вылизывавшая нам ноги шершавым языком. Ступни слегка чесались, сплошь покрытые ее слюной.
Мы смотрели друг на друга всего одно мгновение, а потом он начал расстегивать мою пижаму. Мои глаза распахнулись навстречу яркому утру. Теплый воздух омыл обнаженное тело. Порозовевшие соски плавно приподнимались в такт дыханию, как изящные буйки на волне прилива. А губы моего возлюбленного скользили по коже трепетной рыбкой, с негой и восторгом играющей в воде. Я закрыла глаза и отдалась во власть его рук. Его тонкие и чуткие пальцы ласкали мою кровоточащую рану. И в завершающем восторженном аккорде меня захлестнула волна счастья, замешанного на крови. Словно из туманного далека доносилось мяуканье Пушинки, а ее шершавый язык терся о мои ступни.
Та утренняя страстная сцена с моим возлюбленным и кошкой у ног запечатлелась в памяти навсегда. Это было легкое безумие. Всю оставшуюся жизнь меня будет преследовать тот ядовито-приторный, манящий своей опасностью запах наркотика, которым был насквозь пропитан гостиничный номер. Ни встречи с другими мужчинами, ни походы по магазинам с подругами, ни работа над книгой в полном уединении, ни прогулки по улицам Берлина не избавят от воспоминаний о том утре на грани любви и смерти и от въевшегося в ноздри тошнотворно-сладкого, отвратительного запаха.






20 Жизнь среди химер



Не плачь, моя детка, не плачь.
Пол Саймон [79]



За окном почерневшие небеса разрыдались дождем. Темную пелену прорезало нескончаемое мелькание Аарона Квока [80], рекламирующего пепси. Наступила среда. Среда – это день, когда может произойти что угодно.
Проснувшись рано, Тиан-Тиан изменил свои намерения. Он уже не хотел ехать в центр для наркоманов этим утром.
– Почему? – спросила я, строго глядя на него.
– Мне хочется подольше побыть с тобой.
– Но ведь мы расстаемся не навеки. Ну, хорошо… пусть так. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но как быть, если тебе станет плохо?
Он вынул маленький пакетик из ботинка и помахал им в воздухе.
– Тиан-Тиан! – укоризненно вскричала я. – Ну зачем ты привез это с собой?
Впервые за все время нашей совместной жизни Тиан-Тиан пошел на кухню, чтобы приготовить мне завтрак. Я лежала в ванне в полном изнеможении. Было слышно, как на сковороде скворчала яичница, потом на пол с грохотом упала крышка. Хотя и из лучших побуждений, но он, должно быть, учинил на кухне самый настоящий разгром. И одним завтраком меня было не подкупить. Я не могла так легко простить его малодушие.
Я не притронулась к завтраку. Тиан-Тиан молча сидел на софе и кормил Пушинку. Передо мной лежала рукопись, а на меня нашло оцепенение, которое сменилось отчаянием колдуньи, внезапно утратившей волшебные чары. Мне никак не удавалось вернуться в потусторонний мир слов. В реальной жизни все может бесповоротно измениться каждую секунду – ровную гладь воды в любой момент может покрыть рябь. Я всегда надеялась на скорый успех подобно Али Бабе, которому было достаточно произнести магические слова «Сезам, откройся», и перед ним распахивалась заветная дверь в сокровищницу; подобно Биллу Гейтсу, который стал миллиардером буквально за одну ночь; подобно Гун Ли, которая примерно в моем возрасте, не зная ни слова по-английски, сумела покорить сердца миллионов белых мужчин своей ослепительной и загадочной красотой.
Но теперь мне казалось, что у меня не хватит сил. Моим мечтам не суждено сбыться в этом городе. Мне ничего больше не оставалось, как схватить себя за волосы и сорваться с этой планеты (пока не сбылось предсказание Нострадамуса), либо удалиться от мира и вместе с Тиан-Тианом забиться в африканскую лесную глушь или на заброшенный остров где-нибудь в южной части Тихого океана и там до конца своих дней выращивать марихуану, разводить маленьких цыплят и исполнять первобытные танцы вокруг костра.
Тиан-Тиан запустил бумажный самолетик на мой письменный стол:
– Не хочешь прогуляться?
Все его самолетики, которые он так искусно складывал, были очаровательны – с рисунками, афоризмами и любопытными изречениями известных людей: «Ад – это люди вокруг нас», «Одиночество – вечно», «А где-то есть жизнь», «Живите поэзией» и прочее в том же духе.
Мы поехали в центр города по улице Яньань, где еще не закончилось строительство автострады, мимо длинной череды старых домов с крошечными садиками за глухими заборами. Шанхайцы гордятся тем, что в их городе настоящее мирно уживается с прошлым. То тут, то там ввысь взмывают современные сооружения, творения инженерной мысли, которые поддерживают мощное туловище города, как стальные ребра. А его лицо – разрозненные исторические руины, омытые легким дождем и заросшие мхом. Каждый раз, перебираясь на такси из новой части Шанхая в старую, я слышу неумолкающий, вечный голос моего города.
Возможно, я буду помнить этот голос до конца жизни, но так и не разберу, что он мне говорит. Марк считает, что у каждого города есть свое, неповторимое звучание. В гуле Парижа, Лондона, Венеции, Вены или Шанхая он слышит особые, едва различимые и необъяснимые нотки, вибрирующие в самом сердце этих городов и незримо связанные с характером их жителей.
Наверное, звучит несколько метафизично. Должно быть, у мужчин, встречавшихся на моем пути, была генетическая предрасположенность к такому образу мыслей. Секс и любовь обостряют восприимчивость, раздувая пламя творчества из искры вдохновения.
Пожалуй, было бы неплохо начать день, как следует подкрепившись в ресторане у Бенни. Чудаковатый бельгийский дизайнер оформил помещение под огромного омара. В ресторанном зале было длинное окно с серебристыми стеклами, а по всему периметру стен, под самым потолком, укреплены зеркала. Поэтому при желании любой клиент мог откинуться на спинку кресла и наблюдать за происходящим за соседними столиками. Но мужчин особенно занимала возможность совершенно безнаказанно заглядывать сидящим за столиками дамам в декольте всех форм и фасонов.
Мы с Тиан-Тианом ели обжигающий острый суп и печеных морских моллюсков и вели серьезный разговор, самый важный за всю нашу совместную жизнь.
– Что ты думаешь обо мне теперь? – спросил Тиан-Тиан. Отливающие голубизной белки глаз на фоне болезненно-бледного лица были похожи на точки под вопросительным знаком. Похоже, ему пришлось долго набираться мужества, чтобы приступить к этому разговору. – Тебе незачем лгать.
– Сколько времени мы уже знакомы? Почти год, но кажется, намного дольше. И у нас впереди столетие, десять тысяч лет, потому что я люблю тебя. Но если ты не поторопишься и не постараешься вылечиться, я даже не представляю…
– Когда однажды я умру – подожди, не перебивай меня, – так вот, когда я умру, когда мои глаза закроются навеки, чтобы никогда больше не увидеть белый свет, каким я останусь в твоей памяти, что ты будешь думать обо мне?
У меня пропал аппетит. Язык онемел, в животе была пустота. Мы долго и не мигая смотрели друг на друга, поверх всех этих тарелок, бокалов и вилок. У Тиан-Тиана белки глаз стали такими голубыми, что, по выражению драматурга Джоан Хоукс, «источали туманную влагу».
– Я воз-не-на-ви-жу тебя, – отчеканила я.
– Смерть – это проявление духовного опустошения, осознанное решение, которое принимаешь, испив чашу усталости до дна. Я очень долго размышлял об этом, наверное, всю жизнь. И всесторонне обдумал этот вопрос. Мне не стыдно умирать. Человек вроде меня не может вечно втаптывать себя в грязь, поганить собственную душу. – Он приложил палец к груди, там, где сердце. Пожалуй, это выглядело бы убедительней, если бы он держал кинжал.
– Это темный импульсивный порыв. Психологи утверждают, что импульсы опасны, и советуют избегать их. Однако душевные порывы посещают нас без приглашения. – Он произносил это ясно и спокойно, бесстрастно шевеля бледными, бесчувственными губами. И рассуждая отвлеченно, явно имел в виду себя.
– Чем слабее моя воля, тем острее зрение, потому что я видел, как в солнце зияла огромная черная дыра и как главные планеты Вселенной сошлись вместе и образовали крест.
Мое отчаяние сменилось злостью.
– Я не собираюсь слушать весь этот бред. Если быть краткой, ты просто придурок.
– Может, и так. Умирающим никогда не удается объясниться с живыми. Вообще-то, на свете множество людей, которые гораздо большие придурки, чем я.
Я схватила его за руку, холодную, как лед.
– Господи, ну о чем мы с тобой говорим? Пожалуйста, прекрати. Почему нам нужно говорить о таких ужасных вещах именно здесь и сейчас? Не нужно рассуждать о жизни и смерти, о любви и ненависти, об эгоцентризме и личности. Ведь мы-то с тобой живы? Если тебя что-то не устраивает в нашей жизни, говори определеннее. Допустим, я неряха, или разговариваю во сне, или мой роман недостаточно интересен, или вообще дерьмо – пусть так! Я могу измениться, я постараюсь стать лучше. Но ради всего святого, не говори таких ужасных вещей! Это полная безответственность. Я только и мечтаю обрести крылья, чтобы вместе с тобой взмыть ввысь, а ты стремишься лишь к тому, чтобы покинуть меня и одному низринуться в ад. Почему?
Многие посетители ресторана начали оглядываться на нас. Я подняла голову и вдруг увидела свое отражение в зеркале – глаза полны слез, черты лица искажены гримасой отчаяния. Положение было глупее не придумаешь. Ведь мы же так любили друг друга.
– Коко, – Тиан-Тиан по-прежнему выглядел отрешенным и спокойным. – С нашей самой первой встречи было очевидно, что мы совершенно разные. Я тогда сразу сказал тебе об этом. Но это не помешало нам любить друг друга, хотя ты энергична и тщеславна, а я разуверился во всем и могу лишь плыть по течению. Философы говорят: «Все возникает из пустоты и существует лишь в противопоставлении с ней».
– Пропади они пропадом, эти философы! Никогда больше не читай таких книг. Тебе нужно быть среди живых людей, дышать полной грудью. Тебе нужен физический труд. Мой отец всегда говорит, что работа исцеляет тело и душу. Тебе нужны солнечный свет и трава, и мечты о счастье, и все те радости, которые сулит нам жизнь! – Я говорила торопливо, стрекотала, как швейная машинка, тихое жужжание которой в ночной тиши кажется оглушительнее грома.
– Для начала ты завтра же отправишься в этот треклятый центр для наркоманов, займешься там какой-нибудь легкой и полезной физической работой – будешь копать клумбы в саду и распевать песни вместе со всеми. И когда тебе полегчает, я лично позабочусь о том, чтобы ты больше общался с женщинами, но я решительно не позволю тебе влюбиться ни в одну из них. Я даже буду приводить к тебе проституток, если ты поправишься и станешь нормальным человеком. – Я почти ослепла от слез, зеркала на стенах ресторана заволокло туманом.
Тиан-Тиан обнял меня:
– Ты ненормальная.
Он достал носовой платок и протянул мне, чтобы я вытерла глаза. Я взглянула на него сквозь соленую пелену:
– Я такая же ненормальная, как и ты.
В зеркале на противоположной стене я заметила чей-то пристальный взгляд, обращенный на меня, и в краткий миг просветления поняла, что это Марк. Он сидел за одним из столиков с какой-то иностранкой средних лет, судя по всему, своей знакомой. Наверное, он уже довольно давно наблюдал за мной.
Я притворилась, что не замечаю его, и попросила официанта принести счет. Сегодня была среда, а среда – это день, когда может случиться всякое.
Марк все еще смотрел в мою сторону, он выглядел смущенным и взволнованным. Когда он встал из-за стола, я отвернулась. Официант вернулся со счетом. Я достала кошелек, но из-за волнения и спешки никак не могла отсчитать купюры.
Марк подошел к нам, всем своим видом изображая удивление.
– Ну и совпадение! Вот уж не ожидал встретить вас здесь! – Он протянул руку Тиан-Тиану.
Разыгранный им нелепый спектакль был просто омерзителен, я почувствовала презрение к этому лицемерному немцу. Он не имел никакого права прикасаться к Тиан-Тиану теми же руками, которыми когда-то ласкал мое тело. В этот пропитанный фальшью момент такое прикосновение выглядело бестактным и оскорбительным. И пусть не говорит, что не заметил беспомощности и слабости Тиан-Тиана. Господи, мы еще не успели опомниться от боли и горечи состоявшегося разговора. Тиан-Тиану предстояло решиться на лечение в реабилитационном центре, и мы оба были в отчаянии. А этот человек, бесстыдно обладавший мною во время тайных страстных свиданий, осмелился подойти и издевательски-вежливым тоном поинтересоваться у Тиан-Тиана, как тот себя чувствует.
Даже если бы его влекло ко мне неудержимой страстью, он должен был совладать с собой и не трогаться с места. Он должен был держаться в отдалении и дать нам уйти с миром.
Нервы были натянуты, как тетива. Я быстро направилась к двери, увлекая Тиан-Тиана за собой. Марк пошел следом, он подал мне книгу, которую я забыла на столе. Я тихо поблагодарила его и едва слышно добавила: – Исчезни.



***



Той ночью мы с Тиан-Тианом не сомкнули глаз. Мы целовались до боли в губах, и горечь безнадежности таяла на них, наполняя комнату. Потерпев крушение мы нашли прибежище на нашей кровати – единственном островке надежды в бескрайнем океане отчаяния. Нас могла спасти только любовь. Когда разбиваются сердца, раздается слабый и грустный звук. Так, тихо потрескивая, падает с дерева иссохшая ветка. Я обещала Тиан-Тиану, что буду часто навещать его в центре реабилитации, непременно буду заботиться о Пушинке и думать о своем здоровье. Что буду много и напряженно работать и обязательно допишу роман. Я не стану поддаваться страхам. Мне оставалось лишь верить, что я – самая счастливая и прекрасная женщина из всех живущих на земле, и уповать на чудо. Это было все, что я могла сделать. Я поклялась, что дождусь его возвращения.
Я люблю тебя. И любовь моя сильна и бесконечна.



***



На следующий день я, как во сне, первым делом отвезла Тиан-Тиана в центр реабилитации наркоманов. Я нашла этот центр заранее и сама записала его. Регистраторша быстро отыскала имя Тиан-Тиана в регистрационном журнале, и велела мне забрать несколько ненужных вещей. Стальные двери медленно сомкнулись за ним, и мы даже не успели взглянуть друг на друга на прощание.






21 Коктейли



Придите писатели и критики, пророки пера.
Боб Дилан [81]


Любовь разлучит нас навеки.
Иен Кертис [82]


На всякую разную даму 

Отыщется разного сраму 
[83].
Салли Стэнфорд [84]



Целую неделю я носа не высовывала из комнаты и, даже не удосуживаясь причесаться, писала, как одержимая. Меня не отвлекали ни телефонные звонки, ни стук в дверь (лишь изредка заходил разносчик из «Крошки из Сычуаня», да однажды заглянула старушка из домового комитета, собирая взносы на уборку улиц). Я жила, словно в бреду, металась от одной двери к другой. Работа затягивала в омут: я выныривала из реальности и тут же погружалась в мир вымысла. Все происходило помимо моей воли, роман сам заставлял меня двигаться вперед.
Отбросив прекраснодушие и ложь, я решилась поведать читателям подлинную историю моей жизни. Это не требовало особого мужества, нужно было лишь повиноваться неведомой и властной силе. И пока она не сковывала меня, все было в порядке. Так я обрела себя и поборола страх одиночества, нищеты, смерти и любого другого возможного несчастья.
Я часто засыпала, уронив голову прямо на рукопись, просыпалась от онемения в затекшей щеке. Иногда, когда серебристые стрелки часов показывали далеко за полночь, до меня долетали звуки, нарушавшие безмятежную тишину: могучий храп электрика за стеной в соседней квартире, шум работающего крана в ночном безмолвии где-то на отдаленной строительной площадке и монотонное звериное урчание холодильника на кухне.
Несколько раз я не выдерживала, нетерпеливо откладывала ручку в сторону, украдкой пробиралась на кухню и открывала холодильник в тайной надежде, что спрятавшийся там тигр бросится на меня, навалившись всей своей мощью, я до удушья зароюсь лицом в его золотистую шерсть, и он безжалостно овладеет мной.
В этом отшельничестве я обрела дао 
[85] и достигла состояния внутренней гармонии. С моей точки зрения, рай – это не более чем ощущение полной раскованности и беззаботности. Поблизости ни одного мужчины, для которого нужно прихорашиваться и наряжаться; переживать, достаточно ли пышная у меня грудь и красиво ли подведены глаза. Не нужно срываться и бежать на бесполезные вечеринки; удирать от полиции, не одобряющей буйное веселье; отчитываться о ходе своей работы; можно не отличать день от ночи, и не томиться в ожидании человека, который придет и выпьет твою любовь до дна, иссушив душу.
Я была околдована собственным романом. Чтобы как можно достовернее передать подлинную атмосферу страсти, я пробовала писать обнаженной. Многие полагают, что между умом и телом существует неразрывная связь. (По слухам, американский поэт Теодор Ретке [86], чтобы правдиво описать ощущения обнаженного танцора, постоянно раздевался и одевался, стоя перед зеркалом.) Я твердо верю, что творчество и тело неразделимы. Стоит мне немного потолстеть, и каждая написанная фраза звучит выразительно и метко, а чуть похудею – из-под пера выходят многословные, пространные предложения, тягучие, как шелковистые морские водоросли.
Я вышла за грань пресной повседневности собственной жизни и попыталась рассуждать на более значимые темы вселенского масштаба. Возможно, это звучит самонадеянно, с претензией на божественное откровение, но именно к этой цели я и стремилась, когда писала.
Герои моего романа – молодая влюбленная пара – застигнуты врасплох в своей спальне, отрезаны от мира внезапно разгоревшимся пожаром. Они знают, что выхода нет. Все объято пламенем, и окна, и коридор. Единственное, что им остается, – предаться бешеной страсти посреди бушующего ада.
Этот реальный случай рассказал мне один из бывших приятелей.
Когда погибших влюбленных выносили с пожарища на носилках, их обгоревшие тела невозможно было вызволить из смертельных объятий, в которых они сплавились воедино. Юноше и девушке не было и двадцати. Они учились в одном из престижных шанхайских университетов. Был выходной. Вечером родители отправились в театр «Тянь Чань» на представление Китайской оперы. Юноша пришел в гости, они вместе смотрели телевизор, слушали музыку, болтали о пустяках, и, как любые молодые влюбленные, поддались нежному и трогательному чувству.
Пожар возник на кухне в коммунальной квартире этажом ниже и стремительно распространился по дому. Тем вечером было очень ветрено, свежий ветер уносил запах гари прочь. Влюбленные не подозревали о нависшей опасности, пока в комнату не ворвались языки пламени. Они мгновенно поняли, что спасения нет, и перед лицом неминуемой смерти сжали друг друга в страстных объятиях в самом сердце беспощадного пекла. Когда эти слова легли на бумагу, я ощутила в воздухе привкус дыма и жар безнадежности.
Я задумалась – что, если бы на их месте оказались мы с Тиан-Тианом? Несомненно, мы поступили бы точно так же. Лишь укрывшись в объятиях друг друга, можно выстоять перед надвигающимся ужасом неизбежного конца. Единственное, что мне кажется верным в теории Фрейда, – утверждение о неразрывной мистической связи между инстинктами самосохранения и саморазрушения.
Мне вспомнился пикник на траве, когда Мадонна спросила: «Если бы предсказание Нострадамуса о конце света сбылось в этом, 1999 году, как бы ты хотела встретить смерть?» И тут же сама ответила: «Конечно, занимаясь сексом!»
И хотя правой рукой я по-прежнему сжимала ручку, левая скользнула вниз, туда, откуда уже сочилась влажная истома, прикоснулась к набухшему клитору, скользкому, словно медуза. Я осторожно ввела внутрь один палец, потом второй. Если бы на кончиках пальцев были глаза или оптические приборы, взору открылась бы чудесная трепещущая розовая вселенная, по очертаниям напоминающая порочный цветок – переполненные кровью сосуды вокруг входа во влагалище с нежными, пульсирующими от возбуждения стенками. Тысячи и тысячи лет эти первобытные цветы распускаются, раскрывают лепестки и с вожделением ждут пришествия существа другого пола, чтобы насладиться недолгой, но сладостной борьбой, поглотить оброненное семя и в этой розовой, плодородной глубине зачать и взлелеять новую, крохотную и беззащитную жизнь. Это ли не совершенство?
Я довела себя до сексуального удовлетворения, испытывая легкое чувство брезгливого отвращения. Это занятие всегда пробуждает во мне подобное чувство. Некоторые художники, чтобы создать настоящий шедевр, обрекают себя на скитания, лишения и одиночество. А я прячусь в ароматное облако духов «Опиум», запираюсь в комнате на неделю. И семь дней, семь ночей слушаю пагубно-разрушительные песни Мэрлина Мэнсона [87].
Возможно, это моя последняя книга. Меня не покидает чувство, что, несмотря на все старания, я так и не создала ничего уникального. Я опозорила своих родителей и разочаровала моего эфемерного, как бабочка, возлюбленного.



***



Семь дней спустя из этого транса меня выдернул телефонный звонок. За занавесками сияло прекрасное в своей щедрости солнце, из расположенного неподалеку парка Чанфэн ветерок доносил освежающий запах фиалок и орхидей. Редактор Дэн сообщила неожиданную новость: они решили переиздать сборник моих коротких рассказов под новым названием «Ветры города», дополнив его другими произведениями.
– И каким тиражом вы собираетесь его выпустить? – спросила я, стараясь отчетливо и внятно произносить каждое слово, потому что неделя молчаливого одиночества сказалась на моем красноречии.
– Пока остановились на 10000. Прямо скажем, не густо, но ты сама понимаешь, на книжном рынке сейчас спад из-за финансового кризиса в Юго-Восточной Азии. Если честно, то десятитысячный тираж – это не так уж и плохо. Сначала директор издательства сомневался, но я напомнила ему, что первый тираж разошелся в считанные дни. – Она скромно хихикнула, предоставляя мне рассыпаться в благодарности.
– А как будете платить – процент с продаж или по числу авторских листов? – поинтересовалась я, понемногу подключая рассудок. Ощущения были те же, что испытываешь, внезапно распахнув окно: с улицы, словно вихрь, врываются зной, гул и шум, проникают микробы и бактерии, вызывающие туберкулез и понос. Этот поток безудержной, неуемной энергии взбодрил мозг, и я снова, как условно освобожденный, вышла на свободу из творческого заточения.
– Давай договоримся, когда ты сможешь подъехать. Кое-кто из моих друзей в издательском мире хотел бы поближе познакомиться с тобой, – произнесла Дэн благожелательным тоном. – Я сказала им, что сейчас ты работаешь над романом, и они действительно хотят побеседовать с тобой на предмет дальнейшего сотрудничества. По-моему, чем больше возможностей, тем лучше. Ты как считаешь?
Судя по всему, она все очень тщательно продумала, поскольку досконально знала все тонкости издательского бизнеса, и мне лишь оставалось с благодарностью принять оказанную услугу. Не уверена, что ее на самом деле интересовала моя писанина, однако момент для таких вопросов был неподходящий. Я поблагодарила ее, пообещала позвонить позже, чтобы договориться о месте и времени встречи.
Затем я связалась с Мадонной. Она ответила приглушенным и заспанным голосом. Судя по всему, еще не встала, и не сразу узнала, кто звонит. Было слышно, как она тихо попросила кого-то:
– Дорогой, ты не принесешь стакан воды?
Потом она поинтересовалась, как мои дела, чем я занимаюсь последнее время. Я рассказала ей все: о поездке на Хайкоу за Тиан-Тианом, о его согласии лечиться в Центре реабилитации наркоманов, о том, что я с головой ушла в работу.
Она была потрясена до глубины души.
– Господи, боже ты мой! Как же это могло случиться?
Было слышно, как она сделала глубокую затяжку и медленно, со вкусом выдохнула сигаретный дым.
– Сейчас все потихоньку налаживается. Я уверена, что он выкарабкается, – ответила я. – А как ты?
Она хмыкнула.
– А ты как думаешь? Я держусь только на выпивке и сексе. Живу, словно в лихорадке. В один прекрасный день я окончательно собьюсь с курса и улечу с первым порывом ветра. И когда этот благословенный момент настанет, я возблагодарю Бога. Слушай, если ты свободна сегодня вечером, давай куда-нибудь сходим вместе! Уверена, у тебя на душе кошки скребут. Да и не виделись мы уже сто лет. Может, поплаваем? Смотаемся в отель «Дунху», у меня есть их золотая членская карточка, и порезвимся там в открытом бассейне. Знаешь, самое приятное в плавании под открытым небом – возможность не только развлечься самой, но и доставить удовольствие окружающим. Безотказный и верный способ быстро и без труда заарканить мужика – кроме стриптиза – это покрасоваться в открытом бассейне. – И она громко рассмеялась, словно героиня в голливудском триллере. – Прости, дорогуша, но я сейчас совершенно измочалена, как течная сука после случки. Этот кобель меня просто доконал. На мне не осталось ни единого живого места. Ну ладно, хватит об этом. Я за тобой заеду. У меня для тебя сюрприз!



***



В бассейне мы с Мадонной томно разлеглись на топчанах у самой кромки водного голубого лоскута. Над головами раскинулось чистое небо, легкий ветерок овевал лица, солнце медовым липким соком растекалось по обнаженному телу. Бледная кожа, давно не видевшая живого дневного света, – малопривлекательное зрелище. Я закуталась в полотенце и наблюдала за плавающим в бассейне мужчиной. Его звали Ма Цзяньцзюнь, они с Мадонной познакомились при довольно необычных обстоятельствах.
Однажды ночью Мадонна по обыкновению гоняла по пустынным улицам на своем авто. Пожалуй, только в это время суток и можно дать себе волю, предаваясь безумию. На полном ходу она свернула на улицу с односторонним движением, с рядами зонтичных деревьев вдоль тротуара, и внезапно ей преградила дорогу выскочившая из тени полицейская машина.
Из нее вышли двое полицейских, один из них – высокий, широкоплечий и длинноногий мужчина. Ну, ни дать ни взять, вылитый «агент 007» в исполнении Пирса Броснана.
– Вы нарушили правила, мисс, – произнес он сурово. Этому суперагенту оставалось лишь вытащить пистолет и принять угрожающую позу, и сходство было бы полным.
В тусклом свете уличного фонаря Мадонна окинула взглядом его мощную фигуру, и не прошло и трех секунд, как она запала на него: безропотно заплатила штраф, а затем послушно сообщила ему номер своего мобильного телефона. О том, что именно побудило этого красивого полицейского связаться с одинокой женщиной, которая, как чумовая, носится по ночному городу, можно лишь гадать.
– Он сказал, ему понравились мои руки. Когда я протянула деньги из окна машины, он заметил, какая у меня холеная рука и тонкие пальцы, а мое великолепное бриллиантовое кольцо с его магически-таинственным блеском лишь усилили впечатление. Неправдоподобно красивые руки, какие бывают только у алебастровых манекенов, – шепотом исповедовалась Мадонна, радостно посмеиваясь. И действительно, у нее были на удивление красивые, не по возрасту нежные руки, совсем как у подростка.
– Да пусть говорит, что угодно! Ему нравится меня трахать. И делает он это замечательно. Каждый раз, когда он появляется на пороге моей квартиры в этой облегающей форме, я просто сгораю от желания поскорее переспать с ним.
Она взглянула на меня, но я думала о своем.
– Эй, очнись! Не вешай нос! Давай искупнемся, – воскликнула она, подошла к краю бассейна и плюхнулась в воду. Народу в бассейне поприбавилось. Два каких-то волосатых и коротконогих японца отмокали в воде и поглядывали на меня.
Я сняла солнечные очки, вылезла из полотенца и предстала перед окружающими в ярко-красном бикини. На солнце алый цвет купальника контрастировал с белизной кожи, что делало меня похожей на клубнику со сливками. Я нырнула, и добрая, прозрачная сила заботливо подхватила мое тело. В ярком солнечном свете негде было укрыться. Даже зажмурившись, я не смогла бы помешать остальным глазеть на эту клубнично-сливочную идиотку, плескающуюся в воде.
Понятия не имею, почему я так отреагировала. Обычно, когда незнакомые люди видели меня полуобнаженной, я испытывала тайное, инстинктивное чувство удовлетворения. Но как только я представила себя десертом, бесстыдно выставленным на всеобщее обозрение среди бела дня, я ужасно рассердилась. Во мне проснулась феминистка. Ну что у меня было общего с какой-нибудь барбиобразной пустышкой? Ведь эти мужчины не могли догадаться, что я – романистка и что я семь дней и семь ночей сидела взаперти и работала как проклятая. Да, собственно говоря, какое им было до этого дело? При виде незнакомой женщины все обычно оценивают только три главных параметра ее фигуры. Никому не интересно, что выше груди у нее есть еще и голова, причем не совсем пустая. Им это безразлично точно так же, как и то, сколько ступенек в лестнице на крыльце Белого дома.
Я вылезла из воды в том же отвратительном настроении. Оно ничуть не улучшилось и тогда, когда я заметила, что Мадонна беззастенчиво флиртует со своим красавчиком-полицейским. Мне было тоскливо. В раздевалке я несколько раз чихнула.
– Бедняжка! От переживаний у тебя совсем истощился запас эндорфинов [88]. Тебе нужно подумать о здоровье! – Мадонна заботливо укутала меня полотенцем и интимно прошептала на ухо: – Взгляни на меня. После того как я завела нового парня, меня даже простуда не берет. А знаешь, почему? Специалисты считают, что секс повышает сопротивляемость организма, поэтому я не чихаю, и у меня никогда не бывает насморка.
Она чмокнула меня в щеку, а потом вспомнила, что у нее есть для меня подарок:
– Погоди минутку! У меня для тебя сюрприз.
– Какой?
– Закрой глаза. – Она рассмеялась.
Я зажмурилась, предвкушая что-нибудь необычное. Она была горазда на всякие проказы.
– Ладно, можешь открывать!
Мадонна поднесла какой-то предмет прямо к моему носу. Я инстинктивно отступила, а потом вдруг поняла, что это был самый настоящий пластиковый вибратор – сувенир из секс-шопа. Но это еще было не все. Она даже развернула его, вытащила эту дьявольскую фаллическую штуковину и положила ее на ладонь, демонстрируя во всей красе.
– Нет уж, спасибо, не надо! – сказала я поспешно.
– Он абсолютно новый. После того, как меня бросил этот негодяй Ай Дик, я подумала, что мне понадобится что-то в этом роде и купила. Но так им и не воспользовалась. С помощью этой штуки все равно не залечишь сердечную рану. – На ее лице заиграла странная улыбка, по-детски обиженная, но порочная. – Я имею в виду психологическое утешение. А теперь у меня есть парень, а ты, похоже, в глубокой депрессии. Тебе, наверное, очень одиноко. Бедняжка! Тебе он может пригодиться!
– Спасибо, не надо! – Я стала пунцовой от смущения. Эта чудовищная штуковина бесстыдно вибрировала и казалась просто громадной! Я подумала, что на худой конец обойдусь и пальцами. По крайней мере, они мягкие и не такие свирепые.
– Да возьми же, ну, пожалуйста! – настаивала она, все еще смеясь.
– Нет, – отнекивалась я, но тоже начала улыбаться.
– Ну ладно. Уж больно ты правильная, маленькая леди. Но ведь в глубине-то мы все одинаковые, – она окинула меня пронзительным, всепонимающим взглядом, широко открыла рот и поморщилась. – Нам нужно договориться и навестить Тиан-Тиана. Сколько я его знаю, он всегда жил в кошмаре. Ему очень повезло, что он встретил тебя. Уж мне-то известно, как сильно такие люди нуждаются в привязанности.
– Но я всегда чувствую свою вину перед ним. Как будто я просто еще один его кошмар! – призналась я. – Мы льнем друг к другу, словно вместе пробираемся через страшную темную чащу.
– Дорогуша, не изводи себя понапрасну! Я знаю, что ты очень переживаешь из-за всего этого, но уверяю тебя, никто из женщин не в силах справиться с этой ситуацией лучше. Ты совершенно уникальный человек. Будет тоскливо, звони! Я одолжу тебе моего парня, или можем развлечься втроем.
Она снова зашлась смехом. В этом была вся Мадонна – ее типичный треп, эпатаж и пренебрежение к условностям. Я убеждена, что она и в самом деле способна на такое, хотя это уже не укладывается ни в какие рамки. От одних слов мне стало тошно, как будто я объелась сладкого.
Мы вместе пообедали в тайском ресторанчике «Кухня Яна». Похоже, ее дружок-полицейский счел меня привлекательной, потому что, попивая вино, он все время касался коленом моей ноги. Я даже бровью не повела. И хотя мой рот был набит морскими моллюсками, голова была занята совсем другим: мне было ужасно любопытно, чем офицер полиции отличается в постели от всех остальных мужчин. Наверное, он обращается с женщиной, как с правонарушителем, и свирепо наваливается на нее. Но был ли его член таким же мощным и выносливым?
При мысли об этом у меня потекли слюнки, в животе потеплело, словно на него легла большая горячая ладонь.
И тут Мадонна вдруг завопила:
– Это что еще за безобразие?
В гневе она отшвырнула деревянные палочки. Я не могла сдержать смеха, когда колено храброго полицейского мгновенно отпрянуло.
К нам со всех ног бросился официант.
– Как эта гадость попала ко мне в чашку? Держу пари, ваш шеф-повар уже лысый, как коленка! У него на темечке скоро не останется ни волосины! – орала Мадонна, возмущенно указывая на суп.
Менеджер ресторана тоже подошел к нашему столику и несколько раз подобострастно извинился. Он велел официанту немедленно заменить блюдо, и тот услужливо унес куриный суп с дерезой [89], в котором плавал волосок. В считанные секунды Мадонне подали новую чашку и пообещали нам бесплатный десерт.



***



Вернувшись домой, я обнаружила в сумке подарок Мадонны, который она сунула туда втихомолку. Нет, она все-таки ненормальная! Я вспомнила, что говорил о ней Тиан-Тиан, положила вибратор в ящик комода, умылась и пошла спать.
Дремота обволакивала тело, как прилив во время полнолуния. За долгие-долгие дни мне впервые удалось так быстро заснуть. Тиан-Тиан, мой роман, мои тревоги и даже проклятые попытки по добыванию хлеба насущного – все кануло в бездонную пропасть. Сперва мне нужно было хорошенько выспаться, а уж потом я со всем разберусь.
Дорогая Коко, не тревожься понапрасну! Завтра, когда ты проснешься, наступит новый день!



***



На следующее утро толстуха из соседней квартиры нашла в нашем почтовом ящике письмо и открытку, и по своему обыкновению принесла их мне. Я поблагодарила ее, подошла к софе и села. Письмо было от Тиан-Тиана, а открытка от Марка.
Я помедлила мгновение, а потом решила сначала прочесть открытку. На ней был изображен похожий на пагоду огромный кактус в пустыне. На обратной стороне было что-то нацарапано по-английски.


«Дорогая, я в Мексике по делам. Здесь грязновато, но интересно. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, марихуана, велорикши и брюнетки с необычайно печальными голубыми глазами. В отеле я попробовал знаменитый мексиканский жгучий перец. Так что при следующей встрече обожгу тебя горячим поцелуем.
Целую, Марк.



Р. S. Один из наших клиентов, фирма которого выпускает небьющееся стекло, оказался ужасным занудой. Отсюда мне придется поехать в главный офис фирмы в Германии, чтобы оценить перспективы сбыта его продукции. Еще по его настоянию нужно изучить положение потенциальных конкурентов. Так что вернусь не раньше, чем через две недели.



Р.Р.S. Никак не могу до тебя дозвониться. Пожалуйста, подумай об электронной почте. Я смогу устроить тебе бесплатную линию».


Я поцеловала открытку. Уже довольно давно я сняла трубку с аппарата. Думала, он догадается, что я пишу. Впрочем, мне не стоило о нем беспокоиться. Он был, что называется, столпом общества. Красивый, умный, с престижной работой, умело находящий выход из самого затруднительного положения и не теряющий хладнокровия. Он и с женщинами чувствовал себя, как рыба в воде.
Так что если ему действительно захочется меня найти, то он разыщет меня даже на Южном полюсе.
Разносторонность и предприимчивость Марка были даром свыше. Он являлся полной противоположностью Тиан-Тиану. Они были существами из двух разных миров. Перевернутым отражением друг друга в зеркале моего тела.
На столе я нашла серебряный нож для разрезания бумаги. Я обычно не пользуюсь ничем столь претенциозным, чтобы открыть конверт, но в этот раз почему-то нервничала.
Тиан-Тиан написал всего одну страницу.


Моя милая Коко! 


Пишу тебе отсюда, словно из сна. Я даже не уверен, что письмо дойдет. Сейчас я далеко от тебя, страшно далеко, за миллионы световых лет. Я не могу не думать о тебе, не вспоминать о том, что было между нами. Никак не избавлюсь от кошмаров.
Один раз мне приснилось, что я куда-то бегу. Меня окружают розовые цветы и фрукты. У цветов острые колючки, я бегу, весь в крови. И потом проваливаюсь в глубокую, глубокую яму. Там черным-черно. И в темноте лишь едва слышен твой голос, ты читаешь роман. Я в отчаянии зову тебя, и вдруг моя рука натыкается на какой-то горячий пульсирующий и кровоточащий комок. Я чувствую, что это сердце, но никак не пойму, кто мог бросить его в эту черную яму.
Этот сон повторялся вновь и вновь, повергая меня в ужас, пока я не лишился последних сил. Врач говорит, что это нормальная реакция организма на лечение, но я больше не хочу здесь оставаться. Повсюду лишь унылые, отрешенные лица.
После окончания курса первичного лечения вернусь домой. Сразу же. Господи, дай мне крылья! Я целую тебя. Тысячу, нет, десять тысяч раз! Если и имеет смысл жить, то только ради любви к тебе.
Твой грустный Тиан-Тиан, 30 июня.


На обратной стороне листа он изобразил себя: уголки рта печально опущены, прядь волос приклеилась ко лбу. Я не могла сдержать слез. Жгучие капли стекали по щекам, как лава.
«Господи, – думала я. – Что это все значит? Почему судьба так жестока ко мне и к этому мужчине? Все мои помыслы, слезы, сердечная боль и душевные устремления – лишь о нем. Не знаю, было ли наше чувство любовью, но оно трагично и безысходно, чистейшее поэтическое воплощение обреченной страсти, как томление узника в тайной темнице, как буйное цветение сирени, как плеск рыбки в бездонном озере отчаяния».
Мы были обречены еще до нашей встречи. Время, как безжалостный и неумолимый скорый поезд, пронеслось по современным городским кварталам и скрылось вдали. Мои слезы не имели смысла. Радости и печали любого из нас не имеют смысла, потому что огромные стальные колеса поезда беспрестанно вращаются с жестокой неотвратимостью. Именно быстротечность бытия так мучает и угнетает жителей больших городов в нашем проклятом прагматичном веке.






22 Встреча с издателями



Усилия объединим. 
Для сердца одинокого свет лампы безвреден, 
но невыносим. На позднем поезде во тьму, 
в дорогу – хоть что-то сделав по уму, 

ей богу, расшатан времени остов – поедем. 
[90]
Тори Амос [91]



Снова позвонила Дэн, участливо интересуясь, хорошо ли я питаюсь и как продвигается работа. Потом спросила, смогу ли я прийти на встречу с ее друзьями-издателями в кафе на улице Шаосин. – Конечно, – ответила я.



***



Я взяла такси. Небольшая улица Шаосин – литературный квартал города. Здесь находятся несколько издательств и крупные книжные магазины. Кафе называлось «Читальня «Искусство древнего Китая». Оно славилось огромной, располагающейся вдоль всех стен библиотекой и обстановкой тридцатых годов. Владел заведением известный фотограф Дейк Эр [92]. Среди завсегдатаев множество знаменитостей: журналисты, издатели, литераторы, теле- и кинопродюсеры, звезды китайской оперы, западные ученые. Благодаря их присутствию в кафе витал дух творчества. Собрание старых книг, звуки джаза, аромат кофе и старинная мебель как нельзя лучше соответствовали эротическому прошлому и потребительскому настоящему Шанхая.
Распахнув дверь, я увидела Дэн и нескольких мужчин за угловым столиком. Лицо одного из присутствующих показалось мне знакомым. Когда я села, он улыбнулся и протянул визитную карточку, и только тогда я вспомнила, кто это.
В студенческие годы, когда я изучала китайский язык в университете Фудань, он был председателем факультетского отделения союза студентов. Он поступил на два года раньше меня и в то время был одним из немногих, кем я втайне восхищалась. Его прозвали «Крестным отцом» из-за шляпы и темных очков, действительно придававших ему сходство с мафиози.



***



В университете Фудань тогда впервые в истории высшей школы Шанхая в студенческом любительском театре решили поставить романтическую салонную комедию под названием «Ловушка». Режиссером был Крестный отец. Я преодолела немыслимые препятствия, обошла всех других претенденток и получила роль главной героини. Под предлогом читки пьесы я часто заходила в третье общежитие, где жил Крестный отец, и подолгу просиживала с ним за «столом откровений» (его называли так, потому что за ним частенько собирались студенты, чтобы поговорить по душам). Близоруко щурясь, я пристально всматривалась в его тонкие черты и воображала, что он вдруг замолчит, наклонится ко мне, и наши губы сольются в поцелуе, словно притянутые магнитом.
Мне эта сцена казалась гораздо трогательнее и интереснее, чем любой эпизод пьесы. Но ей не суждено было разыграться в жизни. Я была слишком молода и стеснительна. А что касается его, то он влюбился в длинноногую художницу-оформителя. Она разгуливала по сцене со связкой серебристых ключей на шее так, будто кружилась в вальсе. А когда она улыбалась, на щеках появлялись две маленькие ямочки. Она властно распоряжалась мужчинами, гоняя их по сцене туда-сюда с молотками и гвоздями. Похоже, она была большой специалисткой по театральному реквизиту и частенько звонила в Бумажную Компанию Хуэйфэн. Про себя я ее так и называла: Хуэйфэн.
Она просто околдовала Крестного отца. Накануне спектакля я видела, как они вдвоем прогуливались по залитому лунным светом бульвару, трогательно держась за руки. У меня было настроение точь-в-точь как в «Песне о роковом лунном свете».
Пьеса имела огромный успех. Я играла очень убедительно, в самые трогательные моменты слезы лились из глаз ручьем, а зал взрывался овациями.
И спустя каких-то два месяца на газоне позади памятника председателю Мао я познакомилась с тем сексуально-озабоченным коротышкой – большим знатоком Шекспира и истым христианином. Как я уже рассказывала, мы очень скоро миновали платоническую фазу, а потом мне даже пришлось использовать свои связи в Бюро общественной безопасности, чтобы избавиться от этого маньяка.



***



Мысли о прошлом пробудили не только приятные воспоминания, но и напомнили о моей глупости. Может, если бы тогда вместо того, чтобы связаться с фанатиком, я завела роман с Крестным отцом, моя жизнь сложилась бы иначе? Может, сейчас у меня не было бы такого множества проблем? Стала бы я так напряженно работать и вести такой странный образ жизни? Кто знает?
– Привет, Крестный отец, – я радостно пожала протянутую мне руку.
– Ты еще красивее, чем раньше, – польстил он мне. Подобные комплименты, хоть и не оригинальны, но всегда действуют на женщин. Дэн представила мне остальных присутствующих. Все собравшиеся были учредителями и членами редколлегии редакции «Левый берег» в издательстве, где она работала. Такое название мог придумать только выпускник Фуданьского университета. Но от Дэн я знала, что именно в этой редакции вышла сенсационная серия книг «Тысяча бумажных журавликов», имевшая ошеломляющий успех, побившая все рекорды продаж на Китайской национальной книжной ярмарке и уже принесшая прибыль более десяти миллионов юаней.
У меня поднялось настроение. В различные периоды жизни и в разных местах я неизменно испытываю радость при встрече с выпускниками университета Фудань. Над расположенными на его территории садом Яньюань, аудиторией Сяньхуэй, рядами зонтичных деревьев на улице Ханьдань веет дух свободолюбия, остроумия, юношеской фривольности и аристократического декадентства. Студенчество – это романтический и наивный этап жизни, который предваряет длительное путешествие по тернистому пути суровой реальности. Учеба в университете накладывает определенный отпечаток, по которому всегда безошибочно узнаешь соучеников по «альма-матер».
– Прекрасно, что вы уже знакомы. Коко, расскажи нам о романе, над которым ты сейчас работаешь, – Ден не терпелось поскорее перейти к делу.
– Я прочел твой сборник «Вскрик бабочки», он произвел на меня удивительное впечатление. Словно входишь в комнату, где вместо стен, пола и потолка – сплошные зеркала. А внутри загнанной змеей мечется свет, выхватывая то одну картину, то другую. И в центре этого хаоса – трогательное, прозорливое и странное ощущение реальности. Язык мрачноват и эротичен. Читать твои рассказы было… – Крестный отец заговорил приглушенно, -…все равно, что заниматься умопомрачительным сексом. – Он многозначительно посмотрел на меня и продолжил: – Книга такого рода оказывает гипнотическое действие, особенно на образованную читательскую аудиторию.
– Творчество – отражение личности писателя, – заметила Дэн.
– Твоя книга будет пользоваться спросом у студентов и белых воротничков, особенно у женщин, которые, возможно, отреагируют на ее публикацию довольно бурно, – предположил один из друзей Крестного отца.
– Но я пока не знаю, что получится. Я ведь еще не закончила…
– Любая страсть может служить источником вдохновения, – заметил другой.
– Спасибо на добром слове. – Я пригубила кофе, оторвала взгляд от старинного телефона, стоявшего напротив, и, сама не знаю чему улыбнувшись, тихо добавила: – Наконец то я узнала, в чем предназначение писателя. По крайней мере, творчество значит больше, чем банкнот в 100 юаней.
На улице стемнело, на стенах кафе зажглись оранжевые светильники. Крестный отец предложил пойти куда-нибудь поужинать. Дэн отказалась, ее дома ждала дочь-восьмиклассница.
– Она сейчас готовится к вступительным экзаменам в высшую школу. Времени осталось мало, так что приходится присматривать за ней, – объяснила она.



***



После ужина Крестный отец спросил, где я живу, и предложил подвезти меня. Я не так глупа и прекрасно понимала, к чему он клонит. Но это никуда не годилось, теперь все было иначе. И хотя он был даже более привлекателен, чем раньше, той ночью мне, как никогда, хотелось побыть одной.
Мы обнялись на прощание и разошлись в разные стороны. Я пообещала, что сразу дам знать, как только закончу роман.
– Я был очень рад повидать тебя, и мне жаль, что тогда в университете я ни разу не приглашал тебя на свидание, – полушутя-полусерьезно прошептал он мне на ухо.
Я неторопливым шагом прошлась по улице Хуайхай. Уже очень давно я не гуляла по городу просто ради удовольствия. Мне вдруг подумалось, что я все еще молода, мне только двадцать пять, я, как новенькая кредитная карточка, с которой можно долго снимать деньги, а расплачиваться предстоит лишь в отдаленном будущем. По ослепительности я ничуть не уступала неоновым фонарям, а по состоятельности – банкоматам.
Я подошла к станции подземки рядом с магазином Парксона. Там внизу есть предприятие беспошлинной торговли – огромный книжный магазин «Цзи Фэн», который славится широчайшим ассортиментом и жесткой непримиримостью по отношению к дисконтным скидкам. Я бесцельно побродила по торговому залу и, наконец, остановилась у полки с изотерической литературой. Если верить одной из книг, женщины, родившиеся 3 января – длинноногие красотки, обладающие исключительной харизмой, большим созидательным потенциалом и огромными физическими и умственными способностями. Согласно предсказанию, 2000 год должен был стать для меня необычайно плодотворным. Что ж, звучит неплохо.
На станции подземки я зашла в фотоавтомат. У Марка в квартире висела целая серия отличных, искусно отснятых фотографий. Среди них – четыре портрета, где он запечатлен обнаженным по пояс в разных позах: стоя, на коленях, полуприсев и в пол оборота. Каждый снимок особенно выгодно подчеркивал какую-то часть тела – голову, грудь, живот и ноги. За счет размещения этих снимков рядом на стене получился необычный визуальный эффект, разбитое на отдельные фрагменты изображение Марка напоминало робота.
А еще у него была целая серия снимков, которую он сам называл «портретной галереей орангутана». В нее входила дюжина снимков с изображением его бицепсов, столько же фотографий торса и длинных рук – все в стиле Тарзана, только в более современной интерпретации. Смотрелось необычно и очень сексуально. Когда я первый раз занималась с Марком сексом у него дома, висевшие на стене фотографии подействовали на меня возбуждающе.
Я засунула в автомат деньги, и после четырех вспышек примерно через пять минут он выдал мне четыре снимка. На каждом из них я была изображена анфас с разным выражением лица – грустным, сердитым, счастливым и отрешенным. На какое-то мгновение я растерялась и даже не сразу сообразила, что за женщина смотрит на меня с этих фотографий. Откуда в ней такая сила чувств? В каком уголке земли она живет, с какими людьми общается и чем зарабатывает на жизнь?
Еще через пять секунд я опомнилась, словно излив кому-то душу, вновь пришла в себя и обрела рассудок.
Часы на станции показывали 22.30, но мне совсем не хотелось спать. До отправления последней электрички со станции «Шанхай» оставалось еще полчаса. Я купила билет в автомате, сунула его в контрольный аппарат и миновала турникет. Спустилась вниз, в ряду красных пластиковых кресел присмотрела одно с более или менее чистым сиденьем и села. Можно было подремать или понаблюдать за другими пассажирами. Когда-то я написала рассказ под названием «Любовники в подземке», в котором главная героиня – хрупкая прелестная девушка – каждый вечер садится на последнюю электричку на Народной площади и всегда едет в одном вагоне с привлекательным, опрятным бизнесменом, от которого исходит запах табака, одеколона и чуть искусственного, омертвленного кондиционерами офисного воздуха. Они не произносят ни единого слова, но между ними существует странное безмолвное взаимопонимание, и когда кто-то один не появляется в обычное время, другому становится грустно и одиноко.
И вот однажды холодным зимним вечером вагон электрички мотнуло из стороны в сторону, девушка поскользнулась на мокром от снега полу и упала прямо в объятия незнакомца. Их прижало друг к другу, но окружающие пассажиры не заметили ничего необычного. Все произошло как бы само собой. Мужчина не сошел на своей станции, а доехал с ней до конечной остановки. И глубокой ночью, стоя на платформе, он поцеловал ее, а затем, как истинный джентльмен, вежливо пожелал ей спокойной ночи и удалился.
Я долго думала, изобразить ли чисто платонические отношения или на потребу читателю описать, как эти двое становятся любовниками.
Когда рассказ, наконец, опубликовали в одном из модных журналов, он вызвал бурную и неоднозначную реакцию среди эмансипированных читательниц. Говоря от лица многих своих коллег, кузина Чжуша выразила недовольство неопределенностью финала.
– Они должны были либо вообще не прикасаться друг к другу, либо дать волю своей страсти. А в твоем рассказе он просто целует ее, а потом вежливо прощается и уходит. Что ты хотела этим сказать? Такая концовка оставляет у читателя ощущение неловкости, незавершенности. Словно испытываешь нестерпимый зуд в ступне, а почесаться невозможно – на ногах толстые сапоги. Это даже неприятнее, чем мелкий моросящий дождик в летний день. Так и представляешь себе, как они мечутся в постели той ночью в жару и бессоннице. Почему-то в наше время пишут только такие рассказы о любви. Это очень угнетает.
Тогда Чжуша еще была замужем, но уже страдала от одиночества. У нее, впрочем, как и у многих работающих женщин, под внешней надменностью и чопорностью скрывалось нежное и чувствительное сердце. Они, ответственные и добросовестные работники, в быту и в личной жизни стараются всегда быть на высоте, стремятся во всем походить на идеал независимой, уверенной в себе, состоятельной и внешне привлекательной современной женщины. На собственном опыте они пытаются доказать правильность рекламного слогана компании «Эрикссон», исполненного Энди Лау [93]: «Вам подвластно все». Им хочется быть живым воплощением рекламного имиджа профессионально компетентной женщины, чью уверенную и спокойную улыбку в рекламных роликах компании «Де Бирс» оттеняет мерцание бриллиантовых колец на пальцах и мужской голос за кадром, произносящий: «Блеск уверенности, сияние красоты». Но наряду с этим им хочется покоя и надежности.
Последний вагон поравнялся с перроном, я вошла, и мне внезапно почудился манящий запах мужского тела. Точь-в-точь, как в моем рассказе «Любовники из подземки»: «До нее долетал пьянящий запах табака, одеколона, омертвленного кондиционером офисного воздуха и его тела, и у нее закружилась голова». Я невольно оглянулась и посмотрела вокруг. Мне было любопытно, может ли вымышленный герой во плоти предстать перед придумавшим его автором. Но мне никак не удавалось определить, от кого именно исходит этот причудливый аромат, и я отогнала эту мысль прочь. И все же осталось ощущение, что жизнь города (особенно ночного) пронзительно прекрасна и таинственна.






23 Возвращение из Испании



Ни слова ты не выслушал. 
Ты смотришь, как я выгляжу. 
Интересуясь вчуже, какого цвета, ну же, 
Мои «родные» волосы? 

Иль это только домыслы 
[94]…
«Паблик имидж Лтд» [95]



Становится жарко. Среди старых тополей, посаженных еще во времена иностранных концессий, неумолчно стрекочут цикады. В потаенные городские садики ведут почерневшие от автомобильной сажи ступени. Старинные особняки и их элегантные обитатели замирают днем, но оживают ночью. По замшелым аллеям, по улицам, зажатым громадой небоскребов, попирая мечты и фантазии, постукивают высокие каблучки. Их бойкий цокот разносится во всех направлениях, звенит в ушах города неумолимым напоминанием о прозаичности окружающего мира.



***



Однажды вечером, когда я только закончила этот абзац, мое внимание неожиданно привлек цокот высоких каблучков по лестнице и настойчивый стук в дверь. Я открыла. На пороге стояла незнакомка средних лет. Яркий наряд, явный акцент и весь экзотический облик безошибочно подсказали мне, кем была нежданная гостья.
– Тиан-Тиан дома? – несколько мгновений она тревожно вглядывалась в меня, а затем улыбнулась: – Ты, наверное, Коко.
Я машинально пригладила растрепанные волосы и заметила, что пальцы испачканы чернилами. Что еще хуже, на мне было несвежее и изрядно помятое неглиже, а под ним – через белый хлопок это было видно с первого взгляда – вообще ничего. Я скрестила руки на животе, изо всех сил стараясь делать вид, что все в порядке, и предложила ей войти. Между тем сама юркнула в ванную и быстренько натянула трусики, которые еще накануне вечером сунула в стиральную машину. Нужно было держаться. Я зачесала волосы наверх, мимоходом взглянула на свое отражение в зеркале. Мне бы никогда и в голову не пришло, что мать Тиан-Тиана может заявиться к нам домой без предупреждения.
С самого начала все пошло наперекосяк. Мысленно я все еще была погружена в работу. Думаю, любая на моем месте наверняка смутилась бы, заявись к ней на квартиру мать ее дружка, который к тому же стал наркоманом и сейчас сидел взаперти в мрачном лечебном центре. Ну как ей сказать, что случилось с ее сыном? А вдруг она закатит истерику или упадет в обморок? А может, наорет на меня и обвинит в том, что я плохо заботилась о ее сыне? И почему это я веду себя так безответственно и беззаботно, живу себе как ни в чем не бывало и пишу какой-то нелепый роман? Нет, она мне точно голову оторвет!
Я заглянула на кухню и целую вечность пыталась найти там хоть что-нибудь съестное. Но холодильник был совершенно пуст, и лишь на дне кофейника оставался недопитый и уже высохший кофе. В полной прострации я достала чашку, соскоблила присохший коричневый порошок ножом, пересыпала в чашку и добавила кипяток и кусочек сахара. На поверхности появилась противная белая пена, как на той бурде, что обычно подают в дешевых кафе. Я пригубила. Ну, по крайней мере, не горчит.
Гостья сидела на софе, по-прежнему оценивающе огладывая комнату. Наконец, ее взгляд остановился на автопортрете Тиан-Тиана, одной из самых интересных его работ. Ему удалось уловить и верно передать то присущее ему холодное выражение, из-за которого его глаза словно подергивались тонким льдом. Было невозможно понять, какие чувства он хотел отобразить на этом портрете. Невольно казалось, что, глядя на себя в зеркало и перенося изображение на холст, он просто упивался собственным одиночеством.
Я угостила ее кофе. Она поблагодарила. Внимательно оглядела меня с ног до головы:
– А ты привлекательней, чем я думала. Не ожидала, что ты такая худенькая.
Я рассмеялась, в висках стучало.
– Ох, прости, я забыла представиться. Я мать Тиан-Тиана. Можешь называть меня Конни.
Она достала из сумочки пачку дорогих кубинских сигар. Я протянула ей зажигалку, и она аккуратно раскурила сигару. Комната наполнилась серовато-голубым дымом, немного едким, но со своеобразным экзотическим ароматом. Мы обе немного расслабились.
– Я намеренно приехала без предупреждения, поскольку сын писал, чтобы я не возвращалась.
Ее лицо озарилось печальной улыбкой. У нее совсем не было морщин, черные и блестящие с химической завивкой волосы были коротко подстрижены в «детском» стиле как у Юэ-Сай Кань [96]. Похоже, у всех китаянок, долгое время живших за границей, одинаковые вкусы: им всем нравятся именно такие прически, коричневые тени, губная помада цвета бургундского вина и элегантная, сшитая на заказ одежда. Возможно, образ жизни, который им приходится вести за рубежом, побуждает их так заботиться о своей внешности, словно они стремятся ничем не выделяться на фоне остальных преуспевающих членов западного общества, в котором к китайцам всегда презрительно относились, как к изгоям.
Какое-то время она не сводила глаз с автопортрета Тиан-Тиана, где он был похож на грустного, только что вынырнувшего из воды человека. Затем перевела взгляд на нашу кровать, которую мы никогда не застилали. Я сидела рядом в совершенной растерянности и уже предвкушала пристрастный материнский допрос. И действительно, она первой нарушила молчание.
– А когда Тиан-Тиан вернется? Наверное, мне все же следовало предварительно написать или позвонить, – произнесла Конни. Ее глаза были полны надежды и тревоги, как у девушки накануне важного события.
Я собралась, было, ответить, но язык не слушался, а во рту пересохло:
– Он…
– Ах, да, – спохватилась она и достала из сумочки фотографию. – У меня есть его фото десятилетней давности. Тогда он был почти ребенок, маленького роста. Боюсь, при встрече я могу не узнать его.
Она протянула мне фотографию. С нее на меня смотрел худощавый подросток со спокойным взглядом, одетый в коричневый пиджак, вельветовые брюки и белые спортивные туфли. Он был снят на фоне огромного растения – огненно-красной канны, и в солнечном свете его волосы казались мягкими и пушистыми, как одуванчик, такими легкими, словно ветер мог унести их вдаль в любое мгновение. Тиан-Тиан осенью 1989 года. От этой старой цветной фотографии повеяло чем-то почти забытым. У меня снова возникло ощущение дежа вю.
– Вообще-то Тиан-Тиан сейчас здесь не живет… – и хотя это было невыразимо тяжело, я рассказала ей всю правду. В памяти одна за другой всплывали неясные картины прошлого, сентиментальные и страстные.
Чашка выпала у Конни из рук. Она не разбилась, но темно-красная юбка промокла насквозь. Конни побледнела и молчала какое-то время.
Я почувствовала странное облегчение оттого, что еще одна женщина, игравшая важную роль в судьбе Тиан-Тиана, разделяет мою боль. Было видно, что она с трудом сохраняет самообладание. Я хотела, было, бежать за полотенцем, чтобы она могла промокнуть пятна на юбке, но она жестом показала, что это не имеет ни малейшего значения и что ей ничего не нужно.
– У меня в шкафу есть чистые юбки. Вы можете выбрать что-нибудь подходящее и переодеться.
– Мне хотелось бы навестить его. Можно? – Она вопросительно посмотрела на меня, в глазах застыло беспомощное выражение.
– Это запрещено правилами. Но через несколько дней он, возможно, вернется домой, – сказала я, тщательно подбирая слова. Потом снова предложила ей переодеться и высушить юбку.
– Нет, спасибо, – пробормотала Конни. – Это я во всем виновата. Я не должна была оставлять его. Я себя ненавижу. Я столько лет ничего не давала ему. Нужно было увезти его в Испанию. Даже если он и не хотел ехать. Я должна была его заставить… – она заплакала, сморкаясь в носовой платок.
– Почему вам раньше ни разу не приходило в голову приехать повидаться с ним? – спросила я прямо.
И хотя меня тронули ее слезы, да и у самой комок стоял в горле, я все же не считала ее хорошей матерью. Умом я понимала, что какие бы страшные тайны ни были сокрыты в прошлом этой приехавшей из Испании женщины, не мне судить ее. Однако я всегда чувствовала, что одиночество и бесприютность Тиан-Тиана, его растерянность и одержимость мрачными призраками были трагическим образом связаны с фигурой матери. Их отношения были похожи на гниющую пуповину, навеки связавшую младенца и материнское чрево. Стоило ей покинуть семью – детство ее сына стало безрадостным, а когда прах ее мужа доставили в Шанхай на самолете, в жизни Тиан-Тиана наступил роковой перелом, и она превратилась в хаос. Именно тогда он утратил веру в талант, счастье и погрузился в безнадежность, как существо, каждая клеточка которого внезапно утратила способность сопротивляться болезням и разрушению. Мать, сын, мрак, смерть, ужас, безразличие, скорбь, причины и следствие – все смешалось воедино, как нескончаемый буддистский цикл переселения душ.
– Он, должно быть, меня ненавидит, я ему отвратительна… – всхлипывала она, разговаривая сама с собой. – Если я перееду сюда и останусь, возможно, его ненависть станет еще сильнее. Он всегда подозревал, что отец погиб из-за меня…
Внезапно в ее глазах появилось жесткое, холодное выражение, словно потоки ледяного зимнего дождя хлестнули по оконному стеклу.
– Это все потому, что та старуха наговаривает на меня, а сын верит ей и общается со мной лишь в случае крайней необходимости. Мы почти не поддерживаем связь. Мое единственное утешение – возможность посылать ему деньги. Я была так занята управлением ресторана. Я мечтала о том, что когда-нибудь все заработанные деньги достанутся сыну, и что он поймет, что мать любит его, как никто в целом мире.
Слезы дождевыми каплями текли по ее щекам.
Я дала ей носовые платки. Было невыносимо видеть, как она рыдает, не в силах скрыть свои чувства. Женский плач подобен биению капель дождя о поверхность серебряного барабана. Его ритм завораживает, затрагивает особую, самую чувствительную струну в душе любого, кто окажется рядом, доводя до слез.
Я встала, подошла к гардеробу настала узкую, длиной до колена, черную юбку, которую ни разу не надевала с тех пор, как купила год назад. Я разложила ее перед Конни, желая хоть как-то остановить поток слез и печальных воспоминаний.
– Даже теперь, когда я вернулась, возможно, он не захочет видеть меня, – сказала она тихо.
– Может быть, умоетесь? В ванной есть горячая вода. Вот эта юбка, похоже, будет вам впору. Пожалуйста, наденьте, – я с тревогой посмотрела на нее. Припудренные щеки были в разводах от слез, а на красной юбке остались отвратительные кофейные пятна.
– Спасибо, ты милая, добрая девочка, – она шумно высморкалась и поправила челку. Движения вновь обрели грациозную женственность. – Если можно, дай мне еще чашку кофе.
– Ох, простите, – я смущенно улыбнулась, – это была последняя. Больше нет ни капли.



***



Перед уходом она надела мою юбку, которая ей отлично подошла. Конни обняла меня и сказала, что будет с нетерпением ждать встречи с сыном. Сейчас они с мужем ведут переговоры с агентами по продаже недвижимости, подыскивая в центре города здание под ресторан. На листке бумаги она написала свой телефон и номер в гостинице «Мир» на Набережной, где они остановились.
– Мы непременно скоро снова увидимся. У меня есть для тебя подарок, я не захватила его с собой. В следующий раз обязательно отдам. А еще есть подарок для Тиан-Тиана, – она смотрела на меня с благодарностью.
Между нами возникли симпатия и взаимопонимание. Позади у обеих остались вольные или невольные прегрешения, сожаления и боль. Я чувствовала их каждой клеточкой тела, каждым нервом. Но даже если эта женщина по имени Конни, явившаяся ниоткуда, стала причиной гибели собственного мужа, даже если когда-то ее сердце было подвластно силам зла, даже если в ее прошлом до скончания времен будут сокрыты тысячи и тысячи страшных тайн, даже если бы она и теперь была живым воплощением всего, что не может не порождать неприятие, презрение и осуждение в моей душе… даже тогда нас неизбежно на мгновение объединило бы чувство сострадания… Словно моего сердца, охваченного порывом искренней нежности, коснулась благодатная рука Господа, протянутая в тщетной надежде даровать миру спасение.






24 Ужин десять лет спустя



Однажды, возвратившись к дому. 
Как тварь, дрожащая в восторге, 
Блаженную почувствуешь истому, 

В тот день саму себя исторгнув 
[97].
Вэн Моррисон [98]



Знойным удушливым днем Тиан-Тиан вернулся домой. А за час до этого мне позвонил Марк; сказал, что он уже в Шанхае, что хочет встретиться со мной как можно скорее, и предложил вместе сходить на какой-то авангардистский немецкий фильм. Так, почти одновременно, на орбите моей личной вселенной снова появились два самых главных мужчины моей жизни, такие непохожие и при этом неотделимые друг от друга, как светлая и темная стороны луны.
Когда Тиан-Тиан открыл дверь, я на мгновение остолбенела, а потом мы, ни слова не говоря, упали друг другу в объятия. У каждого внутри сработала невидимая антенна, постоянно настроенная на волну другого. Она чутко улавливала незримую любовную пульсацию, излучаемую не телом, а душой.
Потом Тиан-Тиан вдруг вспомнил, что внизу все еще дожидается такси и что шоферу нужно заплатить.
– Я сама, – сказала я и, схватив сумочку, сбежала вниз по лестнице. Отдала таксисту 40 юаней.
– У меня нет сдачи, – ответил он.
– И не надо, – улыбнулась я, повернулась и пошла обратно. Таксист рассыпался в благодарностях мне вдогонку. Обтекавший меня ослепительно-белый солнечный свет померк, остался за дверью, глаза с трудом привыкли к полумраку на лестнице. Войдя в квартиру, первое, что я услышала – шум бегущей воды в ванной.
Я подошла, прислонилась к косяку, закурила и молча наблюдала, как Тиан-Тиан принимает ванну. От горячей воды его тело порозовело, как клубнично-сливочный коктейль или кожа новорожденного младенца.
– Меня клонит в сон, – произнес он, закрывая глаза.
Я приблизилась к краю ванны, взяла губку и нежно начала обмывать его. От масла для купания исходил тонкий и свежий травяной аромат. В залитое солнцем окно ванной билась жужжащая пчела цвета шампанского. Умиротворенность была настолько всепоглощающей, что казалась видимой и осязаемой.
Я курила и смотрела на его тонкое, милое лицо и нежное тело, погруженные в сладкую дремоту. Я почти слышала его сон, как ноктюрн «Радость любви» Крейслера [99]. Похоже, дела шли на поправку.
Тиан-Тиан открыл глаза:
– А что у нас на ужин?
– А что тебе хочется? – улыбнулась я.
– Помидоров в сладком соусе, жареного сельдерея с клубнями лилии, брокколи с чесноком, картофельный салат, куропатку в соевом соусе и огромную порцию шоколадного мороженого, а еще ванильного и клубничного… – Он облизнулся в предвкушении всей этой вкуснятины.
Я поцеловала его.
– Ничего себе! Давненько у тебя не было такого аппетита!
– Это потому, что я только что выбрался из бездны…
– И куда отправимся пировать?
Он схватил меня за руку и слегка укусил, как ласковый хищник.
– Давай поужинаем с твоей матерью.
Он застыл в изумлении. Отпустил мою руку и выскочил из ванны.
– Что ты сказала?
– Она вернулась, приехала вместе со своим мужем-испанцем.
Босой и мокрый, даже не вытираясь, он прошлепал из ванны прямиком в спальню.
– Ты расстроился, да? – спросила я, семеня вслед за ним.
– А ты как думаешь? – почти крикнул он в ответ. Лег на кровать, подложив руки под голову.
– Но она уже здесь, – сказала я, не спуская с него глаз, в то время как он отрешенно уставился в потолок. – Понятно, что тебя это огорчает. Конечно, все не просто, но и не так уж страшно. Здесь не поможет ни ненависть, ни испуг. По-моему, пора трезво взглянуть на эту ситуацию. Именно это тебе сейчас и нужно.
– Она никогда меня не любила. Я ее совсем не знаю. Для меня она просто чужая женщина, которая время от времени присылает мне деньги. Для нее это всего лишь самообман, способ откупиться, приглушить чувство вины. Ее всегда в первую очередь волновали собственные чувства и личная судьба.
– Совершенно не важно, нравится она тебе или нет. Меня больше всего беспокоит, что ты несчастен и причина этому – твои взаимоотношения с матерью. Чем скорее вы их уладите, тем больше шансов, что у тебя начнется спокойная и счастливая жизнь, – я наклонилась, чтобы обнять его. – Пожалуйста, попробуй избавиться от своих предубеждений, куколке давно пора прогрызть свой кокон и выпорхнуть оттуда прекрасной бабочкой. Тебе нужны любовь и помощь, но все зависит только от тебя!
Молчание. Стены комнаты раздвинулись, она стала просторной, как широкая лужайка. Мы поцеловались. В этом необъятном просторе легкие, почти невесомые тела казались крошечными, а в окружавшем нас пространстве раскрылся бутон причудливого цветка, образ которого вытеснил все остальные мысли.
Потом мы занялись любовью, несовершенной, но исцеляющей. Кожа у него на животе была белой и такой гладкой, что мои губы отражались в ней, как в зеркале. Волосы в паху были мягкими и нежными, словно пух одуванчика. А от члена исходил теплый и сладкий запах мужских гормонов, такой, наверное, бывает у зайца (не зря Тиан-Тиан родился в его год). Под другой рукой, которой я ласкала себя, пульсировала горячая и пухлая плоть. Прикосновения пальцев и языка дарили блаженную истому, истекающую клейкой, влажной слюной и отгоняющую хаос, пустоту и сожаление.
Наверное, никогда раньше я не целовала мужчину с таким исступлением. В этом безумном порыве я сознавала лишь то, что Тиан-Тиан был моей единственной радостью, потерянной, но вновь обретенной. Моим светом, моим вдохновением, неизъяснимой сладостью и болью, безупречной персидской розой, первозданную дикую красоту которой, словно алхимик, воссоздал неведомый садовник.
Мы достигли экстаза почти одновременно. Я поднесла ко рту увлажнившуюся от живительных соков руку, вдохнула запах своего тела. Тиан-Тиан приник к моей ладони поцелуем.
– Вкусно пахнет, как пряный утиный суп с мускусом, анисом и корицей, – глубоко вздохнул он и мгновенно забылся сном, так и не отпустив мою руку.



***



К половине восьмого вечера мы с Тиан-Тианом подъехали к отелю «Мир» на Набережной. Там внизу, в ярко освещенном вестибюле, нас ждала взволнованная Конни с мужем.
В красном с позолотой ципао, в туфлях на высоких каблуках и безукоризненном макияже, Конни выглядела сногсшибательно, такая же благородная и изящная, как голливудская актриса шестидесятых Лиса Лу [100]. Едва завидев Тиан-Тиана, она заплакала и захотела обнять его. Тиан-Тиан отпрянул. Ее спутник подошел к ней, и она, словно ища опоры, прижалась к его груди, утирая слезы платком.
Скоро к ней вернулось самообладание, и она улыбнулась.
– Я и представить не могла, что ты так вырос, похудел и стал таким красивым. Я действительно… ужасно рада! Ох, давайте я вас познакомлю! – сказала она, приближаясь к нам под руку со своим мужем. – Это мой муж Хуан, – и уже обращаясь к нему: – А это Тиан-Тиан и Коко.
Мы обменялись рукопожатиями.
– Наверное, все проголодались, – произнес Хуан по-английски с выраженным испанским акцентом. – Пойдемте ужинать.
Это был высокий мужчина, на вид лет сорока. У него была яркая внешность настоящего матадора: крепкий, сильный, с копной густых каштановых волос, карими глазами и ястребиным носом. Картину довершали пухлые губы и характерный для европейцев прямой, точеный подбородок, придававший его лицу мужественное и чувственное выражение. Они с Конни были прекрасной парой, герой и его дама сердца, только дама, судя по всему, была на три – четыре года старше.
Мы сели в такси и поехали на улицу Хеншан. Дорогой никто не проронил ни слова. Тиан-Тиан сидел между Конни и мной на заднем сиденье, напряженный, как стальная пружина.
Время от времени Хуан восклицал что-то по-испански. Может, восхищался видом ночного города. Он впервые приехал в Китай. У себя дома, в маленьком испанском городке, он разве что в кино видел китайцев в традиционных национальных костюмах или китаянок в траурных одеждах. Как оказалось, его жена почти ничего не рассказывала о своей родине. И теперь он был несказанно удивлен, увидев современный, сверкающий многоцветием огней Шанхай.
Затем мы шли по узкой аллее в свете уличных фонарей меж стен, увитых плющом, пока не показался ряд зданий в европейском стиле. Вошли во дворик, освещенный огнями реклам. Это был китайский ресторан «Кухня Яна». Скромная и сдержанная обстановка, простая кухня, вкусная, почти домашняя еда. Уж не знаю, как это Конни, так давно покинувшей Шанхай, удалось отыскать этот уютный ресторанчик, затерянный среди глухих улочек и тенистых аллей. Но это действительно было чудесное место, где можно спокойно поесть и поговорить.
Конни предложила мне сделать заказ. К столику подошел владелец – таец по национальности – и начал беседовать с Конни, как со старой знакомой. На ломаном китайском Хуан заявил, что ни за что не станет есть куриные ножки и свиной рубец. По его словам, он имел несчастье попробовать эти два блюда сразу по приезде и тут же угодил в больницу с диареей.
– Пришлось везти его в госпиталь Хуашань и класть под капельницу, – пояснила Конни. – Правда, думаю, еда здесь ни при чем. Просто он только что приехал и еще не успел акклиматизироваться.
Тиан-Тиан, словно в забытьи, сидел рядом со мной с рассеянным видом и курил, не участвуя в разговоре. Он и так сделал над собой огромное усилие, согласившись на встречу с матерью, и сейчас не мог принудить себя улыбнуться ей и был не в состоянии заплакать.
Ужинали обстоятельно и неторопливо. Конни вспоминала время, когда она была беременна Тиан-Тианом, его появление на свет, их совместную жизнь до его тринадцатилетия. Ее память цепко хранила каждую мелочь минувших дней, и она бережно перебирала их одну за другой, как семейные реликвии.
– Во время беременности я часто сидела в изголовье кровати, глядя на календарь. На нем была изображена маленькая девочка, иностранка, за игрой в мяч. Она казалась мне самым прелестным созданием на свете. Я представляла, что у меня родится такая же чудная крошка, и вот свершилось чудо, мечты сбылись, и у меня появился милый малыш. Я ничуть не расстроилась, что это мальчик, такой он был хрупкий и красивый.
Произнося эти слова, Конни смотрела на Тиан-Тиана, но тот сидел с безучастным видом и сосредоточенно чистил креветку. Она кратко пояснила мужу по-испански, о чем только что рассказывала нам. Хуан кивнул в знак согласия и, обращаясь ко мне, заметил:
– Очень привлекательный, но слишком женственный.
Я молча потягивала вино.
– А в пять или шесть лет Тиан-Тиан уже умел хорошо рисовать. Однажды он нарисовал забавную картинку и назвал ее «Мама вяжет свитер на софе». На этом рисунке у мамы было целых четыре руки, а у клубков шерсти, разбросанных по полу, – глаза. Он всегда спрашивал, как это у меня получается смотреть телевизор и вязать так быстро, что только спицы мелькают, – голос Конни звучал глухо, но при этом она неестественно громко, словно по приказу, смеялась.
– Я рисовал только папу, как он ремонтировал велосипед, – неожиданно произнес Тиан-Тиан.
Я взглянула на него и сжала его холодную руку. За столом воцарилась тишина. Похоже, даже Хуан понял, что имел в виду Тиан-Тиан. Он невольно нарушил табу, затронув запретную и неприятную тему. Все, что так или иначе было связано с умершим отцом, звучало трогательно, но как-то нелепо.
– А еще я помню, как в девять лет Тиан-Тиан влюбился в шестилетнюю девочку, причем так сильно, что… – Конни перешла на китайский, чтобы дорассказать эту историю. На ее лице появилось выражение мягкого укора, как у матери, вспоминающей детские проделки сына, но во взгляде сквозила тревога. Она все говорила и говорила, будто от этого зависела ее жизнь, будто ей нужно было собрать все свое мужество и выдержать это испытание во что бы то ни стало, -…он отдал этой девочке все свои сокровища – будильник, вазочки, стеклянные шарики, комиксы, коробку шоколадных конфет. Он даже стащил у меня губную помаду и бусы и все бросил к ногам своей малолетней возлюбленной из соседнего дома. Он был сущим дьяволенком, тащил все, что попадалось под руку!
Она жестом изобразила отчаяние и снова громко рассмеялась. В ее голосе, который вибрировал в воздухе, как звуки расстроенного рояля, чувствовалась скрытая паника.
– Мой сын способен позабыть все на свете ради любимого существа! – обратилась ко мне Конни и беспомощно улыбнулась. В тусклом свете ресторанного зала я прочла в ее взоре противоречивые чувства: и любовь, и зависть.
– Может, пойдем домой? – спросил у меня Тиан-Тиан, нарочито зевая.
Конни взволновалась.
– Если ты устал, поезжай и отдохни, – предложила она и попросила подать счет. Потом знаком велела Хуану достать из сумки два цветных свертка.
– Спасибо, – равнодушно поблагодарил Тиан-Тиан.
В течение всех этих лет он как должное принимал от матери и деньги, и подарки. Он к ним привык и брал их так же неосознанно, как ел или спал. Просто инстинктивно чувствовал, что они ему нужны – и ничего больше. Я тоже поблагодарила Конни.
– Мы с Хуаном проводим вас домой, а потом еще куда-нибудь сходим, – сказала она.
– В журнале «Шанхай сегодня» я читал, – произнес ее муж по-английски, – что у Набережной на приколе стоит роскошный лайнер «Ориана», куда пускают посетителей. Может быть, вы поедете с нами посмотреть на него?
– Дорогой, у нас еще будет возможность побывать там вместе. Тиан-Тиан устал, – Конни потрепала мужа по руке. – Кстати, – заметила она, словно только что вспомнив важную вещь, – на обратном пути мы могли бы зайти и взглянуть на здание для нашего нового ресторана. Это недалеко, в соседнем дворе.
Была ясная лунная ночь, и в бледном лунном свете все вокруг казалось таинственным и холодным. Дворик, куда мы вошли, был освещен круглым фонарем со старинной металлической решеткой и вымощен красными плитами. В него выходил фасад старого трехэтажного особнячка в западном стиле, недавно отреставрированного. Его внешний облик не утратил былого благородства и изящного великолепия, столь присущих всем зданиям с более чем семидесятилетней историей. Они ничуть не потускнели, достойно выдержав все испытания временем – чего нельзя сказать о большинстве современных архитектурных сооружений. К восточному и южному порталам особняка вели массивные каменныe ступени, олицетворявшие роскошь и блеск эпохи иностранных концессий.
Несколько столетних камфорных и зонтичных деревьев ажурной листвой обрамляли дворик и фасад дома, как кружевная оборка на платье. На втором этаже был просторный балкон, где весной и летом можно было устроить чудесное романтичное кафе. По словам Хуана, он собирался нанять испанских танцовщиц, которые исполняли бы здесь пламенное фламенко в кpacных юбках. Перед глазами так и стояло это яркое экзотическое зрелище.
Мы недолго задержались на балконе, не входя в здание. Ремонт внутри еще не закончился, и особенно смотреть было не на что.
Свет от старинного фонаря сливался с лунным светом, придавая нашим фигурам и всему вокруг причудливые очертания. И на мгновение показалось, что это просто сон.
Конни и Хуан отвезли нас домой на такси и на прощание помахали из окна машины.



***



Держась за руки, мы с Тиан-Тианом медленно поднялись по лестнице. Вошли в квартиру, сели на софу и развернули подарки.
В моем свертке оказался браслет с драгоценными камнями, а у Тиан-Тиана – книга об искусстве Сальвадора Дали и компакт-диск Равеля. Это были его самые любимые художник и композитор.






25 Любовь или страсть?



Счастье мужчины называется: я хочу. 

Счастье женщины называется: он хочет 
[101]
Ницше


Заниматься любовью и спать с женщиной – две разные страсти. Они не только существуют отдельно, но и противоположны друг другу. Любовь воплощается не в плотском вожделении и жажде совокупления (это чисто телесное влечение может распространяться на огромное множество женщин), а в стремлении мирно спать рядом (обычно с одной-единственной).
Милан Кундера



С возвращением Тиан-Тиана вакуум в моей жизни заполнился. Каждую ночь мы засыпали, убаюканные дыханием друг друга, а рано утром, едва проснувшись и не успев поесть, целовались. И чем крепче были поцелуи, тем острее был голод. Должно быть, муки голода усиливала неутоленная любовная страсть.
Холодильник был набит фруктами, мороженым всевозможных сортов и овощами. Нам хотелось вести простую вегетарианскую жизнь, как первобытным, еще мало отличавшимся от обезьян людям в джунглях, правда, с холодильником, мороженым, мягкими перинами и сливным туалетом.
Наполовину одичавшая Пушинка упорно не хотела вести домашний образ жизни и обитала то у нас в квартире, то среди грязных помойных баков на углу. Она, как бродяжка, перебиралась с одного места на другое, мурлыкая в ногах нашей кровати и благоухая ароматным шампунем (регулярно купать и вычесывать ее взялся Тиан-Тиан) по пятницам и субботам, но как только наступал понедельник, она, будто электричка, отправляющаяся от станции точно по расписанию, срывалась с места и, задрав хвост трубой, удирала из дома. Однако в отличие от электрички она могла передвигаться совершенно свободно, гуляя, где захочется.
С наступлением ночи Пушинка собирала целые полчища котов своим страстным призывным мяуканьем. И хотя она возилась в грязи и вони и разгуливала по мусорным кучам, очевидно, все же находила в этом вольном житье неповторимую прелесть.
Иногда поздно ночью где-то внизу раздавались истошные вопли лазающих по деревьям или прыгающих в подвале котов и кошек, звуки беспощадных кошачьих драк. Местный домовый комитет предложил жителям сообща навести порядок везде, где могли прятаться бродячие коты, особенно на помойках. В результате беспризорных животных стало меньше, но Пушинка оставалась неуязвимой и по-прежнему благоденствовала. У нее было необычайно развитое, истинно звериное чутье на опасность, и ей всегда удавалось перехитрить судьбу. Конечно, боги были к ней благосклонны, но она и сама не плошала. Иногда даже умудрялась притащить домой какого-нибудь хвостатого уличного кавалера. Нам казалось, что, если бы существовала кошачья банда, она непременно была бы в ней предводительницей, что-то вроде королевы, и милостиво одаривала бы подданных самцов своей благосклонностью.
Что до меня, то я вошла в творческий штопор. За какой-нибудь десяток страниц до конца романа мозг полностью отказал: воображение, остроумие и живость языка бесследно испарились, как по мановению волшебной палочки. Из-под пера выходили лишь нелепые и мертвые фразы. Я писала. Рвала написанное. Швыряла ручку в мусорную корзину. Даже начала заикаться. Разговаривая по телефону или беседуя с Тиан-Тианом, старалась ограничиваться простыми предложениями и просьбами-приказами: «Нечего меня утешать!» или «Так мне и надо!»
Тиан-Тиан укрылся в соседней комнате и был поглощен работой над иллюстрациями для моего забуксовавшего романа. Большую часть времени дверь к нему была закрыта. Если меня вдруг охватывало неясное подозрение или беспокойство, я, словно ненароком, неожиданно, входила к нему. Однако мне ни разу не удалось снова почувствовать тот странный и опасный запах или застать его за необычным занятием.
После его возвращения из Центра реабилитации я дотошно обшарила каждый уголок комнаты, потратив целое утро на поиск припрятанной марихуаны или другого зелья. Уверившись в том, что нигде не осталось ничего из прошлого, я превратила наш дом в рай в четырех стенах. И Тиан-Тиан расположился здесь с ворохом своих рисунков, как Леонардо да Винчи, занятый поисками истины во вселенском хаосе. Подобно Адаму, он из своего ребра создавал творение истинной любви.
– Ничего у меня не получается, – пожаловалась я. – Наверное, и не выйдет. Ни энтузиазма, ни вдохновения. Думаю, я самая заурядная женщина – даже зауряднее многих, – которая, как безумная, возомнила, что сможет прославиться, написав книгу.
При виде целой горы прекрасных иллюстраций на его письменном столе горечь от моего творческого бессилия только усугубилась. Меня действительно удручало сознание, что я не оправдываю его взлелеянных любовью надежд и собственных мечтаний.
– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая головы. – Тебе просто нужно немного отдохнуть и вволю пожаловаться и покапризничать, как избалованному ребенку.
– Ты думаешь? – я взглянула на него с удивлением. Это звучало необычно. И интересно.
– Немного похныкать и добиться большего внимания от своего любовника, – продолжил рассуждать он. – Это отличный способ выпустить психологический пар.
– Похоже на рацеи доктора У. Но я, правда, рада, что ты так думаешь.
– Как считаешь, твой издатель согласится использовать эти иллюстрации? – спросил Тиан-Тиан, опуская карандаш.
Я подошла к письменному столу и просмотрела рисунки. Там было много набросков, но встречались и законченные работы. Палитра – нежная и насыщенная, линии – чистые, но резковатые. У всех изображенных людей вытянуты шеи, как на картинах Модильяни, и только глаза по-азиатски узкие и мягкие, меланхоличные и одновременно смешливые и наивные.
Его художественное восприятие как нельзя лучше соответствовало моему стилю.
– Мне нравится. Даже если мне не удастся завершить роман, они – самостоятельное произведение искусства, их можно выставлять. Публика их оценит, – я наклонилась и поцеловала его в губы. – Обещай, что не бросишь живопись. Уверена, ты станешь большим художником.
– Я об этом как-то не думал, – спокойно произнес Тиан-Тиан. – И мне не обязательно становиться знаменитым художником.
Это было правдой. Он никогда не был тщеславным и никогда не будет.
Есть старая поговорка: «В глазах трехлетнего ребенка видна судьба восьмидесятилетнего старика». Она означает, что на протяжении всей жизни, с малолетства до глубокой старости, природа человека, его сущность остаются неизменными. Поэтому многие люди заранее знают, как сложится их дальнейшая жизнь.
– Дело совсем не в славе, – возразила я. – Речь идет о том, что надо за что-то зацепиться в этой жизни, чтобы она обрела смысл, чтобы стать счастливым.
И мысленно добавила то, что не решалась произнести вслух: «И чтобы навсегда отвлечь тебя от наркотиков и избавить от апатии». Стремление стать настоящим художником дало бы ему опору. Я где-то писала, что «жизнь подобна хронической болезни, а интересное занятие – эффективному лекарству».
– Решение всех проблем в том, чтобы никогда не впадать в самообман, – ответил он просто, окинув меня проницательным взглядом.
Словно хотел сказать, что я манипулирую вековой мудростью, чтобы запутать нас обоих, загнать его в ловушку. В его глазах редко появлялось такое выражение. Но со времени его возвращения из Центра реабилитации я подметила в Тиан-Тиане некоторые едва заметные перемены.
– Ну ладно, ты прав, – вздохнула я и вышла, бросив на ходу: – Поэтому я тебя и люблю.
– Коко! – крикнул он вслед, тряпкой вытирая гуашь с рук. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Каждое утро, когда я открываю глаза и вижу тебя рядом, я абсолютно, стопроцентно счастлив.



***



Перед встречей с Марком я лихорадочно пыталась найти предлог, чтобы уйти из дома. Но в конце концов ничего придумывать не пришлось: Тиан-Тиан задержался у Мадонны: они увлеклись игрой «Империя наносит ответный удар», и он решил остаться там на всю ночь. Я повесила трубку, надела длинный, облегающий прозрачный топ и брюки, едва прикрывающие живот, слегка нанесла на щеки румяна с блестками и вышла.
Мой долговязый Марк уже заждался на углу улиц Юнфу и Фусин. В свете уличного фонаря он выглядел безупречно элегантным и свежим, как заокеанский киногерой. У этого иностранца, как всегда, при себе была пара голубых порочных глаз, тугая задница и эта чудовищная штуковина в штанах. При встрече с Марком я каждый раз изнывала от непреодолимого желания умереть за него, умереть под ним, а при прощании была твердо убеждена, что из нас двоих именно он заслуживает смерти.
Вот он соскользнул с моего тела, поднял меня и, пошатываясь, понес в ванную; вот его рука, намыленная гелем для душа, заботливо и бережно прикасаясь к моим бедрам, вымывала оттуда извергнутую в порыве страсти жидкость; вот он снова распалился, схватил меня, вонзил свой член и мы занялись любовью прямо в душе, сплетаясь скользкими от пены телами; вот он задохнулся от вожделения, припав головой к моему лону и в забытьи повторяя мое имя; вот нас обоих подхватил и увлек в бездну смерч пота, похоти и исступления. В эти самые мгновения я подумала: вот кто должен умереть.
Если закрыть глаза, то окажется, что инстинкты взаимного влечения и смерти отделены друг от друга тончайшей, едва уловимой гранью. В одном из моих рассказов «Пистолет страсти» герой, отец молодой девушки, решает умереть как раз в тот момент, когда она со сладострастием в первый и в последний раз отдается своему возлюбленному – армейскому офицеру. За тот рассказ меня одарили восхищением многочисленные поклонники из числа читателей-мужчин и в пух и прах раскритиковали в средствах массовой информации.



***



Мы с Марком поцеловались и, рука об руку миновав железные кованые ворота, ведущие в знаменитый парк, где росла ароматная пурпурная гидрангея, вошли в небольшой уютный кинозал. Я стояла в углу, поодаль от рядов кресел, пока Марк здоровался и болтал по-немецки со своими светловолосыми германскими друзьями. Среди них была женщина с короткой стрижкой, время от времени неодобрительно поглядывавшая в мою сторону. Иностранки всегда смотрят на местных любовниц своих соотечественников как на незваных чужеземок. В Китае у приезжих женщин гораздо меньше возможностей найти себе пару, чем у мужчин. Их, как правило, не интересуют местные жители мужского пола, а среди китаянок у них множество соперниц, отбивающих, с их точки зрения, у них парней.
Иногда, появляясь на людях в обществе Марка, я испытывала невыразимый стыд и страшно боялась, что меня могут принять за одну из тех дешевок, которые охотятся за состоятельными иностранцами и готовы на все, лишь бы уехать из Китая. Поэтому я часто старалась держаться в сторонке, изо всех сил пытаясь казаться серьезной и сердито хмурилась, когда он бросал на меня влюбленные взгляды. Глупо до невозможности.
Марк вернулся и предложил после просмотра выпить вместе с режиссером фильма. Народу набилось много, поэтому нам пришлось стоять. Признаюсь, я не очень поняла все эти туманные образы, бесчисленные ледники и мчащиеся вдаль поезда. Но думаю, что режиссера в первую очередь интересовала интерпретация одного из самых сильных человеческих чувств – беспомощности. И она нашла прекрасные художественные средства для выражения своей мысли. Палитра красок просто завораживала зрителя, визуальный эффект усиливался за счет резкого контраста хорошо гармонирующих красного и синего цветов с черно-белыми кадрами. Даже в шанхайских бутиках вряд ли найдешь ткани такой своеобразной расцветки и с таким удивительно притягательным колоритом. Безусловно, столь оригинальный фильм способен снять только талантливый режиссер.
После просмотра я познакомилась с режиссером-постановщиком, длинноногой немкой по имени Шамир. На ней была короткая черная юбка, а на голове – мальчишеская стрижка. Зеленовато-голубые глаза излучали энергию. Марк представил меня. Она странно посмотрела на меня и сдержанно протянула руку. Я приветливо ее обняла. Она немного удивилась, но явно обрадовалась.
Марк заранее предупредил меня, что Шамир – лесбиянка, В ее взгляде, направленном на меня, в выражении глаз было что-то фривольное и кокетливое – обычно женщины не смотрят друг на друга так.
Мы сидели, потягивая коктейли, на втором этаже в баре «Парк 97» у кованой балюстрады. Здесь царил полумрак, висящие на стенах картины были окутаны клубами табачного дыма, раздавались звуки музыки. Внизу, приветствуя входящих клиентов, суетился один из владельцев бара, Тони. Взглянув наверх и заметив нас, он мимоходом приветливо махнул рукой и побежал дальше.
Шамир откашлялась, взяла мою вышитую атласную красную сумочку, повертела в руках, затем улыбнулась и сказала:
– Очень миленькая.
Я улыбнулась в ответ.
– Признаюсь, я не совсем понял твой фильм, – произнес Марк.
– Честно говоря, я тоже, – призналась я. – Но краски просто потрясающие. Эта игра света и тени, резкие цветовые контрасты и одновременно удивительная гармония красок завораживают. Такую палитру нечасто увидишь в кино, да и в магазине одежды вряд ли найдется что-либо подобное.
– Как-то ни разу не приходила в голову мысль сравнить фильм с магазином одежды, – рассмеялась Шамир.
– Знаешь, после фильма остается ощущение уже однажды виденного сна или слышанного раньше рассказа, – заметил Марк. – Примерно то же самое я чувствовал, читая книгу Коко. В любом случае, это захватывающее чувство… будто удалось собрать и склеить осколки разбитого вдребезги.
– Правда? – спросила Шамир и взволнованно прижала руку к груди. Ее голос был удивительно похож на детский. И поведение было непредсказуемым: то она была спокойна, как безмятежная гладь озера, то вдруг выходила из себя. Соглашаясь с собеседником, она цепко хватала его за запястье и выразительно и горячо произносила: «Да-да, вы совершенно правы!»
К ней нельзя было относиться равнодушно. Она сделала так много замечательного, даже совершила путешествие на Северный полюс и забиралась на большую высоту, чтобы снять фильм о гигантском леднике, который называется «Стена плача». Он получил такое название, потому что напоминает застывший во льдах водопад из слез. В Германии она возглавляла секцию кинематографии в Центре изучения Германии и Европы, одной из крупнейших творческих организаций страны. В Пекине и Шанхае прекрасно знала всех представителей кинематографическое андеграунда и режиссеров-авангардистов. Ее организация устраивала в Германии ежегодный фестиваль, куда приглашали самых разных художников из многих стран, в том числе и деятелей искусств из Китая. Ее творчество многим нравились, но лично я получила самое сильное впечатление от только что состоявшегося просмотра фильма под названием «Полет странствий».
Шамир заинтересовала моя работа. Я объяснила, что во всех моих произведениях описаны реальные события, происходившие в Шанхае – этом цветнике постколониализма.
– Один из рассказов перевели на немецкий. Если вам любопытно, я могу дать экземпляр, – предложила я.
Это отчасти было правдой. Рассказ перевел студент, который изучал немецкий язык и германскую филологию в университете Фудань и которому я нравилась. Он был в числе первых на курсе и еще до окончания университета уехал в Берлин.
Шамир дружелюбно улыбнулась мне. В этот момент ее лицо напомнило мне цветок, распускающийся под ласковым дуновением весеннего ветра. Она дала мне свою визитную карточку и сказала:
– Смотри, не потеряй! Еще увидимся!
– Что, дорогуша, влюбилась в Коко? – сострил Марк.
– А если и так? – отшутилась Шамир. – Она очень необычная девушка. Не только смышленая, но еще и хорошенькая. Отчаянная баобеи… Бьюсь об заклад, она способна сказать и сделать, что угодно!
Ее слова задели меня за живое и подействовали как удар электрического тока. Для меня всегда было непостижимым, почему все без исключения женщины так проницательны, так хорошо, с первого взгляда, способны проникнуть в самые потаенные уголки другой женской души.
Слова Шамир невольно сблизили нас. Стоя в тени деревьев у входа в бар «Парк 97», мы обнялись и поцеловались на прощание. Ее влажные, зазывно открытые губы манили, и когда мы соприкоснулись кончиками языка в длительном и томном поцелуе, я внезапно испытала невыразимое порочное наслаждение. Сама не пойму, почему с этой малознакомой женщиной я отбросила обычную сдержанности перешла грань, отделявшую болтовню от близости и дружеский прощальный поцелуй от страстного.
Неожиданно уличный фонарь мигнул и погас. Тело налилось свинцовой тяжестью, сознание уплывало. Она прикоснулась к моей груди и сквозь бюстгальтер нежно тронула тугой, как бутон, сосок – а другой рукой ласково провела вдоль бедра.
Фонарь снова зажегся, и я очнулась от опьяняющего сна, стряхнув с себя наваждение, искушающее неизведанным соблазном. Все это время Марк стоял рядом и не без любопытства молча наблюдал за нами.
– Ты – прелесть. Жаль, что я завтра уезжаю в Германию, – тихо сказала Шамир. Затем она обняла Марка. – До свидания.
Сидя в «БМВ», я все еще не пришла в себя.
– Совершенно не понимаю… что же это было, – пролепетала я, нервно поправляя волосы.
– Ну, во-первых, ты была под впечатлением от ее фильма, – успокоил Марк, поднес мою руку к губам и поцеловал. – А вообще-то поцелуй двух чувственных женщин – захватывающее зрелище. И вполне объяснимое: ведь вдохновение в своей основе всегда чувственно.
В его словах не было и намека на мужской шовинизм, скорее, наоборот, в них звучало понимание.
Невольно тронутая его словами, сомлевшая и до крайности возбужденная, я словно парила в облаках до самого приезда в его огромную, вкрадчиво-порочную квартиру. Ее необъятность сводила с ума. Я включила стерео, поставила пластинку с сучжоуской балладой в исполнении Сюй Лисянь [102], сбросила с себя одежду и прошла в спальню.
Марк вспомнил, что у него в холодильнике есть мое любимое желе из голубики, и жестом попросил меня подождать. Он сходил на кухню, оттуда донесся звон посуды, и появился на пороге спальни обнаженный с тарелкой фруктового желе и серебряной ложечкой в руках.
– Попробуй кусочек, детка, – сказал он, поднося ложку к моим губам.
Желе было восхитительно вкусным, мы по очереди с наслаждением глотали его с одной ложки, а потом рассмеялись. Он опрокинул меня на кровать и, как пещерный человек, зарылся лицом в мои бедра, изводя сладкими, томительными поцелуями.
– У тебя потрясающая пипка. Не встречал ничего лучше ни в Берлине, ни в Шанхае.
Безвольно раскинувшись на кровати и невидящим взором уставившись в потолок, я целиком растворилась в этом сладостном оцепенении, забыв обо всем. Для женщины «потрясающая пипка» звучит даже более трогательно и лестно, чем «роман года».
Он глотал желе, а потом заедал его моей плотью, как пирующий каннибал. Когда его член напружинился и вошел внутрь, я утратила остатки самообладания и зашлась в судороге оргазма.
– Хочешь от меня ребенка? – пробормотал он исступленно, как в бреду, неудержимо продвигаясь все глубже и глубже.
В это мгновение я испытала блаженное сексуальное наслаждение, горы и моря погрузились в пучину восторга, и мне показалось, что я занимаюсь любовью со всеми мужчинами мира.






26 Тревожное лето



Мы ждем, хоть какого-то знамения, но тщетно.
Сюзанна Вега [103]


Счастье, счастье. Что такое юность?
«Суэде» [104]



Восьмого мая американские самолеты разбомбили китайское посольство в Югославии. Три бомбы протаранили пятиэтажное здание до самого основания, убив репортеров «Референс-Ньюз» и «Гуанмин Дейли» и ранив еще двадцать человек. В тот день в половине шестого вечера студенты из всех шанхайских университетов собрались возле американского посольства на улице Урумчи с плакатами и транспарантами, крича: «Долой насилие сверхдержав! Мы – за мир и суверенитет!» Из толпы в здание, словно крылатые ракеты, полетели яйца и бутылки с минералкой. Народ все прибывал, и манифестация продолжалась до утра. Мадонна привела туда своих знакомых из Европы, а потом показала нам фотографии с места событий. Самое большое впечатление на меня произвел снимок с изображением юноши и девушки из Шанхайской академии драматического искусства. Каждый из них держал плакат, на одном было написано «суверенитет», а на другом – «мир». Эти молодые люди оделись в стиле пятидесятых или шестидесятых годов, у девушки были густые темные брови и огромные выразительные глаза. По словам Мадонны, эти двое целый час стояли совершенно неподвижно, как каменные изваяния.
Один из друзей Мадонны по фамилии Джонсон даже дал ребятам пачку американских долларов, чтобы те их сожгли.
– Будем надеяться, что войны не будет, – встревоженно сказал Тиан-Тиан. Его мать Конни приняла испанское гражданство, мой Марк был родом из Германии, а оба эти государства входили в НАТО, не говоря уже о той стране, откуда прибыли жизнелюбивые и общительные янки – приятели Мадонны.
А девятого мая произошло резкое падение котировок на Шэньчженьском и Шанхайском фондовых рынках. Кафе быстрого обслуживания «Кентукки фрайд чикен», расположенное на площади Уцзяо в восточной части Шанхая, вынуждено было закрыться. Буквально за одну ночь незримая армия хакеров атаковала сотни веб-сайтов государственных учреждений США. Были выведены из строя компьютерные сети министерства энергетики и министерства внутренних дел. На веб-странице министерства энергетики красовалось фото с изображением жертв бомбардировки и государственный флаг Китая. Сайт НАТО был блокирован.
Десятого мая я неожиданно увидела Марка на экране телевизора: он выступал в специальном вечернем выпуске новостей «Ай-Би-Эс», английского канала шанхайского телевидения. От лица своей фирмы он принес всем китайцам искренние соболезнования в связи с бомбардировкой и глубочайшие извинения семьям погибших и раненых. Кроме него, по телевидению выступали представители других крупнейших западных компаний, работающих в Шанхае, в том числе такие, как «Моторола», «Фольксваген» и «Ай-Би-Эм».
После выпуска новостей, пока Тиан-Тиан принимал ванну, я позвонила Марку. Он сказал, что любит и целует меня, и пожелал спокойной ночи.



***



Мои попытки писать по-прежнему были не более чем эфемерны. Творческое бессилие было подобно деловому разговору в шумном кафе, где невозможно сосредоточиться. Вы по инерции еще продолжаете что-то говорить, но мысли уже далеко, а сознание невольно переключается на происходящее вокруг и на окружающих. Нет, конечно, литературная работа не идет ни в какое сравнение с деловым совещанием в кафе. Что между ними общего? Если когда-нибудь сочинительство, которое составляет смысл моей жизни, превратится для меня в профессию, я, скорее всего, брошу писать.
Мне звонили и Дэн, и Крестный отец. Вот-вот должно было выйти второе издание «Вскрика бабочки», и рекламная кампания была на подходе. Было запланировано несколько рекламных мероприятий – предстояло вести семинары, встречаться с читателями, подписывать книги в университете Фудань, Восточно-китайском политехническом университете и в Шанхайском политехническом университете. Кроме того, планировалось рекламировать мою книгу в журналах и газетах. Дэн дала мне список редакторов, возглавлявших популярные журналы. По ее словам, они все обращались к ней в надеже, что я напишу для них что-нибудь небольшое, но стильное. Деньги хорошие, да и для поддержания имиджа лишний раз засветиться в солидных изданиях тоже не помешает.
Ден уже развернула бурную деятельность в качестве моего, пока неофициального, агента. Но до сих пор она не затрагивала финансовую сторону своей работы, а я ей еще ничего не платила. Я представления не имела, чего ради она так надрывается. Могла лишь предположить, что она была по натуре добрым человеком и считала мою работу перспективной. Любой романист – все равно что ценные бумаги, курс которых повышается или падает – смотря по обстоятельствам.
И хотя я была в простое, Тиан-Тиан продолжал прилежно рисовать иллюстрации к моему еще не состоявшемуся роману. Если так пойдет и дальше, то мне придется его догонять. Или ему ждать, пока я снова возьмусь за перо.
Паучок продал мне недорогой компьютер на базе Пентиум II и бесплатно установил модем и кучу компьютерных игр. Когда было нечем заняться, мы с Тиан-Тианом (который уже успел пристраститься к игре «Империя наносит ответный удар») проводили время за компьютерными играми, сочиняли стихи и отправляли друзьям, в том числе Шамир и Марку, письма по электронной почте.



***



– Давайте-ка устроим междусобойчик. Я так соскучилась по моему милому Тиан-Тиану, – вполне серьезно предложила Мадонна как-то во время телефонного разговора. – Дни тянутся тоскливой чередой, / горячее сердце изнывает от счастья, / полные жалости глаза любовника считают каждую новую морщинку, отраженную бездушным зеркалом / проснувшись, я уже не могу мчаться к морю на скорости 180 км в час / я еще жива, но по сути уже мертва.
Закончив декламировать, она рассмеялась, весьма довольная собой.
– Я сочинила это сегодня утром, сразу, как только проснулась. Недурно, а? Настоящие поэты не подвизаются на литературном поприще, а безумствуют в постели.
– Это точно. Испытала на себе. За последнее время не смогла выжать из себя ни строчки, – согласилась я.
– Ну, тогда самое время устроить вечеринку, чтобы стряхнуть эту невезуху, немного развлечься. Что может быть лучше хорошей выпивки и музыки в компании веселых друзей?
Я обзвонила несколько человек. Все равно в августе никогда не происходит ничего интересного. Всем и каждому я, как заведенная, повторяла одно и то же:
– В честь завершения Тиан-Тианом работы над новой серией иллюстраций и в связи с моим творческим кризисом, а также ради всеобщего процветания и укрепления дружбы и здоровья приглашаем вас на вечеринку «1+1+1».



***



Как раз накануне намеченной вечеринки раздался телефонный звонок из Пекина. Звонил тот забавный бисексуал, постоянно находившийся в романтических переживаниях по поводу своих подружек и дружков, красавчик-стилист Летун. Он сказал, что прилетает в Шанхай гримировать манекенщиц для рекламного показа причесок Видаля Сассуна.
– Заезжай к нам, – весело предложила я. – От этого моя вечеринка только выиграет!



***



В половине девятого вечера у нас в квартире началась потрясающая вечеринка, которую я назвала «1+1+1».
Это мудреное название означало «1 гость + 1 роза + 1 стихотворение». Я скрупулезно продумала каждую мелочь. Как каторжная трудилась над составлением списка приглашенных: во-первых, нужно было добиться, чтобы присутствовало примерно одинаковое число мужчин и женщин; во-вторых, категорически отметались кандидатуры людей, напрочь лишенных чувства юмора – они бы за секунду свели на нет все веселье. К счастью, мои друзья были неугомонными гедонистами и неисправимыми романтиками. Ради такого случая я немного прибралась. Главное было не переборщить. Все равно на следующее утро после вечеринки в квартире все будет вверх тормашками.
Тиан-Тиан выглядел просто прелестно в традиционной китайской рубашке и блестящих брюках из тафты. В этом наряде он был похож на очаровательного древнегреческого юношу с утопающего в лунном свете острова. Дверь в квартиру была широко распахнута, и все входящие радостно обнимались с ним. А я дотошно проверяла, принесли ли они подарки, о которых мы договаривались.
Первыми появились Чжуша и Ай Дик. У Чжуши было приподнятое настроение. В элегантном красном платье с тонкими, как макаронины, бретельками она напоминала Гвинет Пэлтроу [105]. Со времени нашей последней встречи она заметно помолодела. Ремонт в ее квартире, наконец, закончился, и Ай Дик переехал к ней.
– Картины Ай Дика просто нарасхват в Художественной галерее Цинъи. А в следующем месяце он отправляется в Венецию и Лиссабон на международную выставку.
– И надолго? – спросила я у Ай Дика.
– Месяца на три, – ответил он.
От его конского хвоста не осталось и следа, и, если не принимать во внимание перстень в виде черепа, он выглядел как добропорядочный служащий. В этом была несомненная заслуга Чжуши. Раньше я была убежден, что их отношения вряд ли продлятся больше трех месяцев, но теперь мне показалось, что они созданы друг для друга.
– Мне хотелось бы взглянуть на твои картины, – сказал Тиан-Тиан.
– Лучше свои сначала покажи, – ответил Ай Дик, указывая на ряд висевших на стене картин, написанных гуашью. – Жаль, что ты не выставляешь их в какой-нибудь галерее.
– Придет время, обязательно выставим, – пообещала я, с улыбкой глядя на Тиан-Тиана.
Приехала Мадонна с каким-то молодым американцем. Судя по всему, бурный роман с полицейским по имени Ма Цзяньцзюнь стал очередной прочитанной и перевернутой страницей в нескончаемой любовной повести. Вся ее личная жизнь – это длинная череда разрывов и расставаний.
Лицо Мадонны было по-прежнему нежным, в руке – неизменная сигарета. На облегающем черном топе, на брюках глубокого синего цвета и даже на ботинках на толстой подошве, – красовались ярлыки фирмы «Гуччи». И хотя темные солнечные очки поздним вечером выглядели несколько претенциозно (а разве это не выпендреж, напялить очки от солнца посреди ночи?), они придавали ей импозантность. Она представила своего молодого светловолосого спутника – двойника Леонардо Ди Каприо – как Джонсона. Он был из той компании американцев, которых она возила к месту студенческой манифестации. Нас она кратко представила:
– Коко и Тиан-Тиан.
Выяснилось, что Джонсон пришел без стихотворения.
– Я сейчас же заставлю его сочинить что-нибудь! – сказала Мадонна. Она шаловливо улыбнулась мне и продолжила: – А знаешь, как мы с ним познакомились? На шанхайском канале «Ориентал ТВ» на передаче «Субботние свидания». Он возглавлял группу поддержки участника под номером шесть, а я руководила болельщиками участницы под номером три. Конечно, это всего лишь глупая телеигра для бездельников, но флирт на глазах у миллионов телезрителей здорово возбуждает! Эта участница, номер три, моя знакомая, хотела, чтобы я непременно руководила ее группой поддержки. Так что пришлось весь день убить на съемки, даже носа из студии не высовывать. Там я и познакомилась с Джонсоном. Он отлично говорит по-китайски. Дайте ему пару минут, и он вмиг сочинит вам трогательное, типично китайское, стихотворение в духе Ли Бо [106].
Джонсон внешне был очень похож на Ди Каприо той поры, когда актер еще не был кинозвездой мировой величины – чуть застенчивый, миловидный и не по летам сообразительный.
– Имей в виду, никому не позволено влюбляться в моего мальчика, – пошутила Мадонна. – Я страшно ревнивая.
Встреча с Чжушой и Ай Диком ничуть не смутила Мадонну и Джонсона. Мадонна мирно поприветствовала Чжушу, обняла ее и перекинулась парой приветливых слов с Ай Диком. Что ж, похоже, появление в жизни женщины молодого и привлекательного любовника делает ее более терпимой и снисходительной. (Если говорить о непоследовательности в поведении, то мужчины и женщины здесь на равных.) Для повышения самооценки нет ничего благотворнее, чем новая любовь.
Вслед за Мадонной и Ай Диком пришел Паучок в сопровождении лаовай – иностранного студента из университета Фудань. Сначала обняв Тиан-Тиана, Паучок заключил меня в объятия и расцеловал как безумный. Потом представил нам своего спутника:
– Это Иша, он из Сербии.
Услышав это, я навострила ушки. У приятеля Паучка был печальный вид, но он учтиво поцеловал мне руку и сказал, что я пользуюсь большой известностью в университете и что многие студентки, прочитавшие мои рассказы, тоже мечтают стать писательницами.
– Я тоже читал ваш «Вскрик бабочки», – сказал он.
Его слова и грустное выражение лица, пронизанное горечью за трагическую судьбу близких и своей родины, бесконечно тронули меня. Мне вдруг стало тревожно: что, если, узнав янки в одном из гостей, он рассвирепеет и полезет в драку? Ведь американцы сбросили на Югославию тысячи тонн боеприпасов, сровняв с землей множество домов и погубив беззащитных женщин и детей. На его месте я бы набила морду первому же попавшемуся мне американцу!
– Пожалуйста, располагайтесь, – сказал Тиан-Тиан, сопровождая приглашение радушным жестом. – Выпивки и закуски у нас вдоволь, только постарайтесь не сразу бить посуду и бутылки!
Паучок присвистнул:
– Нужно было взять пластмассовую посуду, ничего бы и не билось!
Затем прибыл Крестный отец в компании друзей. Каждый держал по розе. Из карманов они достали листки бумаги со старыми стихотворениями, опубликованными в университетском сборнике четырехлетней давности под названием «Поэтическая нива». Все торжественно прочли по одному стихотворению. Я представила гостей Тиан-Тиану. Мне всегда легко дается светская церемония представления. Эта способность сродни умению смешивать коктейли или бегать с одной кинопремьеры на другую.
Позже всех появился Летун в сопровождении нескольких ослепительных манекенщиц. Эти молодые и соблазнительные красотки были завсегдатаями вечеринок, коктейлей, телешоу и прочих светских тусовок; всегда на виду у мужчин, но недоступные простому смертному с улицы, роскошные и загадочные, словно золотые рыбки в аквариуме.
Волосы у Летуна переливались всеми цветами радуги, как павлиний хвост. На нем были элегантные очки в черной оправе (хотя зрение у него отменное), фирменная футболка от D amp;G, обтягивающие брюки в черно-белую клетку. Поверх брюк бедра были обернуты куском темно-красного миткаля из Таиланда наподобие юбки, только сексуальнее. Мы обнялись и поцеловались – наши губы сошлись в сочном и звучно чмокнувшем поцелуе. Тиан-Тиан наблюдал за нами издали, потягивая выпивку. Он испытывал необъяснимый страх перед бисексуалами и геями, но не шарахался от гетеросексуалов и лесбиянок.
Монотонную и неспешную, как жужжание пчелы, беседу сопровождала мелодичная электронная музыка. С бокалами в руках, гости рассматривали развешанные на стенах картины Тиан-Тиана в приглушенном вкрадчивом свете. А Летун любовался ими с преувеличенно оживленными ужимками, словно еще минута, и он зайдется в оргазме у всех на виду.
– Я уже почти влюбился в твоего дружка, – томно прошептал он мне на ухо.
Я постучала серебряной ложечкой о край бокала и официально объявила тематический вечер «1 + 1 + 1» открытым. По условиям его проведения каждому из присутствующих полагалось преподнести розу тому из гостей, кого он считает самым привлекательным (независимо от пола), и продекламировать стихотворение в честь самого умного из пришедших. А в конце, по числу врученных роз и посвященных стихов, мы выберем победителя и по красоте, и по уму. По желанию, каждый из приглашенных мог предложить себя предмету своего восхищения (независимо от пола). Правда, этот этап можно было отложить на потом. Квартирка у нас с Тиан-Тианом была достаточно просторная, но в мои планы совсем не входило устраивать здесь разнузданную оргию.
Меня оглушил шквал возмущенных криков, свиста, улюлюканья, топота и звона разбитой вдребезги посуды. Обезумевшая от ужаса Пушинка сиганула с балкона вниз. Одна из спутниц Летуна истерично завопила:
– О, господи, она же разобьется!
– Ничего подобного, – спокойно сказала я, смерив ее хладнокровным взглядом. Ну, не нравятся мне красотки, поднимающие визг по любому поводу. С моей точки зрения, это бездарное сотрясение воздуха и ничего больше! – Она просто спустится по водосточной трубе и пойдет погуляет.
– А твоя кошечка – пикантная штучка! – хихикнул Летун. Он явно получал удовольствие от всей этой бурной сцены, воплей и неразберихи. Типичный представитель нового поколения, без устали рыскающий в поисках острых ощущений.
– И как это тебе пришло в голову придумать такие идиотские правила? – поинтересовался Паучок, ехидно ухмыляясь. За каждым ухом у него торчало по белоснежной сигарете, и он был похож на молодого плотника из строительной бригады.
– А как быть, если я захочу предложить себя тебе? – проказливо полюбопытствовала Мадонна, с кокетливым прищуром глядя на меня.
– А почему бы не попробовать? – ответила я, одарив ее провокационной улыбкой.
От вина, курева и электронной музыки иногда становишься таким радостным и беззаботным!
– А что если мне придет в голову посвятить стихотворение и предложить себя твоему дружку? – задал очередной вопрос Летун с обворожительным кокетством, чувственно прикусив губу.
– У меня есть право отказать тебе, – спокойно пояснил Тиан-Тиан.
– Вот именно. Все отношения такого рода должны быть основаны только на обоюдном согласии. А вот отказываться от розы или стихов, которые вам посвящают, нельзя! – Улыбнулась я. – Здесь совершенно безопасно, почти как в раю. Так что можете расслабиться и наслаждаться жизнью! Итак, с чего начнем? Мадонна, дорогая, давай ты.
Мадонна, как всегда прятавшая глаза за темными очками, скинула ботинки и босая вышла на середину комнаты. Она взяла одну розу из вазы и торжественно произнесла:
– Я хочу преподнести эту розу моему прекрасному Тиан-Тиану, а стихотворение посвятить милой Коко. Что же касается меня, то я еще не приняла окончательного решения. Ведь я только что начала пить. Откуда мне знать, как все обернется и в чьей постели я окажусь наутро? – хихикнула она.
Она бросила розу на колени Тиан-Тиану, сидевшему на полу, потом передвинула очки на лоб, достала из сумочки листок бумаги, изящно опустилась на одно колено и, обращаясь к Тиан-Тиану с чувством и театральной проникновенностью, продекламировала:
– Увы, все это не твое, / и не касайся поцелуем / и не тревожь покой!
Она закончила, заслужив бурные аплодисменты присутствующих. А я послала ей воздушный поцелуй в знак благодарности.
Затем настала очередь Джонсона. Он подарил розу моей кузине Чжуше, с его точки зрения самой прелестной из присутствующих женщин. А стихотворение посвятил самой умной из дам, Мадонне. Оно было коротким, но выразительным:
– Душа моя / отправимся вдвоем в далекие края / туда, где среди вечных льдов нас ожидают добрые пингвины, / и вместе разопьем там счастья чашу.
Он сказал, что тоже еще не решил, с кем проведет эту ночь.
– Тебе что, приглянулась миз [107] Чжу? – спросила у него Мадонна. – У китайцев есть поговорка «Прекрасна лишь любимая». Если ты счел ее самой прекрасной, значит, ты влюбился!
Джонсон зарделся от смущения.
Чжуша и Ай Дик, невзирая на бесшабашность окружающих, безмятежно ворковали, усевшись на уголок софы с бокалами в руках. Своей манерой держаться и поведением они разительно, как лед от пламени, отличались от фонтанирующей энергией Мадонны.
– Нет проблем! Ты – свободный гражданин Америки и можешь любить кого захочешь, – надувшись пробубнила Мадонна.
При этих словах Ай Дик не удержался от смеха. Он заключил Чжушу в объятия и произнес:
– Дорогая, как чудесно, что ты всем нравишься. Ты и впрямь настоящее сокровище!
– Пожалуйста, обойдемся сегодня без ревности и колкостей! – призвала я. – Это всего лишь игра. Поэтому давайте веселиться!
– Согласен, – сказал Летун и, улучив момент, тихонько подкрался ко мне, обнял за талию и томно положил голову на плечо. Тиан-Тиан старательно не замечал его проделок, сосредоточенно сдувая пушистый пепел с кончика сигары.
Я потрепала Летуна по уху:
– Твоя очередь, проказник!
– Я дарю эту розу прекраснейшему из существ – самому себе, посвящаю стихотворение умнейшей Коко, а отдамся тому, кто мне приглянется, все равно, мужчине или женщине, – пропел Летун, с довольным видом крутясь перед зеркалом и поправляя красочный саронг у себя на бедрах.
– Пожалуй, я сегодня выгляжу просто очаровательно! – добавил он.
– Мы тоже так считаем, – в унисон вторили ему его спутницы. Они окружили Летуна, повисли на нем, обвив руками, как клубок полуженщин-полузмей, извивающихся вокруг вожделенного спелого яблока.
– Мне никто не подарил розы. Чтобы не потерять лицо, я лучше сам себе ее подарю, – с этими словами, зажав стебель розы в зубах, Летун распростер руки в стороны, словно крылья, и покачивался в такт музыке, будто собирался взмыть вверх. Вид у него был странный и трогательно-беззащитный, но развевающиеся полы саронга придавали его красоте нечто пагубно-демоническое.
– Я тоже хочу преподнести тебе розу, потому что считаю тебя самым прекрасным, – неожиданно бойко по-китайски сказал серб Иша. – А стихотворение я посвящаю моему лучшему другу Паучку, у которого самый высокий интеллектуальный коэффициент из всех моих знакомых. Что до меня, то я хочу предложить себя тому, кого назвал самым красивым.
При этих словах глаза всех присутствующих устремились на Ишу, словно на пришельца из космоса. У белокурого американца невольно вырвался нервный смешок. Иша стремительно сорвался с места и навис над Джонсоном:
– Тебе смешно, да?
– Извини, – ответил тот, не в силах погасить улыбку. – Это получилось само собой.
– Точно так же, как самолеты твоей страны сами собой летают над нашими городами и сбрасывают на нас бомбы? Точно так же, как ваши солдаты сметают все на своем пути, убивая тысячи невинных жителей? Бесстыдная ложь! Дерьмовые американцы! – кричал он в исступлении. – Как подумаю о вас, блевать хочется! Всюду лезете не в свое дело, суете нос, куда не просят! Наглая и алчная свора! Вульгарные, тупые и примитивные, самодовольные до одурения! Плюнуть бы вам всем в морду, гады ползучие!
Джонсон проворно встал с кушетки.
– Какого черта ты на меня накинулся? Какое, мать твою, я имею отношение к этим гребаным бомбардировкам? Чего ты ко мне-то привязался?
– Потому что ты хренов американец!
– Да, ладно вам, перестаньте, – примирительно сказал Паучок, пытаясь разнять их. – Вы, ребята, просто перебрали лишнего.
Сидевший в окружении волооких красоток-моделей Крестный отец даже бровью не повел и невозмутимо продолжал забавлять своих обожательниц карточными фокусами. Правда, время от времени все они бросали любопытные взгляда на двух сцепившихся между собой красных, как рак, лаовай. С точки зрения этики, они, безусловно, были на стороне серба. Но эстетические соображения склоняли их симпатии на сторону похожего на Ди Каприо американца.
– Если вам не слабо, то попробуйте силой доказать свою правоту, – хихикая, подзуживала Мадонна. Единственное, что она не выносила, – скуку и безмятежное спокойствие. Летун подошел поближе и схватил Ишу за руку. Ведь, в конце концов, свара началась из-за того, что Иша признался в своей симпатии к нему. Это растрогало Летуна.
– Почему бы вам обоим не принять холодный душ, – без тени сарказма предложил Тиан-Тиан.
Его слова не были издевкой, они шли от души, были продиктованы добротой и простотой натуры. Он искренне полагал, что омовение улучшает самочувствие, помогает решать проблемы. Для него ванная была спасительным убежищем, как материнское чрево. Искупавшись в чистой прозрачной воде можно смыть с себя всю грязь внешнего мира, избавиться от засевшего в мозгу гула рок-н-ролла, от царящего вокруг насилия и жестокости, от забот и боли.
Итак, международный инцидент был исчерпан, и вечер продолжился. Тиан-Тиан подарил розу, посвятил стихотворение и всего себя мне, а я сделала то же самое по отношению к нему.
– Ну, ни дать ни взять воркующие голубки, преданные друг другу до гроба, – саркастически усмехнулась Мадонна. – Самим-то не тошно?
Тиан-Тиан слабо улыбнулся.
– Прости, мы не хотели выставлять наши чувства напоказ всем на зависть.
Я не могла избавиться от угрызений совести. И Мадонна, и Чжуша были в курсе моей связи с Марком. Но как мне признаться в этом Тиан-Тиану? Благодаря удивительной духовной близости и гармонии между нами, Тиан-Тиану удавалось затронуть те струны моей души, которые были недоступны Марку. Эти двое мужчин были совершенно разными, и каждый будил в моем теле неповторимые, ни на что не похожие чувства. Не думаю, что я поступала слишком эгоистично и самовлюбленно, но признаюсь, мне трудно было сохранять самообладание в такой ситуации, и я постоянно подыскивала оправдания своему поведению.



***



Помню, как-то в разговоре с Чжушей я обронила:
– Никак не могу себе этого простить!
А она ответила:
– Вообще-то ты уже давно себя простила.
Верно.



***



Чжуша и Ай Дик обменялись друг с другом и розами, и стихами, и признаниями в любви. Паучок, Крестный отец и двое его друзей посвятили свои стихи мне. (Таким образом, я была признана самой умной женщиной на вечеринке. Среди прозвучавших в мою честь стихов были такие строки: «Твоя улыбка возрождает к жизни, / она как бесценный дар…», что было весьма лестно. Еще в одном стихотворении говорилось: «Ты словно закаленная броня, / а не живое существо из плоти…», что, на мой взгляд, звучало унизительно. А еще одно было таким: «Она смеется и плачет, она реальна и эфемерна», что, с моей точки зрения, вполне соответствовало действительности.) Из четырех мужчин, отдавших цветы спутницам Летуна, трое были выпускниками университета Фудань, а еще один – выпускником только наполовину. Последним, разумеется, был недоучившийся там Паучок. Бывшие студенты и красотки-манекенщицы кокетливо переглядывались и вовсю флиртовали. Хорошо, что в гостиной была не только софа, но еще кровать и мягкий ковер, где им, в крайнем случае, совсем не будет тесно.
Пока Ай Дик внимательным взглядом художника рассматривал картины Тиан-Тиана, мы с Чжушей разговорились, уплетая клубнику из одной тарелки.
– Ты недавно виделась с Марком? – поинтересовалась она, не поднимая глаз.
– Угу, – ответила я, покачивая ногами в такт джазовой мелодии, которую только что поставил Тиан-Тиан.
В комнате царил полный хаос Все присутствующие так расчувствовались и разомлели, что, казалось, вот-вот растают. Глаза округлились, утратили осмысленное выражение, стали похожи на желток, готовый в любую секунду растечься липкой лужицей. Каждый веселился в свое удовольствие.
– А почему ты спрашиваешь? – я повернулась в ее сторону.
– На работе ходят упорные слухи, что он очень скоро уедет из Китая и вернется в главный офис компании.
– Правда? – я старалась сохранять безразличный вид. Но проглоченная клубника комом застряла в горле от внезапно подступившего спазма.
– Судя по всему, его повысили, потому что он отлично справлялся здесь. Поэтому в Берлине его скоро назначат на одну из руководящих должностей.
– Что же, вполне возможно, – согласилась я, встала с кушетки и, отшвырнув журнал и красную атласную подушку, вышла на балкон.
– Постарайся не думать об этом, – вполголоса посоветовала Чжуша.
– Сколько звезд! Красотища! – воскликнула я, высоко задрав голову и глядя на небо.
В темном, бездонно-холодном небе звезды висели раскаленными осколками, разлетевшимися во все стороны после взрыва. С каждого сочилась серебристая кровь. Если бы у меня были крылья, я взмыла бы ввысь и расцеловала каждую звездочку. Ту же острую боль и последующее раскрепощение я ощущала каждый раз, когда тело Марка касалось моего. Когда-то я старательно внушала себе, что женщина способна отделить телесное влечение от сердечного. Ведь мужчины могут, так почему бы и женщине не поступать так? Но в действительности получилось, что я все больше и больше думала о Марке и о тех ужасных и одновременно волшебных моментах, которые пережила с ним.
Чжуша и Ай Дик попрощались и собрались уходить. Однако перед уходом Чжуша сочла своим долгом подойти к Джонсону и поблагодарить его за проявленное внимание и за розу. У Джонсона вид был не из веселых. Сначала они повздорили с сербом, а вот теперь уходила эта прелестная девушка.
Вечеринка постепенно выходила из-под контроля, превращаясь в бедлам. В три часа утра Летун с сербом уехали в отель «Цзиньцзян», где остановился стилист. Паучок, Крестный отец и двое его друзей по университету развлекались с манекенщицами в гостиной. Тиан-Тиан, Мадонна и я улеглись спать на огромной кровати в нашей спальне, а Джонсон прикорнул на софе.
В пять утра я внезапно проснулась от резких звуков, словно где-то рядом шла потасовка. Из-за двери доносились громкие стоны и крики, похожие на ночное уханье совы. Мадонна удрала с нашей кровати и теперь обвивалась вокруг Джонсона, словно стройная и белая змея. Занимаясь любовью, она даже не бросила сигарету, а по-прежнему держала ее в руке и время от времени затягивалась.
Я наблюдала за этой сценой каких-то несколько мгновений, думая о том, что Мадонна все-таки была настоящей чертовкой. В этот момент она переменила позу, заметила меня и жестом пригласила присоединяться.
Неожиданно пробудившийся Тиан-Тиан крепко обнял меня. В комнате было душно, висел тяжелый запах адреналина, табака, спиртного, от которого бы даже мухи передохли.
Из стереосистемы неслись нескончаемые звуки песни «Зеленый огонек». Всем было не до сна. Мы с Тиан-Тианом поцеловались и обнялись, словно в последний день нашей жизни. После того как издаваемые Мадонной и Джонсоном стоны и вздохи затихли, мы так и заснули, не разжимая объятий.
На следующее утро в квартире не осталось ни гостей, ни даже их тени. На столе ни одной записки. Все словно испарились в никуда. Повсюду на полу и на столе валялись объедки угощения, окурки, пустые облатки из-под таблеток, замызганные бумажные полотенца, чей-то вонючий носок и пара черных трусиков. Отвратительное зрелище!
И поскольку во время вечеринки мое мрачное настроение совершенно улетучилось, возврат прежнего уныния был неизбежен. Я выбросила скопившийся мусор, прибралась в комнате и приготовилась начать жизнь сначала.
Внезапно я осознала – и приняла это как должное, – что снова могу писать. Слава богу, ко мне вернулась эта неуловимая, но всепоглощающая способность манипулировать словами!
Я целиком сосредоточилась на работе, торопясь закончить роман. Тиан-Тиан, как обычно, сидел в соседней комнате, время от времени навещал Мадонну, где играл в так полюбившиеся ему компьютерные игры или носился по городу на ее машине. В кухне опять воцарился прежний беспорядок. Мы перестали вместе придумывать всякие оригинальные рецепты и готовить пробные блюда. В нашу квартиру снова зачастил рассыльный из «Крошки из Сычуаня». Правда, это был уже другой парнишка. Дин уволился. Я думала, уж не начал ли он писать, но когда спросила об этом, официант не мог ответить ничего определенного.






27 Хаос



Меж дьяволом и бездной голубой был я.
Билли Брэгг [108]


Для пишущего человека пагубна мысль о его принадлежности к определенному полу.
И попытка быть просто чистыми и естественными мужчиной или женщиной тоже губительна.
Вирджиния Вульф [109]



Внезапно позвонили из дома. Мать сломала ногу. Из-за перебоев с электричеством в здании не работал лифт, и она поскользнулась на лестнице. Эта новость сначала ошеломила меня, но затем я быстро собралась, схватила такси и помчалась туда. Отец читал лекции в университете, по дому суетилась горничная. Кроме нее никого не было видно, и квартира казалась удручающе пустынной и тихой. Тишина была такой пронзительной, что звенело в ушах и кружилась голова.
Мать лежала на кровати, закрыв глаза. Ее бледное, как алебастр, изможденное лицо сверкало, как полированная мебель, стоявшая вокруг. Левое колено было в гипсе. Я постаралась подойти как можно тише и присела в кресло у кровати. Она открыла глаза.
– Вот и ты, – сказала она просто.
– Тебе больно? – спросила я.
Она протянула руку и погладила меня по пальцам. Яркий маникюр на ногтях облез, отчего руки казались непривычно чужими.
Она вздохнула и поинтересовалась:
– Как продвигается твой роман?
– Да так себе… Пишу каждый день понемногу, но не уверена, что кому-то будет интересно его читать.
– Поскольку ты твердо решила стать писательницей, не стоит думать о таких вещах.
Впервые за все время она заговорила о моей работе. Я молча смотрела на нее. Мне страшно хотелось наклониться и крепко обнять ее, сказать, как сильно я ее люблю, как мне нужна ее поддержка, чтобы не пасть духом.
– Может, съешь чего-нибудь? – предложила я, не отважившись на объятие.
Она отрицательно покачала головой.
– А у твоего друга все в порядке? Она ничего не знала о том, что Тиан-Тиан лечился в центре для наркоманов.
– Он нарисовал множество иллюстраций, просто превосходных. Возможно, я вставлю их в свою книгу.
– Ты не переберешься сюда ненадолго? Всего на недельку?
Я улыбнулась в ответ.
– Конечно, ведь моя кровать еще на месте?
Горничная помогла привести мою старую комнату в рядок. С тех пор, как Чжуша переехала в отремонтированную квартиру, там больше никто не жил. На книжной полке скопился толстый слой пыли, а на самом верху по-прежнему восседал мохнатый игрушечный орангутанг. Когда в окно заглянуло заходящее солнце, комнату пронизали лучи мягкого и теплого света.



***



Я ненадолго прилегла на кровать, и мне приснился сон. Будто я еду куда-то по улице на старом, еще школьном, велосипеде, а мне навстречу попадаются знакомые лица. Неожиданно рядом со мной останавливается черный пикап и оттуда выскакивают несколько мужчин в масках. Главарь банды машет им рукой, не выпуская розового мобильника, жестом показывая, чтобы они затащили и меня, и велосипед в машину. Мне светят фонариками прямо в глаза и выпытывают секретные сведения о местонахождении какого-то важного лица.
– Где генерал, говори! – Они пристально смотрят мне в лицо и снова выкрикивают: – Давай, колись! Где генерал?
– Я не знаю!
– Не лги! Посмотри хорошенько на кольцо у тебя на пальце. Как может женщина не знать, где скрывается ее муж? – Я в полной растерянности смотрю на левую руку. И действительно, у меня на безымянном пальце сверкает красивое кольцо с огромным бриллиантом.
– Но я и правда ничего не знаю, хоть убейте! – в отчаянии кричу я.



***



Когда я проснулась, отец был уже дома. У меня в комнате по-прежнему было тихо, но я поняла, что он вернулся и что время близилось к ужину по едва уловимому тонкому аромату сигары, проникавшему в спальню с балкона.
Я встала, вышла на балкон и поздоровалась с отцом. Он уже переоделся в домашний костюм. Было видно его небольшое брюшко и уже поредевшие седые волосы, взъерошенные ветром. Он молча смотрел на меня, а потом спросил:
– Выспалась?
Я утвердительно кивнула, улыбнулась:
– Я отдохнула, поднабралась сил, так что хоть сейчас в горы, охотиться на тигра.
– Ну и отлично. Пора ужинать. – Он положил мне руку на плечо, и мы вошли в гостиную.
Маму уже усадили за стол в удобное кресло с бархатной подушкой. От сервированных блюд шел аппетитный запах, в носу защекотало от пряных ароматов.
Вечером мы с отцом сыграли в шахматы. Мать лежала на кровати и наблюдала за нами. Мы рассеянно болтали о разных вещах, пока разговор не зашел об одном из самых значительных событий в жизни любого человека – о браке. Не желая общаться на эту щекотливую тему, я быстренько сложила шахматные фигуры в коробку, искупалась и легла спать.
Лежа в постели, я позвонила Тиан-Тиану и во всех подробностях описала ему свой сон, спросив, что все это значит. Он ответил, что в глубине души я неосознанно предчувствую успех своего романа, но что поддаюсь обычному, свойственному человеческой природе, страху.
– Неужели? – скептически заметила я.
– Об этом лучше поговорить с Дэвидом У, – посоветовал Тиан-Тиан.
Неделя пролетела очень быстро. Большую часть времени я проводила с матерью, смотря с ней телевизор, играя в карты и с удовольствием уплетая домашнюю вкуснятину, по которой стосковалась: суп из зеленой фасоли и корней лотоса, пудинг с ямсом и кунжутом, оладья из протертой репы. Вечером накануне отъезда ко мне зашел отец, чтобы поговорить по душам.
– Помнишь, как в детстве ты часто убегала и бродила по городу одна? И, в конце концов, заблудилась. По большому счету, ты всегда была девушкой, которая сбивается с пути, – сказал он.
Я курила, сидя в кресле-качалке.
– Верно. И у меня мало что изменилось.
– Другими словами, ты ведешь себя слишком рискованно и постоянно надеешься на чудо. Конечно, это не смертельные ошибки… Но в жизни все порой не так просто, как кажется. Для матери и для меня ты всегда останешься нашей дорогой невинной девочкой…
– Но ведь… – я попыталась возразить, однако он жестом велел мне замолчать.
– Мы никогда не пытались останавливать тебя и не запрещали делать то, что тебе хотелось. Мы просто не могли поступать иначе… Но тебе следует помнить одну очень важную вещь. Что бы ты ни совершала, ты должна быть готова взять на себя ответственность за последствия собственных поступков. Вот ты всегда рассуждаешь о свободе личности по Сартру, но ведь любая свобода все равно ограничена определенными рамками или условиями.
– Согласна, – я выдохнула колечко сизого дыма. В открытое окно кабинета задувал свежий ветерок, доносивший до меня слабый аромат стоящей в вазе лилии.
– Родители всегда понимают своих детей. Никогда не следует пренебрежительно думать о старших как о старомодных людях.
– А я и не думаю, – не совсем искренне ответила я.
– Ты слишком эмоциональна. Если у тебя плохое настроение, ты все видишь в мрачном свете. Если ты рада, то тебе море по колено.
– Но, честно говоря, это мое естественное состояние.
– Одно из условий, которое необходимо соблюдать, если хочешь стать настоящим писателем, заключается в следующем: нужно отбросить тщеславие и научиться быть независимой в этой ненадежной профессии, где многое решает случай. Не обольщайся успехом, не довольствуйся в жизни только творчеством. Прежде всего ты человек и женщина и лишь затем – писательница.
– Вот именно поэтому я хожу на танцы в сандалиях и платьях на бретельках, посещаю психоаналитика, читаю хорошие книги, ем полезные для здоровья фрукты, богатые витаминами А и С, принимаю кальций в таблетках и вообще изо всех сил стараюсь вести себя как умная и совершенно исключительная женщина, – попробовала успокоить его я и добавила: – Обещаю, что скоро зайду навестить тебя и маму.



***



Конни пригласила нас с Тиан-Тианом на ужин, чтобы показать уже почти отделанный ресторан. Мы ели на балконе за столом из дерева и ротанга. Солнце уже зашло, но было еще светло. Во дворе шумели тополя, их ветки с густой листвой мерно покачивались прямо у нас над головой. По широкой мраморной лестнице, ведущей на балкон, проворно сновали недавно нанятые молодые официанты в новеньких, с иголочки, черно-белых униформах, подавая заказанные блюда.
Несмотря на явную усталость, Конни, как всегда, была безупречно накрашена. В руке ода держала гаванскую сигару, кончик которой по ее поручению только что срезал один из молодых официантов. Ей хотелось посмотреть, умеет ли он управляться с дорогими сигарами.
– Я нанимаю только молодых официантов, которые раньше еще нигде не работали и не успели набраться всяких дурных привычек, – пояснила она нам. – Таких можно всему научить с нуля.
Хуан был в отъезде. Он отправился в Испанию за целой бригадой испанских поваров. Они с Конни планировали открыть ресторан в начале сентября.
По ее просьбе я захватила с собой часть рукописи и несколько иллюстраций. Попыхивая сигарой, она с интересом рассматривала рисунки Тиан-Тиана и не скрывала своего восхищения.
– Надо же, какие дивные краски и какой тонкий рисунок. У Тиан-Тиана художественный талант с самого детства. Сынок, мама очень довольна твоими работами!
Тиан-Тиан промолчал, поглощенный едой. Ему как раз подали треску, запеченную в пергаментной бумаге. Бумага была слегка надрезана, и от блюда поднимался восхитительный манящий аромат пряного соуса и искусно приготовленной божественно вкусной белой рыбы.
– Спасибо, – не переставая жевать, внезапно вымолвил Тиан-Тиан. Теперь между матерью и сыном уже не было открытой, враждебности, лишь тягостное чувство усталости и разочарования.
– А знаешь, на втором этаже осталось две неотделанные стены, – вдруг сказала Конни. – Тиан-Тиан, ты не мог бы их расписать?
Я выразительно посмотрела на Тиан-Тиана.
– У тебя бы отлично получилось, – сказала я ему.



***



После ужина Конни провела нас по анфиладе комнат и фойе. Мастера уже завершали монтаж симпатичных светильников, были привезены и расставлены столы и стулья красного дерева изысканной ручной работы. В двух просторных комнатах были сложены камины из красного кирпича, а над ними на деревянных полках красовались бутылки с вином и виски. Стена напротив каждого камина была девственно чиста.
– Как думаешь, в каком стиле ее лучше расписать? – спросила Конни.
– Может, в манере Матисса? Нет, пожалуй, больше подойдет Модильяни, – ответила я.
Тиан-Тиан кивнул в знак согласия. – В его картинах чувствуется великолепие и сдержанность, отчего возникает желание приблизиться к изображению, но оно недостижимо и ускользает. Наверное, это райское блаженство – лениво потягивать вино и курить сигару, уютно устроившись в кресле у камина напротив картины в стиле Модильяни.
– Так ты берешься за это? – спросила Конни и посмотрела на сына с ликующей улыбкой.
– Я столько времени жил за твой счет, что мне пора бы вернуть хоть часть долга, – ответил Тиан-Тиан.
Мы пробыли в ресторане у Конни далеко за полночь, наслаждаясь латиноамериканской музыкой и вином.



***



Тиан-Тиан взялся расписывать стены в материнском ресторане. Теперь он надевал комбинезон, брал кисти и краски и отправлялся туда. И поскольку ресторан находился далеко от дома, он частенько оставался там ночевать в небольшой уютной комнатке, которую Конни заботливо приготовила для него.
А я между тем с головой ушла в работу, писала и тут же рвала написанное в клочья. Никак не удавалось найти достойный конец для романа. Уже поздно ночью перед тем, как лечь спать, я обычно проверяла электронную почту, просматривала сообщения от многочисленных друзей и знакомых. Оказалось, что у Летуна бурный роман с сербом Ишей. Недавно они вместе были в Гонконге на фестивале гомосексуального – тунчжи – кино. Летун прислал мне несколько фотографий по Интернету: он на пляже в окружении привлекательных молодых людей. Они изображали секс-коктейль, попросту говоря, устроили кучу малу, навалившись друг на друга в полуголом виде. У многих были проколоты уши, соски, пупки и даже кончики языка и повсюду натыканы серебряные колечки для пирсинга. Летун подписал эту фотографию «Наш прекрасный и безумный мир».
Пришло письмо от Шамир на английском языке. Она писала, что я осталась в ее сердце, как по-восточному страстная акварель, которая будит в ее душе самые потаенные чувства; как роза в ночном саду, лепестки которой опадают, едва распустится бутон. Писала, что не в силах забыть манящую свежесть моих губ, подобных порыву ветра, бурному течению или лепестку цветка.
Это было одно из самых откровенных и страстных любовных писем, которые я когда-либо получала. И то, что его автор – женщина, повергало меня в смущение.
Паучок интересовался, не передумала ли я обзаводиться собственной страничкой в Интернете. Если нет, то он к моим услугам в любое время, потому что в бизнесе сейчас застой и ему совершенно нечем заняться. Одно послание было от Мадонны. Она жаловалась, что электронная почта – это еще неудобнее, чем телефон, и поэтому она пишет мне в первый и последний раз. Сообщала, что вечеринка была преотвратной и восхитительной одновременно и что на следующий день она так и не смогла найти свой мобильник. Уж не у меня ли она его случаем позабыла?
На все поступившие сообщения я отвечала настолько вежливо и искренне, насколько позволяло сиюминутное настроение. Мои друзья и я, в основном дети из обеспеченных семей, привыкли приправлять речь вульгарными словечками и непристойностями. Нас всех неодолимо манит опасность и соблазн. Мы все похожи на рой трепещущих на ветру, уязвимых мошек, которые порхают на крыльях вдохновения и не имеют представления о суровой реальности. Мы, как прожорливые и сексуально озабоченные личинки насекомых, питаемся сочной мякотью городской жизни. Столь свойственная этому городу романтическая и поэтическая атмосфера – во многом плод наших неутомимых усилий. Одни пренебрежительно называют нас линглеи, другие откровенно презирают. Кое-кто во что бы то ни стало хочет попасть в наш круг, старательно подражает нам во всем: в манере одеваться, в прическах, в речи, в любви. Остальные поносят нас на чем свет стоит и требуют, чтобы мы убирались подобру-поздорову вместе с нашим образом жизни.
Я выключила компьютер, экран на мгновение мелькнул и погас. На стерео прозвучала песня «Зеленый огонек» в исполнении «Соник Ют» [110]. Последняя строчка все еще звенела у меня в ушах: «Ее свет – это ночь, а-а-а». Я залезла в ванну и легла в теплую воду. На мгновение задремала, убаюканная бульканьем воды и ласковым прикосновением мыльной пены. Мне снился сон, и во сне я сочиняла стихотворение о ночи. Мне запомнились лишь эти строки: «Прежде чем день растворится в ночи, вы не узнаете, что значит тьма, / вам будут неведомы тайны, сокрытые в складках постели, / и вам не познать томленья жадно раскрытых губ /а-а-а…»



***



Безветренным удушливым вечером, когда от низкого атмосферного давления сжимало виски, безо всякого предупреждения к моему дому подъехал Марк и позвонил из машины.
– Прости, если помешал, но мне срочно нужно увидеться с тобой!
Из-за помех его голос звучал нечетко и глухо. Едва он закончил фразу, связь прервалась. Наверное, в его мобильнике сел аккумулятор. Я представила, как он в ярости швыряет телефон на сиденье машины и чертыхается. Отложила ручку и сбежала вниз, впервые не накрасившись перед встречей с ним.
Он был свеж и подтянут, как обычно. Я взглянула сначала на него, затем на себя – босые, обутые в сандалии ноги и нелепо задравшаяся скомканная ночная рубашка. При всем желании невозможно было удержаться от смеха!
Он тоже рассмеялся, но быстро посерьезнел:
– Коко, у меня плохие новости: я уезжаю в Германию.
Я бессознательно поднесла руки к внезапно окаменевшему лицу.
– Что?
Безмолвно смотрела на него, и он не сводил с меня глаз.
– Значит, это не просто слухи, – прошептала я. – Кузина говорила, что тебя собираются перевести в главный офис.
Он обнял меня.
– Я хочу остаться с тобой.
– Это невозможно! – надрывалось криком мое сердцe, но я молчала.
Онемев, стиснув зубы и плотно сжав губы – только так я могла выдержать поток бурных излияний, который Марк обрушил на меня. Ничего нельзя было изменить. Даже если бы я набросилась на него с кулаками и как безумная колотила бы в грудь, даже если бы я выкрала у него все деньги до последнего гроша, кредитки и паспорт в придачу, мне не удалось бы противостоять неизбежности: мой любовник из Германии, человек, который подарил мне больше чувственного наслаждения и радости, чем все предыдущие мужчины, покидал меня навсегда. И ничего с этим не поделаешь.
Я ободряюще потрепала его по плечу:
– Хорошо. И когда же ты уезжаешь?
– Не позднее конца следующего месяца. Я хочу провести оставшееся время с тобой, каждое мгновение, каждую секунду! – Он склонился ко мне и прильнул к груди. От прикосновения его волос сквозь ткань ночной рубашки мои соски ожили и набухли, словно бутоны в последней отчаянной попытке раскрыться, опередив наступление ночи.
Мы стремительно мчались по ровному шоссе, и наш яркий цветной сон постепенно растворялся в ночном сумраке, так и не став явью. Как будто светлый серебристый лунный круг повернулся к нам обратной темной стороной, обезображенной кратерами вулканов и черными обрывами скал. Ночной Шанхай всегда живет на пике нервного напряжения и игры страстей. Мы неслись по бездушным гладким автострадам мимо неоновых огней и кружащихся в их свете облаков золотистой пыли. А из динамиков неслась песня Игги Попа [111]: «Мы все лишь странники, / спешащие куда-то, / и звезды в вышине / все ждут, когда мы вместе с тобою улетим».
Можно любить друг друга до безумия, испытывать невыносимые душевные муки, превращать вымысел в реальность и пытаться строить в нем свою жизнь или втаптывать мечты в прах. Что угодно. Но для меня непостижимо, почему Бог считает, что он вправе гасить потоком слез все звезды на нашем небосклоне в любой момент, когда ему вздумалось всплакнуть? Той ночью был миг, когда я ощутила неизбежность надвигающейся катастрофы – дорожной аварии или несчастного случая, который помог бы вскрыть этот нарыв изнурявшей нас страсти и одержимости.
Но никакой аварии не произошло. Машина домчала нас до Центрального парка Пудун. Ворота были закрыты, и мы предались любви, припарковав машину у стены в тени деревьев. От откидного сиденья пахло кожей и похотью. Мне свело ногу судорогой, но я безропотно терпела ноющую боль до тех пор, пока наш любовный сон не прорвался неудержимым водопадом и не оросил мои бедра.
На следующее утро я очнулась от забытья в квартире Марка. Все произошедшее казалось фантасмагорией. Страсть всегда оставляет в сердце кровавый след, как мягкая кисточка – каллиграфический чернильный росчерк на традиционной китайской картине. Но течение жизни не подвластно любви, и не в ее силах стереть черные утомленные круги под глазами, отраженные беспощадным зеркалом.
Ничто не проходит бесследно, и за все приходится платить. И одно одинокое человеческое существо выдвигает усики антенн, пытаясь уловить призыв другого такого же неприкаянного создания, но при первой же опасности снова наглухо захлопывает свою неприступную раковину.
Марк объявил, что отныне и до самого отъезда ему не нужно ежедневно как штык являться на работу в 9.45 при галстуке и полном параде и что он хочет, чтобы каждый прожитый день стал прощальным праздником. Он хотел, чтобы последние мгновения были самыми насыщенными в его жизни, и умолял побыть с ним подольше. Мой дружок все равно безвылазно расписывал стены в материнском ресторане, до конца романа оставалась какая-то дюжина страниц, а с Марком нам, возможно, больше никогда не доведется встретиться.
Мы больше никогда не увидимся! Сердце пронзила такая щемящая боль, что казалось, оно вот-вот разорвется от невыносимой муки.
Марк приглушил звук сучжоуской баллады и принес мне из аптечки таблетку аспирина. Он массировал мне шею умело и ловко, чему, наверное, научился в «массажных салонах». И ласково поддразнивал меня, говоря с легким шанхайским акцентом. Он прислуживал мне как восточной принцессе, повелительнице его снов – своей талантливой подруге с черными длинными до талии волосами и выразительными печальными глазами.
А я – я внезапно прозрела и поняла, что все-таки попалась в коварную любовную ловушку, расставленную этим немцем, который должен был стать для меня всего лишь партнером по сексу. Он предательски прокрался к моему сердцу с черного хода, покорив сначала плоть, а потом и душу. Сколько раз с зарождения феминистского движения ниспровергательницы традиционных устоев пытались развеять миф о безграничной магической власти плотского влечения. Но на горьком опыте я убедилась в тщетности попыток бороться с уязвимым женским естеством. Я только тешилась иллюзиями, убеждая себя, что это всего лишь безобидная игра, забавная для нас обоих: ведь жизнь – это парк развлечений с множеством аттракционов, и нас всегда влечет к следующему за новыми острыми ощущениями.
А в это время мой любимый сидел где-то там, в ресторане, погруженный в собственную реальность, полную красок и причудливых линий, где надеялся обрести спасение и для себя, и для мира – потому что в его понимании оба безнадежно сбились с верного пути.
Я осталась в квартире у Марка. Мы лежали обнаженные в кровати, слушали сучжоуские баллады, смотрели видеофильмы, играли в шахматы. Проголодавшись, варили лапшу или вонтоны. Мы почти не спали и старались не смотреть друг другу в глаза, чтобы избежать ненужной боли.
Когда кожа начинала задыхаться под слоем спермы, слюны и пота, мы брали купальные костюмы, очки для плавания, VIP-карты и отправлялись в отель «Экваториальный», чтобы побарахтаться в бассейне. Там почти всегда было безлюдно, и мы, словно две диковинные рыбки, плескались в этой влажной пустоте в лучах оранжевого света. Чем сильнее была усталость, тем пронзительнее красота наших тел, и чем больше мы изнуряли друг друга, тем счастливее становились.
Вернувшись в постель, мы с исступлением вновь предавались необузданной страсти, немилосердно растрачивая невесть откуда взявшиеся запасы неуемной сексуальной энергии, словно хотели дойти до предела. Нам вдруг открылась вся мощь этой дикой, неуправляемой, демонической силы. Если Бог сказал, что все есть прах, значит, мы обратимся в прах. Если Бог скажет, что настал день страшного суда, значит, это наш последний день на земле! Никогда не поникающий член Марка, казалось, был налит резиной. Он оставался твердым и упругим, даже когда я начинала истекать кровью под его ударами.
Меня спас звонок жены Марка. Он приподнялся и нетвердой походкой подошел к телефону. Ева хотела знать, почему он не отвечает на ее электронные письма.
И я подумала: «Господи, в этой бесконечной горячке мы так обессилели, что даже ни разу не включали компьютер».
Между супругами состоялся короткий разговор, в ходе которого они договорились, когда именно он вернется в Германию. Они беседовали по-немецки, и хотя иногда переходили на повышенные тона, все же не ссорились.
Он положил трубку телефона и забрался в постель. Но я так сильно пихнула его, что он свалился с кровати на пол.
– Я просто рехнулась. Кошмар какой-то! Рано или поздно случится что-нибудь ужасное! – в запальчивости произнесла я и быстро начала одеваться.
Он схватил меня за щиколотку и поцеловал ногу. Потом нащупал сигарету в куче брошенной на полу одежды, зажег ее и затянулся.
– Мы всегда были безумными, с самого начала, с первой встречи. Знаешь, чем ты меня околдовала? Ты можешь быть предательски неверной и безгранично преданной одновременно. Эти две противоположности каким-то чудом гармонично уживаются в тебе.
– Спасибо за столь меткое описание, – одеваясь, я будто увидела себя со стороны и не могла не впасть в уныние: чувствовала себя измочаленной куклой, над которой надругались несчетное число раз, но чье тело, едва обнажившись, вновь поддастся могущественному зову. – Я ухожу домой, – пролепетала я.
– Ты выглядишь просто ужасно, – сказал он нежно, ласково обнимая меня.
– Знаю, – ответила я. Чувствовала я себя омерзительно. Словно прошла все круги ада. Хотелось завыть от жалости и от презрения к самой себе.
Он обнял меня, золотистые волоски на его теле снова мягко защекотали мне кожу.
– Дорогая, я уверен, ты просто смертельно устала. Чем больше любовной энергии ты растрачиваешь, тем сильнее возбуждаешь меня. Я тебя обожаю.
Я не желала ничего слышать. Мне хотелось бежать куда глаза глядят, обгоняя ветер, и вернуться в прошлое. Наверное, мне уже нигде не суждено обрести покой, но я бежала домой, как крыса обратно в нору.
На улице глаза резанул яркий солнечный свет. Воспаленная кровь оглушительно пульсировала в жилах, и, очутившись среди многолюдной толпы, я не сразу пришла в себя и вспомнила, какой сегодня день и кто я такая.






28 Слезы моего возлюбленного



Все шутки, все пропавшие рисунки…
Аллен Гинзберг


И когда миновала темная ночь, 
сопротивление стало бесполезным. 
Любовь уже было не остановить.
Маргерит Дюрас



Я открыла дверь, из квартиры дохнуло пустотой и безмолвием. Со стены на потолок перебиралась долгоножка. В квартире все было, как всегда. Но Тиан-Тиана не было. Наверное, он все еще в ресторане. А может, возвращался и, увидев, что меня нет, снова ушел.
До меня дошло, что мое исчезновение, скорее всего, было роковой ошибкой. Я впервые уходила без благовидного предлога. Тиан-Тиан, вероятно, звонил, и если ему никто не ответил… У меня не было сил, чтобы даже думать об этом. Я приняла ванну, выпила две таблетки транквилизатора и легла спать.
Мне приснилась отвратительная широкая и грязная река, бурлящий желтый поток. Поблизости не видно моста, лишь утлый бамбуковый паромчик, который стережет бородатый злющий мужик. Я пересекала мутный поток на пароме, и кроме меня там был еще один человек, его лица я не видела. Посреди реки нас захлестнуло огромной волной. Я закричала от ужаса, потому что уже до нитки промокла и чуть не захлебнулась. В это мгновение сзади меня обхватила чья-то сильная рука. Это был мой незнакомый спутник (или спутница?). И неведомый (мужской или женский?) голос произнес: «Не бойся!». И кто-то по-прежнему незримый, подставил мне плечо и поддержал, чтобы я не упала.
На нас катился новый, более грозный вал. И вдруг я проснулась от назойливого телефонного звонка, вздрогнув от неожиданности.
Мне не хотелось брать трубку. Я еще была во власти страшного сновидения. Кто был тот спаситель, плывший со мной вместе? Есть старая пословица: «Чтобы увериться в надежности дружбы, достаточно десяти лет, чтобы увериться в верности и любви – не хватит и ста».
Сердце бешено колотилось. Наконец, я собралась с силами и сняла трубку. Звонила Конни. Она была встревожена и спрашивала, не знаю ли я, где Тиан-Тиан.
В груди заныло от горестного предчувствия.
– Нет, понятия не имею.
Звук моего голоса – насквозь фальшивого – был омерзителен мне самой. Если бы Конни знала, где я была и чем занималась последние несколько дней, она не удостоила бы меня ни единым словом. И если правда, что она приложила руку к гибели своего мужа в Испании, она могла бы нанять какого-нибудь головореза, чтобы тот забил меня до смерти. Ее любящее материнское сердце, отважное и способное на отчаянный поступок, неминуемо должно было подсказать ей, что ее сына, которого она обожала и за которого так тревожилась, бесстыдно предала женщина, которую он боготворил.
– Я звонила сюда несколько раз, но никто не подходил к телефону. Я уже испугалась, что с вами что-то случилось!
Конечно, она подразумевала значительно больше, чем произнесла вслух, но я притворилась, что ничего не понимаю.
– Я уезжала к родителям на несколько дней.
Она вздохнула:
– Как здоровье твоей мамы: нога заживает?
– Спасибо, что спросили. Ей уже лучше. – И вдруг я вспомнила: – Но ведь Тиан-Тиан должен был расписывать стену в ресторане?
– Ему оставалось совсем немного, но неожиданно он все бросил и ушел. Я решила, что он вернулся домой. Как думаешь, с ним все в порядке? – спросила Конни с тревогой.
– Думаю, да. Не волнуйтесь. Может, он зашел навестить кого-то из друзей. Я позвоню и разузнаю.
Первым делом я подумала о Мадонне. Позвонила ей, на том конце провода раздался ее хриплый голос. Тиан-Тиан действительно был там.
– Тиан-Тиан говорит, что хотел бы задержаться у меня еще на несколько дней. – По голосу чувствовалось, что Мадонна что-то недоговаривает. Разве он не собирается вернуться домой? Может быть, ему просто неприятно встречаться со мной. Из-за моего неожиданного и необъяснимого исчезновения он мог позвонить родителям и узнать, что меня там нет. В этом случае мое липовое алиби лопнуло.
В сильнейшем возбуждении я металась по комнате, курила одну сигарету за другой и, наконец, решила отправиться к Мадонне и непременно поговорить с Тиан-Тианом.
Сидя в такси, я безуспешно пыталась придумать какой-нибудь благовидный предлог для столь продолжительного отсутствия. Но напрасно. В голову приходили оправдания одно другого неправдоподобнее. Ну кто поверит, что я сорвалась из дома и, никого не предупредив, срочно помчалась на чью-то свадьбу в Гуанчжоу? Какой дурак примет за чистую монету рассказ о том, что меня взяли в заложницы грабители в масках, ворвавшиеся к нам в квартиру?
Нет, не стоит опускаться до лжи, лучше рассказать все начистоту. Я просто не в состоянии беззастенчиво лгать человеку, который так безумно любит меня, так умен и талантлив и одновременно чист и наивен, как ребенок. И приняв это отчаянное решение, я заранее смирилась с его последствиями. Я была готова к самому худшему – к тому, что через несколько дней останусь в полном одиночестве, а два самых близких человека навеки уйдут из моей жизни.
Я всегда уступала, шла на компромисс, лгала. Но все же воспринимала и жизнь, и любовь в романтическом свете. Думаю, из всех женщин в мире с университетским дипломом я была самой изощренной и отчаянной тварью. Вполне заслуживала того, чтобы ректор университета аннулировал мой диплом, а председатель Ассоциации романистов произнес эпитафию на моей могиле под одобрительные аплодисменты Господа Бога.
Всю дорогу к дому Мадонны я говорила сама с собой. Ладно. Наберись смелости и признайся. Нужно сказать: «Тиан-Тиан, я этого не переживу. Я люблю тебя. Если ты считаешь меня презренной дрянью, просто подойди и плюнь мне в лицо». Казалось, мы никогда не доедем. Я была в отчаянии и совершенно без сил. Из крохотного зеркала на меня смотрела незнакомка – обветренные потрескавшиеся губы и черные круги под глазами на чужом лице. Лице женщины, истерзанной неизлечимой болезнью, потому что причина недуга – мучительный душевный разлад и малодушие в любви.
Белоснежная вилла Мадонны утопала в алых цветах зелени плакучих ив. По ее распоряжению строители соорудили необычайно длинную подъездную дорогу к центральному входу, как на одном из снимков в американском журнале «Стиль». Считается очень элегантным и престижным, если, миновав ворота, вам приходится еще долго колесить по территории, прежде чем покажется фасад дома. Однако домашняя прелесть, пейзажа, уютные азалии и ивы сводили на нет претенциозность первоначального замысла.
По переговорному устройству у ворот я назвала свое имя и попросила пропустить меня.
Ворота автоматически открылись, и на меня остервенело залаяла сидевшая на цепи сторожевая собака. Я сразу же заметила Тиан-Тиана. Он лежал на траве неподалеку и курил.
Осторожно обходя собаку, я приблизилась к нему. Он приоткрыл один глаз и взглянул на меня.
– Привет! – произнес он полусонным голосом.
– Привет! – ответила я и остановилась в полной растерянности.
Мадонна в ярко-красном домашнем платье спускалась по ступенькам с веранды.
– Выпить не хочешь? – спросила она, широко и лениво улыбнувшись. Горничная подала высокий стакан яблочного сока с красным вином.
Я спросила у Тиан-Тиана, как он себя чувствовал последние два дня.
– Отлично, – заверил он.
Мадонна зевнула и, сказав, что в доме есть абсолютно все, что нужно, предложила мне остаться с ними, будет весело. На веранде один за другим показались несколько силуэтов. И только теперь я поняла, что на самом деле здесь было много народа, включая несколько лаовай, в том числе Джонсона, Номера Пять, его подружку, а также нескольких высоких и стройных девушек, похожих на манекенщиц. Клубок ядовитых змей, стерегущих свое логово.
От их поведения, от всей атмосферы этого места веяло наркотическим дурманом. Я почувствовала запах марихуаны. Подошла к Тиан-Тиану, но он лежал на траве словно в полузабытьи, погруженный в самосозерцание. Он был похож на героя греческой мифологии Титана, сына Земли, отрыв от которой грозил ему неминуемой гибелью. Иногда Тиан-Тиан казался воплощением вселенской скорби. Но в душе у него бушевала безудержная скрытая ярость.
– Ты не хочешь поговорить со мной? – прикоснулась я к его руке.
Он отодвинулся и произнес с озадачившей меня улыбкой:
– Коко, разве ты не знаешь? Боль в твоей левой ноге отдается у меня в правой.
Так по-католически трактовал любовь один из самых любимых писателей Тиан-Тиана Мигель де Унамуно [112].
Я смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Заглянула в его глаза и утонула в туманной бездне переполнявшей их горечи и печали. И откуда-то из глубины этой бездны, из самого ее центра, из-под мрачной зыбкой пелены, несокрушимо холодным и ярким светом сверкали два бриллианта. Этот свет обнажил такую мудрость и отчаяние, что я поняла: Тиан-Тиан понял все без слов. Он был единственным человеком во вселенной, всегда интуитивно находившим дорогу к моей душе. Каждый из нас был продолжением другого. Нас нанизали на один нерв, и если у меря болела левая нога, то у него начинала болеть правая. Между нами не было места лжи.
В глазах почернело, и в совершенном изнеможении я рухнула на траву рядом с Тиан-Тианом. Тело стало невесомым и чужим. В забытьи я видела тонкое, побелевшее лицо Мадонны, склонившееся надо мной, как опрокинутый парус. Меня подхватила и понесла куда-то серая рокочущая волна, и, словно из огромной раковины, донесся гулкий зов Тиан-Тиана:
– Коко, Коко!



***



Очнувшись и открыв глаза, я оказалась посреди безмолвия, как камешек, отполированный прибоем и выброшенный приливом на пустынный берег. Утопая в пышном матрасе, я узнала одну из бесчисленных спален в доме Мадонны, обставленную в коричневых тонах роскошными, но совершенно бесполезными вещами.
На лбу лежало мокрое полотенце. Я отвела взгляд, от стакана воды на туалетном столике в изголовье кровати и на софе заметила Тиан-Тиана. Он приблизился, нежно прикоснулся к моему лицу и осторожно убрал полотенце:
– Тебе уже лучше?
Я вздрогнула от его прикосновения. Дурнота еще не отступила, я была страшно измотана и удручена. Тиан-Тиан неподвижно сидел рядом с кроватью и пристально смотрел на меня.
– Я все время лгала тебе, – сказала я едва слышно. – Но я не лгала лишь в одном, – я задохнулась, и уставилась в потолок. – В том, что я люблю тебя.
Он молчал.
– Тебе Мадонна рассказала! – В висках у меня стучало. – Она поклялась, что не обмолвиться ни единым словом… Ты считаешь меня бесстыдной, да?
Я была на грани обморока, все рушилось. Необходимо попытаться все объяснить. Но чем больше я говорила, тем глупее и легковеснее звучало каждое слово. По моему лицу градом катились слезы, насквозь промочив разметавшиеся по подушке пряди волос.
– Я сама не знаю, почему. Мне лишь хотелось хоть раз в жизни ощутить тебя целиком, потому что я так люблю тебя.
– Да, милая, любовь разлучит нас навеки, – процитировал Тиан-Тиан строчку из Иена Кертиса, покончившего жизнь самоубийством в 1980 году.
Тиан-Тиан склонился надо мной и до боли сжал в объятиях.
– Я презираю тебя! – проговорил он с жаром, цедя сквозь зубы каждое слово, рассекавшее воздух, как удар хлыста. – Потому что из-за тебя я не чувствую к себе ничего, кроме презрения, – он разрыдался. – Я не могу по-настоящему любить тебя. Вся моя жизнь – постыдный фарс. Не смей меня жалеть. Я просто должен исчезнуть!
Если у тебя болит левая нога, то у меня болит правая. Если ты начнешь тонуть в бурном водовороте жизни, я тоже пойду ко дну. Если в стремление выразить свою любовь ты канешь в черную пустоту, я тоже окаменею и разучусь любить. Если ты продашь душу дьяволу, то его кинжал пронзит и мое сердце.
Мы не разжимали объятий, словно слились воедино. Мы есть, мы существуем. И кроме нас никого нет в этом мире!






29 Возвращение кошмара



Боже всемогущий, услышь наши молитвы!
Мать Тереза



Тиан-Тиан снова начал принимать наркотики, играя в орлянку с дьяволом.
Я жила в кошмаре. Снова и снова я в бессилии наблюдала, как его забирают в полицию. Смотрела, как собственной кровью, фонтаном бьющей из вены, он писал эпитафию самому себе на куске белой ткани. Слышала, как земля содрогнулась и разверзлась у нас под ногами. Видела, как на наши головы камнем рухнул свод небес, разбившись на мельчайшие осколки. Я не могла больше этого выносить.
Однажды вечером, когда, вколов очередную дозу, он отшвырнул шприц, ослабил резиновый жгут на руке и, обмякнув, лег на кафельный пол в ванной, я сняла с себя ремень, подошла к нему и крепко связала ему руки.
– Как бы ты ни поступила со мной, – пробормотал он, – я… я ни в чем не виню тебя, Коко. Я люблю тебя, ты слышишь, Коко, я люблю тебя! – Затем его голова безвольно упала набок, и он отключился.
Я рухнула на пол, закрыла лицо руками и зарыдала. Соленые капли сочились сквозь пальцы, утекая так же безвозвратно, как утекает счастье, которое приходит к человеку помимо его воли и которое нельзя удержать навсегда. Глядя на это почти бездыханное, безвольно лежащее на холодном полу в ванной тело горячо любимого человека, которого покинули остатки мужества, я могла лишь молча плакать, пока горло не перехватило от слез. Кто был виноват во всем этом? Мне хотелось найти виновного, чтобы обрушить на него ненависть и гнев.
Тиан-Тиана не трогали ни мольбы, ни угрозы, ни скандалы, ни возможное расставание. Все было тщетно. С его лица никогда не сходила печальная и невинная улыбка.
– Коко, как бы ты ни поступила со мной, я тебя не виню. Я люблю тебя, Коко. Помни об этом. Пожалуйста, всегда помни об этом!
Наконец, я не выдержала и нарушила слово, данное Тиан-Тиану. Я позвонила Конни и рассказала ей правду, признавшись, что я в ужасе, что Тиан-Тиан играет со смертью и что я могу потерять его в любую минуту.
Не успела я положить трубку телефона, как смертельно бледная Конни уже стояла на пороге нашей квартиры.
– Тиан-Тиан, – ласково обратилась она к нему, сделав жалкую попытку улыбнуться. От этого ее заплаканное лицо покрылось сетью мелких набегающих друг на друга морщинок, и она сразу постарела. – Твоя мать умоляет тебя. Она совершила множество ошибок. Я не должна была покидать тебя надолго. Я была плохой матерью, я думала только о себе… Но теперь мы снова вместе. Мы можем начать все сначала. Ты ведь дашь своей маме шанс все исправить? У меня нет сил смотреть на то, что ты делаешь с собой. Лучше умереть!
Тиан-Тиан равнодушно отвел глаза от экрана телевизора и посмотрел на бледную, измученную тревогой мать.
– Пожалуйста, не плачь, – сказал он спокойно. – Ведь все последние десять лет ты была счастлива и можешь дальше оставаться такой же счастливой. Из-за меня у тебя не будет проблем, я не помеха твоему счастью. Надеюсь, ты всегда будешь красивой, богатой и беззаботной. Ведь ты добиваешься всего, чего хочешь.
Потрясенная Конни закрыла лицо руками, не понимая смысла его слов. Ну как родной сын мог говорить такое матери? Она снова разрыдалась.
– Не стоит плакать! От этого быстро стареешь. И вообще, мне не нравится, когда кто-то плачет. Оставьте меня в покое. Мне хорошо, – Тиан-Тиан встал и выключил телевизор.
Он только что посмотрел передачу о французской супружеской паре вулканологов, которые всю жизнь ездили по миру и исследовали вулканы. Они погибли во время последней экспедиции в Японии, их погребло под неожиданным выбросом раскаленной лавы. В этой передаче за кадром звучали слова, произнесенные одним из них: «Мы влюблены в вулканы. Эти красные огненные потоки подобны крови, фонтаном бьющей из сердца земли. Где-то в глубине земных недр бурлит и кипит жизнь. И если когда-нибудь нам суждено найти могилу в этой огненной бездне, мы будем невыразимо счастливы».
Их заветное желание исполнилось. В конце программы сообщили, что они оба сгинули в кроваво-красной кипящей лаве.
Тиан-Тиан говорил сам с собой.
– Представьте себе, что ощутили те французы перед смертью. Уверен, они были счастливы, – мечтательно произнес он, как бы отвечая на собственный вопрос.
Даже сейчас, по прошествии времени, я не думаю, что между гибелью французских вулканологов и смертью Тиан-Тиана было что-то общее. Но наряду с этим чувствую, что его неудержимо влекло в небытие какой-то неведомой, неодолимой силой. Ведь если земля может в мгновение ока извергнуть смертоносную лаву и забрать любого из нас в вечность, то почему потерянные души, бессильные и беззащитные перед лицом суровой реальности, не вправе сами разрушать свою жизнь, подтачивая ее изнутри?
Это неизбежно и необъяснимо. Когда любимый покидает вас навсегда, даже выплакав все слезы мира и иссушив себя до дна, вы не сможете вернуть его. Он уйдет навеки и унесет с собой истлевшие пеплом обрывки воспоминаний, оставив лишь одинокую, неприкаянную душу.






30 Прощай, мой любимый берлинец



Протекают они сквозь вашу печаль, 
покидая вас навсегда… 
оставаясь лишь в памяти.
Дэн Фогельберг [113]



Конец того лета запомнится мне навсегда. Марк, как мог, старался растянуть те несколько дней, что оставались до его отъезда из Шанхая, но они все-таки закончились.
В последний вечер мы отправились на фуршет во вращающийся ресторан отеля «Башня Цзиньцзян». Марк выбрал именно это заведение, расположенное на огромной высоте, чтобы на прощание взглянуть на панораму города: на залитые огнями улицы, небоскрёбы, спешащую ночную толпу горожан, еще раз ощутить его загадочную, волнующую и удивительно тонкую атмосферу. В 9.35 ему предстояло сесть в самолет и улететь домой, в Берлин.
Мы оба совсем не хотели есть и очень устали.
Марк загорел и стал похож на мулата – он только что вернулся из Тибета, где переболел какой-то страшной лихорадкой и чуть не умер. Сказал, что привез мне кучу подарков, но не захватил их с собой.
– Я заеду к тебе после ужина и заберу их, – сказала я.
Мы оба знали, что после ресторана вернемся в его квартиру и займемся любовью в последний раз.
– Мы не виделись две недели, – произнес он с заботливой нежностью, и ты очень осунулась.
– Правда? – я коснулась лица. – Я действительно так сильно похудела?
Я посмотрела в окно: ресторан успел сделать полный круг, и сейчас мы снова оказались напротив отеля «Сад», мне была хорошо видна его плоская, чуть покатая крыша, похожая на НЛО.
– Тиан-Тиан опять взялся за наркотики. Он неудержим в своем стремлении уйти как можно скорее, – объяснила я тихо. Потом пристально посмотрела в голубые глаза цвета дунайской воды и добавила: – Думаешь, Бог наказывает меня за то зло, что я совершила?
– Ты не делала ровным счетом ничего плохого, – в голосе Марка не было и тени сомнения.
– Наверное, мне вообще не следовало встречать тебя. И уж, конечно, я не должна была ложиться с тобой в постель, – горько усмехнулась я. – Даже чтобы встретиться с тобой сегодня вечером, я вынуждена была солгать ему. Возможно, он догадывается, с кем я сейчас. Но я никогда не отважусь сказать ему об этом прямо. Стыдно и жестоко добивать его.
Я замолчала.
– Мы с тобой так близки, это какое-то помешательство!
– Ладно, не будем больше об этом говорить. Допивай!
Мы опустошили бокалы. Алкоголь – прекрасная штука, он согревает изнутри и разгоняет ленивую кровь по жилам. Неизменно верный друг.
Все на фуршете соответствовало моменту: свежие цветы, прелестные женщины, серебряные столовые приборы и изысканное угощение. Оркестр заиграл главную музыкальную тему из «Титаника», ту самую, что звучит перед погружением корабля в морскую пучину. А мы были на корабле, который вращался в воздухе, но не тонул, потому что он непотопляем, как жизнерадостный ночной Шанхай.



***



Машина стремительно неслась по ночным улицам вдоль рядов зонтичных деревьев, очаровательных и элегантных кафе и ресторанов, роскошных зданий, при одном взгляде на которые от восхищения захватывало дух. По пути мы целовались. Марк вел машину, как сумасшедший. Мы изнемогали от плотского желания, и наши поцелуи были похожи на танец на острие ножа.
На перекрестке улиц Уюань и Юнфу нас остановила полицейская машина.
– Вы на улице с односторонним движением. В этом направлении ехать запрещено. Ясно? – ворчливо произнес один из полицейских. Потом он почувствовал запах спиртного: – Да вы к тому же еще и выпили!
Мы с Марком притворились, что не говорим и не понимаем по-китайски. Нас ослепил свет полицейского фонарика, и тут меня внезапно окликнули:
– Коко, это ты?
Я высунула голову из окна машины, напрягла память и наконец-то вспомнила бывшего дружка Мадонны красавца полицейского по имени Ма Цзяньцзюнь. Я послала ему воздушный поцелуй и поздоровалась, по-прежнему по-английски. Краешком глаза я видела, как он и второй полицейский шепчутся о чем-то с другой стороны машины. До меня долетали обрывки фраз:
– Да брось ты. Эти двое только что приехали из-за границы. Они еще не знают наших правил. А девушка – очень хорошая знакомая моей старой подружки…
Второй полицейский ответил что-то неразборчивое. В итоге Марку пришлось заплатить сто юаней.
– Это все, что я могу для вас сделать, – прошептал мне на ухо Ма Цзяньцзюнь. – Вы и так отделались за полцены.
Когда мы снова выехали на дорогу, то внезапно расхохотались. Но потом я сказала:
– Ничего нет смешного! Давай лучше поедем к тебе.
Уже и не помню, сколько раз мы занимались любовью той ночью. Исступление было настолько всепоглощающим, что под конец не помогала даже смазка: и к наслаждению примешивалась боль. Марк был немилосерден и ненасытен, как животное; как солдат, отчаянно идущий на прорыв, забыв о смерти и усталости; как палач, истязающий приговоренную жертву. Но неутолимое влечение снова и снова бросало нас в объятия друг друга, и невозможно было определить грань между страстью и страданием.
Да, женщина действительно способна упиваться мужской жестокостью. Ее плоть часто существует отдельно от разума, в другом измерении, обладая собственной памятью. Эта чувственная память с непостижимой точностью запечатлевает каждую встречу с мужчиной. И даже по прошествии многих лет, когда страсть и все связанные с ней события безвозвратно канут в прошлое, задремавшие воспоминания тлеют где-то в глубине души, как угольки. Когда вы предаетесь мечтам или размышлениям, гуляете по улицам, читаете, разговариваете с незнакомцем или занимаетесь любовью уже совсем с другим мужчиной, в любое из этих мгновений уголек может вспыхнуть полузабытым пламенем и напомнить о былом. Так и я храню в себе чувства, которые испытывала с каждым из мужчин, встретившимся на моем жизненном пути.
Когда мы с Марком прощались, я сказала ему об этом. Он крепко обнял меня и прильнул так близко, что его влажные ресницы коснулись моей щеки. Мне не хотелось смотреть, как плачет мужчина, которого я больше никогда не увижу.
Я с трудом подняла необъятную сумку, доверху набитую подарками: пластинками, одеждой, книгами и всякими безделушками. Сумку, полную бесполезных пустяков – все, что мне оставалось от любви, сводившей меня с ума.
Я махнула ему рукой на прощание. Когда дверца такси захлопнулась, Марк еще раз бросился к машине.
– Ты правда не хочешь проводить меня в аэропорт?
– Нет, – я отрицательно и непреклонно покачала головой.
Он нервно взъерошил волосы.
– Что же я буду делать целых три часа? Боюсь, я не выдержку и снова приеду, чтобы еще раз увидеть тебя!
– Нет, не приедешь, – улыбнулась я с видимым спокойствием, хотя меня трясло, как в лихорадке. – Из аэропорта ты позвонишь Еве или еще кому-нибудь. Будешь думать о близких. А потом, всего через каких-то десять с небольшим часов ты с ними увидишься. Они наверняка будут встречать тебя в аэропорту.
В крайнем возбуждении Марк все теребил волосы. Потом склонился к окну машины, чтобы поцеловать меня.
– Ладно, ладно, бессердечная ты женщина!
– Забудь меня… – произнесла я едва слышно, закрыла окно и велела таксисту трогаться с места. Чем быстрее минуют такие тягостные моменты, тем лучше. Их нельзя затягивать, ибо они причиняют острую боль. Особенно если впереди нет общего будущего. У него жена и ребенок, он уедет в далекий и недостижимый для меня Берлин. Мне этот город кажется таким же нереальным, как кадр из фильма или сцена из романа. Современный индустриальный и вместе с тем сентиментальный город, окутанный серо-голубой дымкой. Почти видение… Слишком далекий и чужой…
Я ни разу не обернулась и не взглянула на Марка, понуро ссутулившегося на тротуаре. Но и возвращаться в квартиру Тиан-Тиана тоже не было сил. Я попросила таксиста отвезти меня к родителям.



***



Лифт опять не работал, и я тащила огромную тяжеленную сумку с первого этажа на двадцатый. Ноги были словно налиты свинцом. Наверное, человеку, впервые высадившемуся на Луну, шаги давались с меньшим трудом. Казалось, я не выдержу и вот-вот упаду в обморок где-то на полпути. Но я надрывалась изо всех сил и карабкалась наверх, не останавливаясь ни на секунду. Больше всего на свете мне хотелось добраться домой.
Задыхаясь, я забарабанила в дверь. Открывшая мне мать не поверила своим глазам. Я бросила сумку у порога и обняла ее.
– Мамочка, я так проголодалась! – произнесла я и разревелась.
– Что случилось? Господи, что произошло? – Она бросилась в кабинет отца. – Коко здесь. Скорее иди сюда и помоги нам!
Несказанно удивленные родители отвели меня в спальню и уложили отдыхать. Они даже не представляли, что творилось у меня в душе. При всем желании они были не в состоянии понять тот шумный и бурный мир, в котором я жила, его ничтожность и сиюминутность. Они даже не подозревали, что друг их дочери – наркоман, и что она только что рассталась с любовником, улетевшим в Германию, что она пишет довольно сумбурный, но откровенный роман, где было полным-полно метафизических рассуждений и неприкрытого секса.
Им не суждено постичь всю глубину ужаса, таящегося в моем сердце, и силу страсти, неподвластной даже смерти. Вся моя жизнь – игра страстей, а судьба, как заряженный пистолет, в любое мгновение готовый на смертоносный выстрел.
– Простите меня. Но я просто умираю с голоду. Очень хочу рисового отвара, – беспрерывно твердила я, силясь улыбнуться.
Потом они оба вышли, а я провалилась в черноту.






31 Цвет смерти



Был он в сознании или нет, жив или мертв, 
больше не имело ровным счетом никакого 
значения, потому что для меня его больше 
не существовало. Именно тогда, в то самое 
мгновение, когда звуки музыки разнеслись 
над гладью моря, она нашла его и обрела снова.
Маргерит Дюрас



Мой роман подходит к концу. Исписав не одну ручку, я наконец-то обрела вожделенное чувство свободы, то ощущение парения и полета, когда стремглав летишь на лыжах вниз по горному склону. Чувство полного освобождения со странным привкусом печали.
Мне не дано предугадать дальнейшую судьбу этой книги. Ведь она – часть и моей судьбы, над которой я не властна. Я больше не ответственна за поведение моих героев и за исход сюжета, созданного моим воображением. Теперь, когда я отпустила их на волю, перенеся на бумагу, им пора вести собственную жизнь и самим решать, как она должна закончиться.
Я раздавлена и обессилена и больше не хочу смотреть на себя в зеркало.
Уже прошло два месяца и восемь дней, как не стало Тиан-Тиана, но меня до сих пор не покидает призрачное чувство, что он где-то рядом, я постоянно ощущаю его незримое присутствие.
Я варю кофе на кухне, и вдруг из ванной отчетливо доносится шум бегущей из крана воды. Наверное, Тиан-Тиан снова принимает ванну. Бросаюсь туда, но там лишь пустота.
Сидя за письменным столом и перелистывая рукопись, чувствую на себе его внимательный взгляд. Вижу, как он сидит у меня за спиной на софе и с привычной нежностью наблюдает за мной. Но я боюсь обернуться и спугнуть его. Я точно знаю, что он по-прежнему обитает в этой комнате, разделяя мое одиночество. Он упорно ждет, когда я закончу роман, на написании которого он так настаивал и на который возлагал такие надежды.
Ночью тяжелее всего, в уши проникает чей-то шелестящий шепот. Я мечусь по кровати, приникаю к его подушке и молюсь, чтобы хоть раз увидеть его во сне. В окно вкрадчиво вползает серый туман и тяжелой мягкой лапой касается лба. Кто-то в звенящей тишине окликает меня. Он приближается, одетый в белое, все такой же прекрасный и неизменно любящий, и мы взмываем ввысь, распростав прозрачные крылья. Мы парим над травой, над домами, над дорогами… И уносимся все дальше в нефритовое небо, туда, откуда льется яркий свет.
Близится рассвет, предвещая окончание сна и безжалостное пробуждение. В каждом уголке земли ночь растворяется в грядущем дне. Я просыпаюсь, и любимого снова нет рядом. Лишь неизбывная горькая нежность в сердце и влага на утомленных ресницах. С тех пор, как ранним утром я проснулась и увидела возле себя мертвого Тиан-Тиана, пробуждение превратилось для меня в нескончаемую муку.



***



В день отлета Марка из Шанхая я укрылась у родителей. На следующий день отправилась в нашу квартиру на западной окраине города, не взяв с собой ничего из подаренного Марком. Только надела платиновое обручальное кольцо с синим сапфиром, которое тайно сняла у него с пальца, когда Марк спал. Он был так расстроен и подавлен в день отъезда, что вряд ли заметил, что я украла кольцо. Да и какое это имело значение? Может, это была моя последняя проделка, или мне просто хотелось оставить себе что-нибудь на память о нем.
Кольцо мне очень нравилось, но было великовато, и держалось только на большом пальце. На пороге квартиры я сняла его и убрала в карман.
Тиан-Тиан смотрел телевизор. На столе перед ним была целая груда попкорна, шоколада и банок кока-колы. Увидев меня, он распростер руки и радостно воскликнул:
– А я уж подумал, ты сбежала, и я больше никогда тебя не увижу!
С этими словами он крепко обнял меня.
– Мама приготовила нам вонтоны. Хочешь, я сварю их тебе? – спросила я, потряхивая пакетом.
– Мне хочется поехать куда-нибудь и немножко поваляться на травке, – ответил он и, положив голову мне на плечо, добавил: – С тобой.



***



Мы взяли солнечные очки, прихватили бутылку воды и на такси доехали до университета Фудань. Здесь была восхитительная лужайка и дышалось гораздо привольнее, чем в общественном парке. Я всегда с радостью и теплотой вспоминала атмосферу студенческого городка, его вольнолюбивый дух, изысканность и освежающую чистоту.
Усевшись в тени камфорного дерева, Тиан-Тиан хотел, было, прочесть какое-нибудь стихотворение, но так ни одного и не вспомнил.
– Вот подожди, когда твои рассказы опубликуют, мы сможем приходить сюда и читать их вслух так, чтобы всем было слышно! Студентам университета ведь нравятся такие вещи, правда? – сказал он.
Мы довольно долго лежали под деревом, а потом даже пообедали в студенческом кафе. Недалеко от общежития иностранных студентов на улице Чжэнтун есть бар под названием «Рок-пивнушка», где часто выступает рок-группа «Маньяки». Владелец заведения – их гитарист Цзен Тао. Нам захотелось пива, и мы зашли.
Вокруг было множество знакомых лиц. Наши друзья не помолодели. Солиста «Маньяков» Чжоу Юна уже давно не было видно. Прошлым летом мы с Тиан-Тианом были на одном из концертов этой группы в Восточно-китайском политехническом университете. От их постпанковской музыки у нас чуть крыша не поехала. Мы танцевали, как одержимые, пока не рухнули на землю.
Появился Паучок в компании молодых людей, похожих на иностранных студентов. Мы обнялись, обменялись приветственными «ни хао, ни хао» и пришли к единодушному мнению, что нас свел счастливый случай. В последнее время Паучок много общался с иностранными студентами: из-за спада в компьютерном бизнесе он решил бросить его и поехать за границу учиться. И сейчас уже довольно бойко говорил по-английски и вполне прилично по-французски и по-испански.
В баре звучала музыка «Портисхед». Некоторые посетители танцевали, но лица у всех были блеклые и невыразительные. Завсегдатаи баров, которые днюют и ночуют в этих заведениях, все на одно лицо – безликие и безразличные ко всему. Я слушала музыку, а Тиан-Тиан ускользнул в туалет и через некоторое время вышел оттуда нетвердой походкой.
Я прекрасно понимала, чем он там занимался, но была не в силах противостоять его саморазрушительному упорству, видеть на его лице маску тупого равнодушия, словно его душа уже покинула тело и сгинула в неизвестности. А потом я напилась. Быть рядом с ним, когда он под кайфом, можно только в состоянии сильнейшего опьянения. Каждый из нас нашел средство забыться, забраться в собственную раковину и там бороться с самим собой, корчась от боли и не находя себе места, как мятущийся лучик света в кромешной тьме.
Около часа ночи после изнурительного танцевального безумия и изматывающей наркотической эйфории мы вернулись домой. Даже не помывшись, скинули одежду и рухнули в постель. Кондиционер был включен на полную мощность, и во сне меня преследовал назойливый, словно жужжание насекомого, звук его работающего двигателя. Это было единственное, что тревожило мой сон.



***



С первыми лучами солнца я открыла глаза и повернулась к Тиан-Тиану, чтобы поцеловать его. Мои горячие губы застыли от холода, прикоснувшись к его закоченевшему и белому, словно лед, телу. Я трясла его что есть мочи, звала по имени, целовала и тормошила за волосы. Потом, обнаженная, спрыгнула с кровати и в беспамятстве выскочила на балкон. И оттуда, прижавшись лбом к оконному стеклу, долго-долго смотрела на кровать в спальне и на неподвижное тело моего любимого.
По лицу потоком струились слезы, я в отчаянии кусала пальцы. И кричала ему:
– Проснись, дурашка!
Но он не реагировал. Он был мертв, и я тоже.



***



На похороны пришли многие друзья и знакомые Тиан-Тиана, но его бабушки не было. Всем было неловко, я очень нервничала и переживала. У меня не укладывалось в голове, что с Тиан-Тианом произойдет еще что-то. Я не понимала, как это возможно, что его тело вдруг превратилось в кучку бесчувственного невесомого пепла. Мне было трудно представить, как его душа выберется из страшного подземного узилища, где обитает смерть, и поднимется к небесам. Наверное, где-то там, высоко-высоко в небе, есть созданная творцом обитель первозданной чистоты, мир иных помыслов и чувств.
Похоронами занималась Конни. В траурной одежде и с черной вуалью, она походила на героиню фильма. Держалась стойко и с достоинством, но несколько отчужденно. Казалось, ее скорбь была скорее внешней, чем внутренней. В ней не было безумной растерянности отчаявшейся матери, потерявшей единственного сына, а лишь благородная и сдержанная печаль привлекательной дамы средних лет, облаченной в траур. В поведении любой женщины очень важна искренность. Достоинства и благовоспитанности мало. Мне вдруг почему-то стали неприятны выражение ее лица и тон, с которым она произносила надгробное слово.
Когда пришла моя очередь, я скороговоркой пролепетала стихотворение, посвященное Тиан-Тиану.



В последний миг взглянуть на образ милый


Перед лицом грядущей тишины.


Боль пережить и на краю могилы


Оставить в прошлом сладостные сны,


И пережить твое дыханье.


Едва согревшее бездушное стекло


И отлетевшее. 


В молчании – прощанье.


А слов не нужно. Время их ушло…




И потом скрылась в толпе. Я была в полной растерянности: собралось столько народу, так много совсем незнакомых людей, и пришли они не на праздник… От этого, ставшего явью, кошмара сердце разрывалось на части.
Мне хотелось убежать и спрятаться. Но Тиан-Тиана больше не было на этом свете. И в нашем убежище, где мы скрывались от мира в четырех стенах, уже не было смысла.






32 Кто я?



Я мыслю, значит, я существую.
Декарт


Я – это я, женщина, а не существо второго сорта.
Люси Стоун [114]


Все, все началось именно с него. 
С чудного и ослепительного, но усталого 
и хрупкого лица. В этом и заключался опыт.
Маргерит Дюрас



Вот так это и бывает. У вас раскалывается голова, вам хочется выть от боли или сойти с ума…
Я не бездушная женщина, но я не сошла с ума. «Вскрик бабочки» переиздали, и я рекламировала книгу, ездила по университетам на встречи с молодыми читателями, которые организовали Дэн и Крестный отец. На этих встречах приходилось отвечать на самые разные вопросы. Из мужской части аудитории часто раздавалось: «Скажите, Ники, а вы бы согласились показать стриптиз?» А студенток преимущественно интересовали темы «Являются ли женщины существами второго сорта?» или «Чего добиваются феминистки?».
Приехав в университетский городок Фуданя, я ненадолго прилегла на ту лужайку, смотрела в небо и думала о Тиан-Тиане.
Чжуша вышла замуж за Ай Дика, художника, который был моложе ее на восемь лет. Свадьба состоялась через три месяца и двадцать дней после похорон Тиан-Тиана. Похоже, только я еще помнила об этом.
Церемония бракосочетания проходила в Художественной галерее Лоренса в парке Фусин и была приурочена к открытию выставки картин жениха. Было море гостей – иностранцев и китайцев – и даже Мадонна. В знак примирения она великодушно преподнесла новобрачным щедрый подарок – каждому золотые часы «Омега». Ведь, в конце концов, Ай Дик всегда нравился ей больше остальных.
Я почти не разговаривала с ней. Между нами внезапно возникло отчуждение. Может, она ничего и не рассказывала Тиан-Тиану, может, она и не специально потакала своим друзьям-наркоманам, затянувшим его обратно. Но мне больше не хотелось близко общаться с ней.
На свадьбе было слишком многолюдно. Я задыхалась. И ушла рано.



***



Из Германии потоком шли электронные письма от Марка и Шамир. Я сообщила им о смерти Тиан-Тиана. Написала, что сейчас уже почти успокоилась, потому что работа над романом близилась к завершению, а лучшего способа почтить память Тиан-Тиана и быть не могло.
Шамир приглашала меня в Германию, как только я закончу роман. «Это поможет тебе пережить боль утраты. Приезжай взглянуть на шпили наших соборов, на Черный лес, на беззаботные толпы горожан. Уверена, Марк тоже с нетерпением ждет твоего приезда».
От Марка приходили длинные электронные послания. Он во всех подробностях описывал свои дела, поездки и ссоры с женой. Уж и не знаю, что побуждало его к таким откровениям. Возможно, женщина, сочиняющая романы, невольно внушает доверие окружающим в силу своего знания человеческой природы. Даже если она и украла ваше обручальное кольцо с сапфиром, которое теперь всегда красуется у нее на большом пальце.



***



Я решила ехать в Берлин сразу после Хэллоуина. Мне по душе этот праздник: присущий ему дух романтики, буйство фантазии позволяют скрыть боль под маской и на время притвориться кем-то другим, ускользая от смердящего дыхания смерти.
Перед отъездом я разобрала вещи. Сложила рукопись, навела порядок в квартире. Я собиралась переехать к родителям, поэтому нужно было отдать Конни ключи. Здесь все еще оставались вещи Тиан-Тиана. Я взяла себе один из его автопортретов, любимый сборник стихов Дилана Томаса и белую рубашку, которая ему очень нравилась.
Рубашка еще хранила запах его тела. Я зарылась лицом в складки ткани, вдыхая горький аромат навек утраченного счастья.



***



Был конец недели. Я долго шла в тени зонтичных деревьев вдоль улицы Хэншань, потом свернула в памятную мне аллею. Вот и испанский ресторан Конни. Все вокруг залито ярким светом, цветы отбрасывают на стены причудливую тень, за окнами оживление и суета, множество нарядно одетых людей. Когда я подошла поближе, до меня донеслись заключительные аккорды любовной песни и сдержанные, вежливые аплодисменты.
Я поднялась по лестнице и спросила у служащего, где хозяйка. Он провел меня по анфиладе комнат туда, где в окружении большой группы посетителей стояла тщательно накрашенная Конни. Она была в вечернем туалете без бретелек, зачесанные на затылок волосы были собраны в тугой пучок. На губах густой слой помады яркого насыщенного цвета. Как всегда привлекательна, изящна и величава, как журавль.
Под пение и гитару красивая молодая испанская пара в черных концертных расшитых жемчугом костюмах исполняла танец в зажигательных латиноамериканских ритмах. Кавалер слегка коснулся бедер партнерши, и они закружились в вихре умопомрачительных замысловатых движений. Конни беседовала с седовласым господином. Она обернулась и заметила меня. Закончив разговор, вежливо откланялась и подошла ко мне.
– Как ты, милая? – участливо спросила она, сердечно обнимая меня.
Я улыбнулась и ободряюще кивнула.
– Ты, как всегда, замечательно выглядишь, – заметила я, доставая из сумочки связку ключей и протягивая ей. Я уже говорила ей о моих планах по телефону.
Чуть замешкавшись, она молча взяла ключи.
– До сих пор не могу понять…, как это могло случиться. В чем моя вина? За что Бог так поступил со мной? Ну, ладно. Оставим это. Ты умная девочка. Береги себя!
Мы поцеловались на прощание. Подошедший Хуан тоже тепло обнял меня.
– Прощайте, – я помахала им рукой и ушла. И музыка, и танцы продолжались, но я уже не имела к этому никакого отношения.
Внизу во дворике я столкнулась с пожилой бледнолицей и седовласой женщиной в очках. Она была похожа на профессорскую жену. Я несколько раз извинилась за свою неловкость, но она даже не взглянула в мою сторону, а энергичным шагом направилась к входу в ресторан. Швейцар стремительно закрыл кованую дверь прямо перед ее носом. Пожилая женщина попыталась войти, но дверь не поддавалась. И тогда старуха разразилась громкой бранью.
– Ты проклятая ведьма, дьяволица! Десять лет назад ты убила моего сына. Но тебе этого было мало! Теперь ты уморила моего любимого внука. У тебя черное сердце! Я тебя проклинаю: пусть тебя расплющит об асфальт первой же машиной, как только ты вылезешь из этого адского логова!
Она хрипела от ярости. Я остолбенела, внезапно поняв, кто эта разъяренная старая женщина. Я встретилась с ней первый раз в жизни.
Она так и не появилась на похоронах Тиан-Тиана, но, возможно, Конни просто запретила пускать ее. Она всегда смертельно боялась и избегала этой женщины. Однако бабушка Тиан-Тиана отлично знала, где находится ресторан.
Швейцар пытался учтиво урезонить ее.
– Мадам, вы уже приходите сюда десятый раз. В вашем возрасте не стоит так утруждать себя! Лучше возвращайтесь домой и отдохните!
– Хм, – буркнула пожилая женщина, яростно сверкнув глазами. – Мне никто не заткнет рот. Пусть не воображает, что ей удалось купить мое молчание за жалкую подачку, пенсию в сто юаней. Я требую, чтобы мне сказали правду. Пусть мне все объяснят.
Она снова начала колотить в тяжелую дверь. Я бросилась к ней и подхватила ее под руку.
– Бабушка, – сказала я заботливо. – Давайте я провожу вас домой. А то скоро пойдет дождь.
Она недоверчиво взглянула на меня, затем посмотрела на небо, затянутое плотной свинцовой пеленой, местами багровой от отблесков огней ночного города.
И с извечной стариковской подозрительностью тихо спросила:
– А ты кто?
Сердце защемило от внезапно нахлынувшей нежности и горечи. Я стояла, как потерянная, и не знала, что же ответить этой измученной и беспомощной старухе…
А действительно, кто я такая? Кто?…






Вэй Хой


Wei Hui (Zhou Wei Hui)



Вэй Хой (Wei Hui, настоящее имя Zhou Weihui), родилась в 1973 году на маленьком острове Путо неподалеку от Шанхая, в семье армейского офицера. Первые три года жизни жила с семьей в стенах буддистского монастыря, монахи из которого были изгнаны во время Культурной революции середины 60-х годов. Изучала китайскую литературу в престижном университете Фудань в Шанхае и закончила его в 1995 году. Занималась журналистикой, была редактором на телевидении.
Ее полуавтобиографический роман «Крошка из Шанхая» («Shanghai Bаbу»), изданный в начале 1999 года, вызвал в Китае сенсацию – до того как книгу запретили в апреле того же года за «декадентство и раболепие перед западной культурой», было продано 110000 книг. Официальная пропаганда отвела роману место между «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Счастливой шлюхой» Холландер, также запрещенными в Китае. Еще не проданные 40000 книг были сожжены, издательство закрыто. Двадцатисемилетняя писательница обрела всемирную славу. Роман продолжал расходиться по стране в пиратских копиях, был переведен на 21 язык.
В 2005 году в Китае был издан новый роман Вэй Хой, продолжающий рассказ о само-поиске той же героини. Автор назвала книгу «Замужем за Буддой» («Marrying Buddha»), но поскольку в Китае проблематично упоминать Будду, китайское издание, прошедшее цензуру и видоизмененное, вышло под названием «Мой дзэн». В первую же неделю книга вошла в десятку самых продаваемых, на второй неделе книга заняла по продажам первое место среди художественных произведений. Подобно «Крошке из Шанхая», роман вызвал в стране ожесточенную полемику.




***









[1] Шанхай - город, расположенный в устье главной реки Китая Янцзы, на берегах ее притока Хуанпу. Из-за расположения город иногда называют «головой дракона». В развитие инфраструктуры территорий, прилегающих к реке, сейчас вкладываются огромные средства. На Янцзы в провинции Хубэй строится плотина крупнейшей в мире ГЭС – «Тhrее Gorges Dаm»(«Три ущелья»).
Вместе с городами Гуанчжоу и Шэньчжэнсм Шанхай является самым перспективным проектом китайской экономики. Экономический рост города с 1990-х годов связан с созданием крупной экономической зоны в городском районе Пудун. На долю Шанхая приходится более 15 процентов всей промышленной продукции страны, он является крупнейшим центром научно-технической мысли Китая.
В городе один из самых высоких в стране и в мире уровень плотности населения, в Шанхайском муниципалитете проживает около 16 млн. человек.
В прошлом город был одним из самых открытых в мире, сюда стремились искатели приключений из Англии, Германии, Франции, России и других стран.
Присущая Шанхаю восприимчивость к иностранным идеям и культуре сделала его довольно космополитичным. Живущие в Китае иностранцы, а только в Шанхае их насчитывается более 300 тыс., чувствуют себя наиболее комфортно именно в этом городе.




[2] Университет Фудань – основан в Шанхае в 1905 году. Занимает третье место в иерархии китайских университетов.




[3] Перевод Игоря Минакова




[4] Джони Митчелл (Joni Mitchell, настоящее имя Roberta Joan Anderson, p. 1943) – знаменитая канадская фолк-рок-исполнительница.




[5] Коко Шанель (Coco Chanel, настоящее имя Gabrielle «Сосо» Chanel, 1883 – 1971) – знаменитый французский модельер, законодательница мировой мода. С пяти лет воспитывалась в сиротском приюте, окончила монастырскую школу, где научилась шить. Пела в кабаре под именем Коко. В 1908 году начала работать модисткой в парижском магазине, позже открыла свои бутики. Создала парфюм, ставший самым известным в мире и признанный потомками произведением искусства – «Шанель №5».




[6] Генри Миллер (Henry Miller, 1891 – 1980) – американский писатель. Автор романов «Тропик Рака» (1934), «Тропик Козерога» (1939) и др.




[7] …отголосок былой эпохи иностранных концессий. - Речь идет о периоде в истории Китая, когда в 1842 году после поражения в «первой опиумной войне» был подписан Нанкинский договор. Китай обязывался открыть для английской торговли 5 портов, передать Великобритании о. Сянган (Гонконг), уплатить контрибуцию, установить льготные таможенные тарифы и пр. По дополнительному протоколу (1843 г.) английское правительство получило ряд привилегий (право экстерриториальности, право на концессии, принцип наибольшего благоприятствования). В 1844 году Китаю пришлось подписать договоры с США и Францией, предоставлявшие им аналогичные привилегии. Поражение Китая в войне с Великобританией и навязанные ему договоры ознаменовали начало превращения страны в полуколониальную. Поток европейских и американских товаров быстро возрастал. Число открытых портов увеличивалось. Этот период был интересен тем, что в традиционную китайскую культуру, в том числе архитектуру, стали активно проникать европейские традиции. Именно тогда в Шанхае и были построены многочисленные роскошные особняки, которые и до сих пор являются одной из главных достопримечательностей этого города. – Е. К.




[8] … Тиан-Тиан поделился со мной… - В соответствии с правилами транскрипции китайских слов, имя одного из главных героев романа должно писаться Тяньтянь. Однако, по просьбе Елены Кудрявцевой, мы сохранили ее вариант перевода имени.




[9] Вонтоны – традиционное блюдо китайской кухни. Замешенное, как для лапши, тесто нарезают на кусочки, раскатывают и кладут всевозможную начинку. Едят вареными. Блюдо похоже на равиоли или пельмени. – Е.К.




[10] Милан Кундера (Milan Kundera, p. 1929) – чешский писатель, поэт, драматург. Участник событий 1968 года, получивших название Пражская Весна. С 1975 года живет во Франции.




[11] Лаовай - «старые пришельцы», уважительно-фамильярное название иностранцев.




[12] Гуанчжоу - главный город провинции Гуандун, один из старейших городов Китая. В Европе город раньше называли Кантон.




[13] Маджонг (мацзян) – древняя восточная игра; соединяет в себе элементы шахмат, домино и покера. – Е.К.




[14] Аллен Гинзберг (Allen Ginsberg, 1926 – 1997) – американский поэт-битник. Его поэма «Вой», наравне с романом Джека Керуака «На дороге», описывающим приключения Гинзберга, Керуака и Нила Кассиди на дорогах Америки, стала манифестом разбитого поколения.




[15] Гэвин Фрайдей (Gavin Friday, настоящее имя Fionan Hanvey, p. 1959) – ирландский певец, основатель легендарной панковой группы «The Virgin Prunes».




[16] …мы дошли до Бунда. - Название Бунд, обозначающее набережную, было дано британцами пешеходной аллее вдоль берега реки Хуанпу, окаймленной коммерческими зданиями 1920-х и 1930-х гг.




[17] …поднялись на последний этаж отеля «Мир»… - Этот отель, расположеный на перекрестке двух главных улиц Шанхая – улицы Нанкин и Чжуншань Дун, представляет комплекс из двух зданий: одно было построено в 1906, а второе (северное) – в 1929 году. Отель принадлежал семейству иракских евреев Сассун. В здании 12 этажей, его высота 77 метров. – Е.К.




[18] Джим Стайнман (Jim Steinman, p. 1948) – американский певец, композитор, продюсер. Альбом «Bat Out of Hell» (1977), песни для которого были написаны Стайнманом, за год был продан в количестве 200 000 экземпляров, став вторым по продаваемости альбомом всех времен. Автор текста песен мюзикла Эндрю Ллойд-Вебера «Свисни по ветру» (1996), музыки к мюзиклу Романа Полански «Бал вампиров» (1997).




[19] Эрика Джонг (Erica Jong, p. 1942) – американская писательница. Близка к феминистскому движению. Многие высказывания Джонг стали афоризмами.




[20] Айлин Чан (Eileen Chang, 1920 – 1995) – известная китайская писательница, эмигрировала в США в 1956 году. Автор художественных произведений и эссе.




[21] «Прирожденные убийцы» («Natural Born Killers») – боевик режиссера Оливера Стоуна, снятый по сценарию Квентина Тарантино в 1994 году.




[22] …старинные сучжоуские баллады. - Сучжоу – один из самых древних городов бассейна реки Янцзы, существует более 2500 лет. Находится в провинции Аньхой неподалеку от Шанхая.




[23] Ципао - женское платье, в англоязычных странах эта одежда более известна под названием «чонсам», что означает попросту «длинная рубаха». Высокий стоячий воротничок платья застегивается под самую шею, а рукава могут быть как совсем короткими, так и во всю длину. Свободное по груди, прилегающее по талии, и с двумя разрезами по бокам, платье запахивается на правую сторону и закрепляется специальными застежками-петельками.




[24] Чжуншань, или суньятсеновка – мужской костюм, по внешнему виду напоминающий военный китель и занимавший центральное место в китайской моде на протяжении многих лет. Был излюбленной униформой доктора Сунь Ятсена (более известного в Китае под именем Сунь Чжуншань).




[25] Чжоу Сюань (Zhou Xuan, настоящее имя Su Pu, 1918 – 1957) – китайская певица. Начала артистическую карьеру в 1937 году, снявшись в фильме «Улица ангелов», в котором исполнила две песни. Записала более 200 песен и снялась более чем в 30 кинофильмах. Из-за пережитых семейных проблем и несчастной любви тяжело заболела и с 1951 года перестала петь.




[26] Перфекционист (от лат. perfectus – абсолютное совершенство) – человек, стремящийся во всем к совершенству, предъявляющий повышенные требования к себе и другим.




[27] Хелен Лоренсон (Helen Lawrenson, 1904 – 1982) – американский редактор, автор воспоминаний «Stranger at the Party».




[28] Манихеизм (манихейство) – религиозное учение, основано в III в. Мани в Персии, Средней Азии, Индии. В его основе – дуалистическое учение о борьбе добра и зла как изначальных и равноправных принципов бытия. – Е.К.




[29] Зороастризм - религия, названная по имени пророка Зороастра (Заратуштры). Согласно этому учению, мир держится на противостоянии двух вечных начал – добра и зла. Главную роль в ритуалах зороастризма играет огонь. - Е.К.




[30] Шэньчжэнь - город, расположенный в южной части провинции Гуандун, одна из трех самых ранних Особых Экономических Зон Китая.




[31] Нинбо – город-порт в провинции Чжэцзян.




[32] Мадонна, полное имя Мадонна Луиза Вероника Чикконе (Madonna Louise Veronica Ciccone, p. 1958) – американская актриса и певица, в период 1985 – 1989 гг. была замужем за киноактером Шоном Пенном (Sean Penn,p. 1960).




[33] Дилан Томас (Dylan Thomas, 1914 – 1953) – один из крупнейших английских поэтов XX века, признанный во всем мире как виртуозный мастер метафоры.




[34] …настоящих и поддельных линглеи… - Численность молодых бунтарей в Китае растет настолько стремительно, что подобно предшественникам: битникам и хиппи в Америке и shinjinrui
в Японии, они теперь имеют собственное название – линглеи. Изначально слово имело оскорбительный смысл: хулиганье. Но несколько лет назад Новый словарь Хинхуа скорректировал определение линглеи как обозначение другого стиля жизни, и слово больше не имеет негативного оттенка.




[35] «Неприкаянное, или разочарованное поколение», «поколение икс» – люди, родившиеся в 60-е – 70-е годы XX века, не нашедшие места в жизни и в обществе. Названо так по аналогии с «потерянным поколением» 20 – 30-х годов и «разбитым поколением» (битниками) 50 – 60-х. -Е.К.




[36] Сычуань - провинция, расположенная на юго-западе КНР, в верхнем течении реки Янцзы.




[37] Перевод Игоря Минакова




[38] …и я его кастрирую, как Лорена Боббитт… – В 1993 году двадцатипятилетняя американка Лорена Боббитт, доведенная до крайности сексуальными домогательствами своего мужа Джона, отрезала ему пенис кухонным ножом, по дороге выбросила в окно машины и сдалась полиции. Отрезанное нашли, пришили, и позже Джон снимался в порнофильмах. А Лорену суд присяжных оправдал.




[39] …по шестьдесят юаней… - Деньга в Китае официально называются RMB (Ren Min Bi) или жэньминьби – «народные деньги». Денежная единица – юань, равный 10 джао или 100 финям. В 1999 году курс составлял 8,2 юаня за 1 доллар.




[40] Бесси Смит (Bessie Smith, 1894 – 1937) – «царица блюза», «императрица Миссисипи». С ее именем связана целая эпоха истории блюза. Вплоть до 1928 года постоянно записывалась с оркестром Флетчера Хендерсона, трубачами Луи Армстронгом и Джо Смитом, снялась в фильме «St. Louis Blues». Последние записи датируются 1933-м годом. Погибла в автокатастрофе.




[41] Сад Динсян - личный сад Динсян – младшей жены китайского государственного деятеля и дипломата Ли Хунчжана(1823 – 1901), в течение ряда лет фактически руководившего внешней политикой Китая. Сад сочетает западный стиль садоводства со стилем садов и парков южной части реки Янцзы.




[42] Уильям Берроуз (William Burroughs, 1914 – 1997) – американский прозаик и публицист, один из лидеров «новой волны»; вместе с Алленом Гинзбергом, Джеком Керуаком и др. стоял у истоков битничества. В творчестве Берроуза главной «ударной силой» (по словам Гинзберга) «метода отвращения» становится гомосексуализм.




[43] Леонтина Прайс (Leontyne Price, p. 1927) – американская оперная певица, обладательница одного из лучших сопрано в своем поколении. Самые крупные творческие удачи Прайс связаны с операми Верди, особенно с «Аидой».




[44] Сильвия Плат (Sylvia Plath, 1932 – 1963) – американская поэтесса. При ее жизни вышел один поэтический сборник и роман «Под стеклянным колпаком» считающийся классикой американской литературы. В 1982 году, посмертно, она получила Пулитцеровекую премию – за собрание стихов, изданное в 1980 году ее мужем, английским поэтом Тедом Хьюзом, с которым она разошлась за год до самоубийства.




[45] Лю Хайсу (Liu Haisu, 1896 – 1994) – художник, один из основоположников современной китайской живописи. Государственный художественный музей, носящий его имя, был открыт в 1995 году Председателем КНР Цзян Цзэминем. В фондах музея более 900 картин Лю Хайсу.




[46] Пинтань – форма повествования, сопровождаемого музыкой, исполняемой на китайском трихорде (трехструнном инструменте) или пипе (щипковом инструменте типа лютни). Возникла в ранний период правления династии Цин (1644 – 1911). По диалекту, на котором исполняется, подразделяется на три типа: сучжоуский, янчжоуский и нанцзинский.




[47] Фланнери О'Коннор (Flannery O'Connor, 1925 – 1964) – американская писательница, классик американской литературы XX века, одна из самых значительных, наряду с Фолкнером, представителей жанра «южная готика».




[48] «Китайская шкатулка» («Chinese Вох») – фильм режиссера Уэйна Вана (Wayne Wang, 1949), снятый в 1997 году с Джереми Айронсом и Гун Ли (об этой актрисе см. ниже) в главных ролях.




[49] Фризби – «летающая тарелка». Пластиковый диск для спортивной игры. Назван по имени старинной компании в Коннектикуте «Фризби пай», продававшей пирожки на бумажных тарелочках. Любимым развлечением студентов местного колледжа в начале XX века было соревнование на то, кто дальше сумеет запустить такую тарелку. – Е. К.




[50] Джек Керуак (Jack Kerouac, 1922 – 1969) – американский писатель, идеолог «разбитого поколения». Родился в обедневшей франко-канадской семье. В самом известном романе Керуака «На дороге» (1957) изображаются «битники», кочующие по Америке в поисках несбыточной мечты об общинной жизни и красоте.




[51] Хайкоу – административный центр огромного тропического острова Хайнань, расположенный на самом юге Китая, напротив материкового полуострова Лэйчжоу.




[52] Ричи Рен (Richie Ren) – современный китайский (Тайвань) певец (первый альбом записан в 1990 году) и киноактер (с 1994 года).




[53] Она приходила на улицу Хуатин, чтобы поднабраться новых веяний, не отстать от моды. - На шанхайской улице Хуатин в 1984 году открылся вещевой рынок. Наряду с рынками в Пекине и Гуанджоу, он был одним из самых известных в стране; его ежегодно посещали более 15000 иностранцев и несчетное число местных жителей. Переведен на другое место в ноябре 2000 года.




[54] Мантра – ритуальная и заклинательная формула ведизма, индуизма и буддизма. – Е.К.




[55] Феромоны - микроскопические химические частицы, способные вызывать половое желание, половую готовность, глубокие эмоции.




[56] «Утомленные солнцем» - фильм Никиты Михалкова, вышедший на экраны в 1994 году и завоевавший «Оскар» как лучшая зарубежная картина.




[57] «Портисхед» («Fortishead») – музыкальная группа из Бристоля, Великобритания, пропагандирующая стиль трип-хоп. Группа основана в 1991 году, первый альбом «Дамми» («Dammi») записан в 1994 году.




[58] Ли - китайская мера длины, равная 576 м.




[59] Жан-Филипп Туссен (Jean-PhilippeToussaint, p. 1957) – бельгийский писатель. Его первый роман «Ванная комната», опубликованный в 1985 году, произвел фурор и сделал автора мировой знаменитостью: в том же году книга была переведена на три десятка языков и экранизирована. Лидер литературного направления, получившего название «нового «нового романа».




[60] Уильям Томас Грин Мортон (William Thomas Green Morton, 1819 – 1868) – американский дантист-хирург, впервые в 1846 году успешно применивший эфир как анестезирующее средство.




[61] Робин Морган (Robin Morgan, p. 1941) – одна из лидеров и идеологов американского феминистского движения в 1960-х – начале 1970-х гг., представительница его наиболее радикального крыла – «Движения за освобождение женщин».




[62] Джефф Чан (Jeff Chang, p. 1967) – популярный тайваньский певец, исполнитель сентиментальных любовных песен. Первый альбом выпустил в 1989 году.




[63] Амуро Нами (Amuro Namie, p. 1977) – одна из наиболее популярных японских певиц 90-х годов, кумир публики. Дебютировала в 1992 году в составе женской группы «Super Monkeys».




[64] Харуки Мураками (Haruki Murakami, p. 1949) – известный японский писатель, его произведения переведены более чем на тридцать языков.




[65] Такуя Кимура (Takuya Kimura, p. 1972) – японский киноактер, певец, телезвезда, кумир зрителей всех возрастов, секс-символ. В школьные годы – участник популярной группы SMAP, дебютировавшей в 1991 году. С 1993 года снялся почти в двух десятках фильмов, в 1996 году сыграл себя в телевизионной серии «Smap х Smap».




[66] Чэнь Дань-Янь (Chen Dan-Yan, p. 1958) – современная китайская писательница. Живет в Шанхае.




[67] Линь Фэнмянь (Lin Feng-Mian, 1900 – 1991) – известный китайский художник.




[68] Гу Лун (Gu Long, 1937-1985) – один из трех виднейших китайских прозаиков, писавших о боевых искусствах. За двадцать пять лет он написал 69 романов, изданных миллионными тиражами. Умер в возрасте 49 лет из-за болезни печени, вызванной алкоголизмом.




[69] Чэнду – административный центр западно-китайской провинции Сычуань.




[70] Хункоу - район на севере Шанхая. Здесь находится одноименный парк, в котором похоронен Лу Синь (Lu Xun, 1881 – 1936), основоположник современной китайской литературы, ученый и учитель.




[71] Красавец Чан Хао тоже женился на женщине, которая старшего его на восемь лет… - Китайский спортсмен Чан Хао (Chang Нао, р. 1976), к осени 2005 года двадцать шесть раз побеждавший в международных турнирах по игре го, женат на Чжан Сюань (Zhang Xuan, p. 1968), завоевывавшей первое место пять раз.




[72] … историю с разводом знаменитых пекинских рок-звезд Доу Вэя и Фэй Ван… - Доу Вэй (Dou Wei, p. 1969) – известный китайский рок-музыкант. Фэй Ван (Fei Wang или Faye Wong, p. 1969) – певица, чрезвычайно популярная в материковом Китае, на Тайване, в Сингапуре и Малайзии, титулована поклонниками как тяньхоу - богиня. Вышла замуж за Доу Вэя в 1996 году, будучи на седьмом месяце беременности. В 1999 году папарацци сняли Доу Вэя в пекинском ресторане с другой женщиной. На вопрос «кто это?», он ответил: «Моя любовница». Разразился скандал, завершившийся разводом.




[73] Маргерит Дюрас (Marguerite Duras, настоящая имя Marguerite Donnadieu, 1914 – 1996) – выдающаяся французская романистка, драматург и кинорежиссер. Родилась в Индокитае, ныне Вьетнам, вернулась с семьей во Францию в 1932 году. Первый роман написала в 1943 году, участвовала в Движении Сопротивления. Гонкуровская премия 1984 г. за роман «Любовник».




[74] Сэнди Лэм (Sandy Lam, p. 1966) – гонконгская певица и актриса. Начала работать ди-джеем на радио в 1982, впервые записалась как певица в 1984 году. Используя образ «неиспорченной шестнадцатилетней», стала кумиром молодежи, но позже сменила имидж. В песнях использует элементы джаза и ритм-энд-блюза. Была возведена фанатами на трон королевы поп-музыки. В 1984 – 1990 годах снялась в 8 кинофильмах.




[75] Гун Ли (Gong Li, p. 1965) – самая яркая звезда современного китайского кино, снялась почти в 30 фильмах. В 2005 году сыграла у Роба Маршалла в «Мемуарах гейши» по роману Артура Голдена. В 2000 году Гун Ли за «вклад в культурное развитие ради достижения гармонии между народами» получила от ЮНЕСКО почетный титул «артист мира». В 2000 г. – председатель жюри Берлинского кинофестиваля, в 2002 г. – Венецианского, в 2003 г. – Токийского. Названа журналом «Реорlе» в числе 50 красивейших людей планеты.




[76] Храм
Вонг
Тай
(Wong Tai Sin Temple) – центр даосизма (см. ниже) в Гонконге. Назван в честь Вонг Чупина, прозванного людьми Вонг Тай Сином. В пятнадцатилетнем возрасте он стал приверженцем даосизма, через сорок лет достиг просветления и стал бессмертным. В начале XX в. он переехал в Гонконг, а в 1921 году отправился к месту своего нынешнего пребывания. Храм известен предсказаниями будущего. Говорят, что они исполняются.




[77] Перевод Игоря Минакова




[78] Аланис Мориссетт (Alanis Morissette, p. 1974) – канадская певица. Ее родители – эмигранты из Венгрии. В десять лет Аланис прошла кастинг в телевизионное варьете детей, и записала свои песни на пластинку. В 1991 году вышел ее дебютный альбом, ставший платиновым в Канаде. В 1993 году переехала в США.




[79] Пол Саймон (Paul Simon, полное имя Paul Frederic Simon, p. 1941) – американский рок-музыкант. Участник одного из самых популярных американских дуэтов 60-х годов «Simon & Garfunkel».




[80] Аарон Квок (Aaron Kwok, p. 1965) – гонконгский певец и актер. Начал карьеру в конце 80-х как танцовщик. С 1989 года снялся почти в 30 кинофильмах.




[81] Боб
Дилан
(Bob Dylan, настоящее имя Robert Allen Zimmermann, p. 1941) – американский певец, поэт и композитор.




[82] Иен Кертис (Ian Curtis, 1956 – 1980) – английский музыкант, вокалист созданной в 1977 году группы «Joy Division». Покончил жизнь самоубийством.




[83] Перевод Игоря Минакова




[84] Салли Стэнфорд (Sally Stanford, настоящее имя Mabel Janice Busby, 1903 – 1982) – известная содержательница борделя в Сан-Франциско в середине XX века. После отхода от этой деятельности была мэром городка Сосалито, пригорода Сан-Франциско. В 1966 году издала автобиографию «The Lady of the Ноuse».




[85] Дао - одна из основных категорий китайской философии. В даосизме – закономерность сущего, его порождающее и организующее начало. Цель адептов даосизма – достичь единства с первоосновой мира – дао – и обрести бессмертие. – Е.К.




[86] Теодор Ретке (Theodore Roethke, 1908-63) – американский поэт, выходец из семьи немецких иммигрантов. За книгу «Пробуждение» (1933 – 1953) удостоен Пулитцеровской премии.




[87] Мэрлин Мэнсон (Marilyn Manson, настоящее имя Brian Warner, p. 1969) – американский рок-музыкант, гитарист, вокалист, один из основателей группы «Маrilyn Manson & The Spooky Kids», переименованной в 1993 году в «Маrilyn Manson».




[88] Эндорфины - гормоны, снижающие болевые ощущения и улучшающие самочувствие и настроение.




[89] Дереза (китайская заманиха, волчья ягода) – плоды азиатского кустарника, несколько столетий использующиеся на Востоке в лечебных целях.




[90] Перевод Игоря Минакова




[91] Тори Амос (Tori Amos, настоящее имя Myra Ellen Amos, p. 1963) – американская певица, автор-исполнитель.




[92] Дейк Эр (Deke Erh, настоящее имя Erh Dongqiang) – свободный шанхайский фотожурналист и редактор. Фотографировал во всех тридцати провинциях Китая, в Европе, в Соединенных Штатах. Автор нескольких книг по китайскому народному искусству.




[93] Энди Лау(Andy Lau, p. 1961) – гонконгский киноактер, певец, продюсер; с 1981 года снялся более чем в 130 фильмах.




[94] Перевод Игоря Минакова




[95] «Паблик имидж Лтд»
(«Рublic Image Ltd», «PiL») – группа, созданная в 1978 году Джоном Лайдоном (John Lydon, p. 1956), до того и позже выступавшим под именем Джонни Роттен (Johnny Rotten) в группе «Sex Pistols». «PiL» часто называли одной из наиболее смелых и новаторских групп пост-панкового периода.




[96] Юэ-Сай Кань (Yue-Sai Kаn, р. 1950) – американская телеведущая, сценарист и предприниматель. Родилась в Китае, с 1978 года на протяжении 12 лет вела авторскую передачу «Глядя на Восток», рассчитанную на американскую аудиторию. Для 400-миллионной китайской аудитории, распространенной по планете, она создала передачу «Один мир». В 1992 году основала косметическую компанию, ныне ведущую косметическую компанию Китая. Основала кукольную компанию, выпускающую куклы Юэ-Сай – китайский ответ Барби. Издала в Китае несколько книг о красоте и этикете. Юэ-Сай Кан называют Опрой Уитни, Эсте Лаудер, принцессой Дианой и Эмили Пост Китая. Она – самая известная женщина в стране, в ее честь выпущена почтовая марка.




[97] Перевод Игоря Минакова




[98] Вэн Моррисон (Van Morrison, p. 1945) – ирландский певец. Дебютировал в 1964 году в составе белфастской группы «Тhem», в 1967 году началась его сольная карьера.




[99] …ноктюрн «Радость любви» Крейслера. - Фриц Крейслер (Fritz Kreisler, 1875 – 1962) – австро-американский скрипач и композитор, один из наиболее любимых публикой виртуозов первой половины XX в. Мировую славу принесло ему первое выступление с Берлинским филармоническим оркестром в 1899 году. Создал столь популярные произведения, как «Венский каприс» («Caprice Viennois»), «Муки любви» («Liebesleid») и «Радость любви» («Liebesfreude»).




[100] Лиса Лу (Lisa Lu) – американская актриса и продюсер китайского происхождения. Снималась у Уэйна Вана (фильм «Джой Лак Клуб»), Бернардо Бертолуччи (фильм «Последний император»). Включена журналом «The Chinese Daily News» в список 100 выдающихся китайцев, живущих в Северной Америке.




[101] Перевод Ю.М. Антоновского




[102] Сюй Лисянь (Xu Lixian) – одна из наиболее известных исполнительниц сучжоуского пинтаня.




[103] Сюзанна Вега (Suzanne Vega, p. 1959) – американская фолк-певица. Стихи начала писать в девять лет, научилась играть на гитаре в одиннадцать, а первую песню написала в четырнадцать. Самая заметная фигура среди женщин-исполнительниц, на которых были богаты 80-е и 90-е годы.




[104] «Суэде» («Suede») – «Черные» – английская группа, основана в 1989 году, родоначальница брит-попа. С 1993 по 2003 гг. группа выпустила семь альбомов. В США известны под названием «London Suede» из-за одноименной американской кантри группы, судебный процесс которой они проиграли.




[105] Гвинет Пэлтроу (Gwyneth Paltrow, p. 1973) – американская киноактриса, дебютировала в 1991 году в фильме «Крик». Успех в актрисе пришел после фильма «Влюбленный Шекспир».




[106] Ли Бо, или Ли Тайбо (Li Bai, 701 – 762) – китайский поэт-лирик.




[107] Миз – обращение к женщине в англоязычных странах, когда не хотят подчеркивать, замужем она или нет. – Е.К.




[108] Билли Брэгг (Billy Bragg, настоящее имя Steven William Bragg, p. 1957) – английский певец и композитор, исполнитель фолк-, панк-рока и музыки протеста.




[109] Вирджиния Вульф (Virginia Woolf, 1882 – 1941) – выдающаяся английская писательница и феминистка.




[110] «Соник Ют» («Sonic Youth») – американская экспериментальная рок-группа, образованная в 1981 году, представитель альтернативного рока.




[111] Игги Поп (Iggy Pop, настоящее имя James Newell Osterberg, Jr., p. 1947) – вокалист, гитарист, пианист, композитор, деятель контркультуры США, лидер группы «Тhе Stooges».




[112] Мигель де Унамуно (Miguel De Unamuno, полное имя Miguel de Unamuno у Jugo, 1864 – 1936) – испанский писатель, философ, представитель экзистенциализма.




[113] Дэн Фогельберг (Dan Fogelberg, настоящее имя Daniel Grayling Fogelberg, p. 1951) – американский рок-музыкант, классик американской поп-музыки, базирующейся на фолке и кантри.




[114] Люси Стоун (Lucy Stone, 1818 – 1893) – одна из пионеров движения за женское равноправие в США.





          See more books in http://www.e-reading.org.ua